Темы: Страны / Экономика
04.10.2015
<…> То, что я хочу вам представить, опи рается на аналитическую схему, изложенную в книжке «Загадки экономического роста». Эту схему можно применять по отношению к разным странам и разным периодам, включая период после падения социализма. Схема простая: она показывает, от чего в общем зависит долгосрочный экономический рост — не на два года, а, скажем, на десять–двенадцать–двадцать лет. Есть такие факторы, которые вне контроля, как внешние шоки. Но прежде всего рост зависит от институтов (Domestic Institutional System). Среди этих институтов можно выделить два типа. Первый тип я назвал по-английски propelling institutions — это институты, которые определяют систематический рост. То есть прежде всего право собственности и защита этого права, конкуренция, бюджетная ситуация и так далее. А второй тип институтов — это такие институты, от которых зависит то, будут или нет внутренние шоки, внутренние кризисы. Они называются constraining institutions и определяют политику — бюджетную, монетарную. Конечно, есть ещё роль личности, которая тоже влияет на политику (determinant of policies).
Отчего происходят кризисы
Есть такая популярная точка зрения, в том числе и на Западе, что если случается внутренний кризис, то в этом виноват капитализм. Но эта точка зрения не подтверждается эмпирикой, потому что, если посмотреть на историю ХХ века и раньше: где случались самые глубокие кризисы, которые были также связаны с геноцидом? При Сталине в 1930-е годы, при Мао Цзэдуне в Китае, где было глубокое падение экономики (в три раза) и погибло 50 миллионов, в Камбодже.
Так что именно концентрация политической власти является самой важной причиной самых глубоких кризисов, а не рыночная экономика. Если посмотреть на кризисы в рамках капитализма, то в качестве примера возьмем Грецию. Глубокий кризис в Греции не был вызван свободным рынком, потому что такого рынка не было. Кризис был вызван очень плохой фискальной политикой (такой, какая существовала в России до 1998 года): повышение бюджетных издержек, громадный дефицит, рост долга.
Плохая экономическая политика вызвана плохой политикой даже в рамках капитализма. Если посмотреть на такие кризисы, как в Испании или в Ирландии увидим: частный кредит рос слишком быстрыми темпами. На первый взгляд, может показаться, что это агрументы против капитализма, против рынка. Но если посмотреть детальнее, то видно, что финансовые кризисы были деформированы интервенционизмом государства. Посмотрим на Испанию: где самые главные проблемы, в каких банках? В банках, которые поддерживались политическим контролем. Они называются по-испански cajas. Там были региональные политические лидеры, и они говорили, кому надо дать кредит. Последствия известны. То же самое — в Германии: там тоже есть Landesbanken, это политические банки, и почти во всех случались кризисы. В США были два института — Fannie Mae и Freddie Mac, это они финансировали дешёвые кредиты, что и привело к кризису.
Итак, я хочу подчеркнуть: та популярная точка зрения, согласно которой кризис — это кризис рыночной экономики, просто не опирающейся на эмпирику. Она очень популярна не только на Западе — ее проводят такие лауреаты Нобелевской премии, как Стиглиц, которые очень популярны вне этих стран. Хочется сократить число глубоких кризисов? Во-первых, если политическая власть слишком велика, следует сократить ее давление. Но это политическая, а не просто экономическая реформа.
Политика и экономика
Нужно прямо сказать, что самые важные (и самые трудные) экономические реформы — это реформы политические. Если политическая власть слишком велика, тогда в большинстве случаев другие институты (propelling institutions) очень слабые, потому что нет защиты прав частной собственности, существует большая неуверенность. Если же есть условные права собственности (например, вы сегодня являетесь частным собственником), то завтра всё может измениться. При такой системе нельзя ожидать капиталовложений или капиталовложений за границей. Инвестиции капиталовложений низкие, а надо помнить, что капиталовложения важны с точки зрения инноваций — ведь для инноваций и новых технологий требуется много капиталовложений. Эта схема может быть применена при рассмотрении разных эпизодов.
Сейчас я хотел бы просто упомянуть, что причинами кризиса приведшего к трансформации в СССР и в Восточной Европе, были социализм или коммунизм. Я думаю, что это самое главное. Во-первых, частный сектор был нелегален, и этого хватало, чтобы не было долгосрочного роста. В первые годы, если есть концентрация власти, можно сделать всё. Во-вторых, это не была рыночная экономика, это была командная экономика. При этих двух чертах необходимы третья и четвёртая — то есть недемократическая система. Демократия, конечно, не означаеттолько выборы, это прежде всего свободная политическая конкуренция. Если выборы проходят без свободной конкуренции, то это вовсе не демократия, это фарс. Чтобы удержать такую систему, нужны специальные криминальные меры, то есть очень длинный список преступлений против политического режима. Помните — всё было запрещено? И надо было быть настоящим героем, особенно в бывшем Советском Союзе, чтобы против этого выступать. Так что одна из мер измерения политического режима — это составить список: сколько преступлений совершено против режима? Если список длинный, то это означает, что это плохой режим, с точки зрения отдельных личностей.
С экономической же точки зрения, при таком социализме эти propelling forces, то есть институты, от которых зависит дальнейший экономический рост, были очень слабые, и чем дальше, тем слабее. Быть может, во времена Петра Великого можно было сделать модернизацию top down, но эти времена давно прошли, это просто невозможно — в современном мире я не знаю ни одного примера успеха экономического роста при политизации экономики. Это невозможно, хотя и были слабые ограничения политического давления. Поэтому происходили и глубокие кризисы, и политические авантюры. Одной из них, как я уже сказал, был геноцид, потом был не геноцид, но тоже плохо. При Хрущёве что было? Кукуруза? Да, везде кукуруза. А при Фиделе Кастро везде — сахар. А в Венесуэле (она тоже переходит к социализму)? Если есть концентрация власти, в голову тех, у кого эта власть, начинают пvриходить разные идеи. Власть без контроля очень опасна для людей, и это — муд-
рость тысячелетий.
Фото: Алексей Витвицкий
Последствия социализма
Далее я хотел бы напомнить: экономические последствия социализма были очень плохими. Я помню, потом что я там жил. Это была жизнь в официальной лжи, это была пропаганда против достоинства человека. Но то же происходило и в экономике. Некоторые говорят: может быть, благодаря такой политической системе мы будем экономически успешны. Нет — я не помню ни одного примера экономического успеха, и его нет в истории, при такой системе. Если сравнить Польшу и Испанию, то в 1950 году у нас было то же самое: тот же низкий уровень ВВП на одного человека; в 1990-м у нас было лишь 42% от испанского ВВП, и только с 1989 года Польша начала догонять, и теперь мы уже приблизились к Испании, это последние 25 лет. То же самое — если сравнивать Венгрию и Австрию. Конечно, если сравнивать Северную и Южную Кореи, то будет громадная разница. Северная Корея — это ГУЛАГ в рамках страны, это сталинизм. Южная Корея — та же самая культура, но довольно динамичный капитализм, и вы видите, что хватило пятидесяти лет, чтобы нарастить громадную разницу по стандарту жизни: в 2003 году у Северной Кореи только 7% от уровня жизни Южной Кореи. Для многих людей Куба — это модель, а Чили — это плохая модель. Но это неверно, если сравнивать экономические итоги, будет громадная разница в пользу Чили. Экономически это самая успешная страна. Бразилия — это экономически не успешная страна, это не экономический «тигр».
Китай и Россия
Китай двух периодов: Китай при маоизме и после. Помимо того, что там были очень тяжёлые проблемы в экономике, там также были очень слабые институты и очень медленный рост, Китай рос даже слабее, чем Западная Европа. Но с конца 1970-х годов начался быстрый экономический рост. Некоторые люди думают, что китайцы изобрели лучший социализм. Но они переходят от социализма к капиталистической экономике. Хотя у них есть много препятствий, они отходят от социализма. Если сравнить Китай с Россией, видно что у них разные траектории. Но в 1989-м, 1990-м или 1991 году казалось, что все бывшие соцстраны идут в одном и том же направлении, то есть к демократии, к правовому государству и к свободному рынку. Это было в первые два-три года, а потом эти траектории начали различаться. И можно сказать, что Центральная и Восточная Европа по политической системе — это демократии. Конечно, в демократии случаются разные вещи, но никто не отрицает принцип политической конкуренции, которая, конечно, нуждается в гражданских свободах. Никто не отрицает этого в Польше, в Чехии, в Словакии и т.д. Но если речь идёт о Центральной Азии, странах бывшего СССР, это, конечно, не демократия. Выборы есть, но без демократической конкуренции. То же — и в Китае, во Вьетнаме. Но было бы ошибкой говорить, что Китай успешен благодаря тому, что у них нет демократии. Нехватка демократии может означать очень разные системы. В случае Китая есть множество факторов, объясняющих, почему в экономическом плане он пока успешен.
Изменение экономической системы
Важнейший показатель динамики постсоциалистическго развития — доля частного сектора. Есть такие страны, которые немного отошли от социализма, но это квазисоциализм (Туркменистан, Беларусь, Узбекистан). В других странах по этому показателю преимущество у частного сектора. Этот показатель не говорит о том, каков это частный сектор. Я бы здесь сделал различие между частным сектором в Польше и странах Восточной и Центральной Европы и частным сектором в России и других странах. В чём разница? В том, что отдельные фирмы, бизнес, скажем, в Польше, не зависят от политиков. То есть экономическая обстановка там не нуждается в том, чтобы был политический протекторат, и нет частных фирм, которые старались бы путём этих связей выигрывать конкуренцию, то есть использовать государственный аппарат, чтобы практиковать рэкет.
Политический капитализм
Для меня с самого начала было абсолютно ясно, что есть разные капитализмы. Одна из черт хорошего капитализма — чтобы для всех фирм действовали единые принципы. Потому что есть другой тип капитализма — политический капитализм, где положение отдельных фирм, особенно больших, зависит от политических связей. Это не только несправедливый, но и неэффективный капитализм, потому что он сокращает конкуренцию. Если выигрывает тот, у кого лучше политические связи, а не тот, у кого лучше организована экономика, то и конкуренции нет, либо она очень слабая. Когда я приезжаю в Москву (а я бываю тут раз в два года) или в другие страны, меня удивляет, что здесь всё дороже, чем в Польше. Может быть, водка дешевле. Но почему? Логично было бы ожидать, что будет дешевле, потому что здесь громадный рынок. Но одни монополисты не дают развиваться другим. И это одно из последствий такого типа капитализма, политического капитализма, где все в значительной степени решает политическая власть, а не успехи или фиаско отдельных предприятий.
Конечно, политическая власть особенно явно проявляется, если есть государственная собственность; тогда на основе этого легального института можно взять трубку и сказать: я ожидаю от вас, чтобы вы сделали так. Это принцип номенклатуры, и он царит везде, где есть государственная собственность. Конечно, принцип номенклатуры невозможно связать с экономическим успехом, но можно себе представить капитализм, где принцип номенклатуры властвует более неформально. Так что этот показатель очень важен, хотя он не показывает разницу между типами капитализма. Хочу добавить, что Беларусь — это отнюдь не пример успеха, потому что 16% ВВП Белоруссии — это субсидии из России путём поставки дешёвого топлива. Лукашенко, может быть, думает, что он успешен, но, увы, нет.
Что можно сказать после прошедших 25 лет?
Если речь идёт о Центральной и Восточной Европе, там произошел переход к западной модели, то есть возникли демократия, рыночная экономика и в некоторой степени правовое государство. Конечно, есть разница, многое еще надо сделать, в той же Польше надо многое сделать в некоторых направлениях, но переход произошел. Только в странах, в которых произошел переход к капитализму, есть демократия. Мы знаем, что без капитализма нет демократии, но можно себе представить капитализм и недемократию. Мы это знаем из истории: Южная Корея с начала 1960-х до конца 1980-х годов сочетала капитализм и недемократию, лишь потом наступила демократизация. Другая группа стран — это те, где демократия была, но исчезла, хотя были попытки перейти. Здесь я вижу два типа: один тип — в экономике есть особый вид капитализма (это как в России), а другой тип — в экономике существует квазисоциализм (Беларусь и Центральная Азия), Конечно, и типы капитализма, которые существуют при демократии и при недостатке демократии, разные.
О Гайдаре и его команде
В России, если посмотреть на 1990-е годы, было падение, и в этом падении, по-моему, несправедливо обвиняется команда Гайдара. Я хочу сказать несколько слов об этом. Во-первых, у Гайдара было гораздо меньше времени, чем у нас в Польше. У меня первый этап был 800 дней, то есть больше двух лет. Я думаю, что у Егора на первый этап был всего год, мы могли сделать больше. Во-вторых, политические и экономические препятствия в период работы команды Гайдара были более существенные. У меня в Польше в первый год была политическая поддержка, так что мы могли сделать всё, что считали нужным сделать, и провели массовую либерализацию, стабилизацию, начали более глубокие социальные реформы. Но я помню, что в России было не так, было растущее сопротивление со стороны Верховного Совета. В-третьих, мы провели успешную стабилизацию. Мы тоже начали с гиперинфляции, потому что у нас был контроль над монетарной политикой, а в России этого не было: во-первых, потому что сушествовала рублёвая зона, и это продолжалось два года; во-вторых, мне кажется, что России не повезло с первыми лицами, которые возглавляли Центральный банк. Я помню, как я встречался с Геращенко: у него самая главная забота была, что не хватает денег. Для меня главная забота была, что денег слишком много. Конечно, нельзя подавить инфляцию, если печатаешь деньги. Мне кажется, это было вне контроля Гайдара. То, что было одним из главных ранних успехов в Польше, то есть стабилизация, в России было невозможно из-за этих ограничений. В течение восьми лет было очень трудно (и, по-моему, невозможно) добиться, чтобы начался экономический рост, если инфляция 10%, 20%, 30% в месяц. Но еще более несправедливо то, что команда Гайдара обвиняется в том, что делалось после Гайдара. После 1996 года проводилась очень плохая бюджетная политика — дефицит 6-8% ВВП решали путём наращивания внешнего долга, что и привело к кризису 1998 года. Это была самая низкая точка, потом могло стать только лучше. И было лучше, но не потому, что политика была очень хорошей, а благодаря другим условиям. Насколько я знаю, после 1998 года три года проводились некоторые важные реформы по консолидации бюджета, потому что было просто невозможно выплатить зарубежные долги. Но потом повысились цены на нефть и газ, а это не очень хорошо для реформ: всё зависит от воли лидера, а у него большой соблазн больше не проводить реформы. У вас был экономический рост до 2008 года, и в то же самое время постепенно происходило ухудшение системы — о политической я уже сказал, но и экономической тоже. И момент истины наступил в 2008 году, когда начался кризис, падение экономического роста в России, и вы видите, что произошло с того времени. Я, конечно, не пророк, но, по-моему, при такой системе наступающей политизации экономической жизни невозможно быть экономически успешным, то есть развиваться в среднем на 4-5% в год — не знаю ни одного примера в мире, чтобы так было. Россия зависит от экспорта природных ресурсов, и эта зависимость со временем увеличивается. Это очень плохой показатель — 50% в 1992 году и 72% в 2012 году. То есть другие секторы по экспорту сравнительно не растут и не будут расти. Никакая страна — ни Польша, ни Россия — не в состоянии развиваться при такой модели, как в России, без трансфера технологий, что, конечно, зависит от системы. Откуда может поступать трансфер технологий? Из Китая? Но Китай тоже зависит от трансфера технологий. От Запада? Если наступит изоляция России от Запада, то надежда на решение проблем, которые накопились, будет равна нулю. Можно, конечно, развивать некоторые секторы путём государственных инвестиций, но в большинстве случаев государственные капиталовложения опираются на плохой экономический выбор, и на Западе тоже. Это называется white elephants. Это, очевидно, сегодня стоит на повестке дня.
<...>Накопилось немало исследований, изучавших разницу между странами по неэкономическим показателям. Если взять ожидаемую продолжительность жизни, то везде она становится лучше, но улучшения разные. Разница же состоит в том, что после социализма в некоторых странах даже мужчины ожидаемо должны жить дольше, но не во всех. Я здесь представляю два главных фактора, и они связаны с переменами в системе после социализма. Во-первых, страны, где проводилось больше рыночных реформ, более успешны. Это не только Польша, но и страны Прибалтики. В них было накопление реформ, и эти реформы укрепили то, что я называю propelling institutions, то есть политически независимую частную собственность. Это нуждается, конечно, в аппарате справедливости (или несправедливости), который не связан с властью. Если же он связан, тогда трудно ожидать политически независимого частного сектора. Много конкуренции, массовая либерализация, отсутствие или очень маленький государственный сектор в экономике, открытая экономика, что, конечно, в малых странах очень важно, — это первое наблюдение.
Во-вторых, бывшие страны соцлагеря очень отличались по шокам, и самые главные шоки были не внешними, а внутренними вследствие неэффективной политики. В России внешние шоки были полезными, но были и негативные шоки внутренней политики. В заключении я хотел бы сказать, что мы не знаем всего, но знаем довольно много, чтобы сказать: что верно, а что неверно, с точки зрения экономического роста.
О российских реформах
<…> Очень важные проблемы, которые проявились при Ельцине и Гайдаре, были заложены прежде — в последние годы правления Горбачёва, когда экономическая политика была плохая. Речь идёт о бюджете, о растущей зависимости от импорта зерна, об очень низких резервах. Одной из причин, конечно, было падение цен на нефть. Были введены законы, которые делали возможной стихийную номенклатурную приватизацию под лозунгом кооперативов, громадные ренты — там было начало олигархов, и было очень трудно это затормозить. (У нас, кстати, этого не было.)
Кроме того, насколько я знаю, экономические программы при Горбачёве не казались весьма реалистическими, включая «500 дней». Я думаю, что невозможно делать успешные институциональные реформы при толерантности к очень высокой инфляции. И я бы сказал, что, по-моему, Запад должен был финансировать реформы Ельцина и Гайдара гораздо больше, чем это было, и одной из самых главных ошибок Запада является то, что они этого не сделали. Можно понять, почему западные лидеры много разговаривали с Горбачёвым и не очень много — с Ельциным: просто тогда никто не знал, что случится, была большая неуверенность. Они пришли к выводу: лучше меньше риска, если удержится такая структура, которая была при Горбачёве, чем то, что предлагал Ельцин. Для меня Ельцин первых годов — это великий антиимпериалистический лидер, он недооценивается на Западе. Мне было приятно с ним говорить. Я был первым политиком не из России, когда я приехал после путча и говорил с Горбачёвым, говорил с Ельциным — это было очень интересно: другие лица.
А когда я приехал во второй раз в декабре 1991 года, когда Горбачёва уже не было, у власти был Ельцин, я говорил с Гайдаром и всей его командой, мы ели бутерброды и говорили как друзья. Потом у меня была встреча с Борисом Ельциным. Он мне сказал (это написано, это не тайна): а сколько будет длиться инфляция? На основе польского опыта я ответил: долго, и она будет выше, чем вам говорят. Это было не очень трудно предсказать. Так что, возвращаясь к этим годам, ошибка Запада была в недостатке финансовой поддержки для первых, важных, трудных реформ в России при Ельцине.
<…>Вы знаете, невежество — очень плохая вещь, но есть кое-что хуже невежества — это плохое знание. Социалистическая экономика была хуже, чем невежество. Это как исламский фундаментализм: тоже знание, можно изучать в пять лет, но лучше не изучать, чем изучать в пять лет исламский фундаментализм. То же самое касалось социалистической экономики. Я это знал. К счастью, мне не пришлось преподавать политэкономию социализма или капитализма, я специализировался на международных экономических отношениях. Но я знал, что когда мы начинали, большинство экономического истеблишмента были против. Самыми худшими были академики. Что делали академики в Польше при социализме? Они развивали теорию развитого социализма. Это был bullshit. Писали разные фантазии насчёт этого развитого социализма. В моей команде не было никаких социалистических профессоров. У меня было несколько человек, прежде всего — математики, физики, которые интересовались экономикой, но я знал, что у них хороший ум и нет исламского фундаментализма. Мы также пользовались услугами экспертов польского происхождения из-за рубежа, и мы знали, в чём мы нуждаемся. Так что команда была не из академиков. И самая главная критика шла от таких социалистических профессоров. Самые глупые высказывания — это не от студентов, а от социалистических профессоров по экономике. Они всегда говорят очень долго, потому что социалистический профессор не может говорить коротко. Долго, долго — и несли чушь. Критика была от таких людей.
В первый год в Польше по реформам был практически консенсус, а потом приблизились выборы. Мы начали в сентябре 1989 года, и первые выборы были в конце 1990 года, а потом снова выборы в парламент в 1991-м. В 1990 году ещё не было плохо. Но в 1991-м некоторые политики пришли к выводу, что они могут сделать капитал на критике программы. Просто надо было знать об этом. Я смотрел на них как на зло, понимая, чего они хотят. Надо было знать, какова цель этих высказываний, просто чтобы не терять время. Я не был фанатиком этих реформ, но откуда взялось то, что я старался ввести их в жизнь вопреки критике? У меня была очень хорошая команда, были умные советники: я сделал первую неформальную группу в конце 1970-х годов. И тогда мы пришли к выводу, что политическая система не изменится при нашей жизни, тогда это казалось вероятным, но возможно немножко улучшить этот социализм. Мы работали неформально два года, и мы шли с таким рыночным социализмом. Когда в Польше возникла первая «Солидарность», это стало очень популярно. После введения военного положения в Польше мы не стремились быть террористами и работали над такими фантазиями, как приватизация, стабилизация, либерализация. И по воле случая оказалось так, что мы были в общем подготовлены, когда в Польше в июне 1989 года случился политический перелом. На основе анализа реформ были сделаны выводы, что есть два пути. Одни называют его радикальным, другие «шоковой терапией». Радикальный — значит быстро и на широком фронте: одновременно приватизация, стабилизация, либерализация. Понимая, что приватизация потребует больше времени, чем либерализация и стабилизация, я знал, что это очень рискованно, но альтернативный вариант вообще не давал никаких шансов. Я знал, что, быть может, не повезёт, но альтернативный вариант вообще не был бы удачен. Ну и — повезло!
© Текст: Л. Бальцерович
© Фото: А. Витвицкий