В контакте Фэйсбук Твиттер
открыть меню

Уроки реформ и новые вызовы

Автор:  Дмитриев Михаил
29.05.2022

За последние 30 лет Россия прошла долгий путь реформ, который в конечном итоге привел к глубокой и во многих отношениях успешной трансформации экономики и становлению рыночных институтов. Но в силу быстрых изменений в технологиях и мировой экономике, повестка экономических реформ по-прежнему далека от исчерпания. Чтобы не отстать от быстро меняющегося мира, России уже в ближайшем будущем придется формулировать новую амбициозную программу реформ.

ХХХ

Несмотря на многочисленные эксперименты и опыт экономических преобразований, Россия склонна наступать на одни и те же грабли. В течение последних 30 лет один и тот же комплекс фундаментальных проблем и ограничений препятствовал планированию реформ: это и склонность искать решения не там, где они находятся, а там, где их легче искать, и непредсказуемость внешних шоков на сырьевых рынках, которая заставляет бросать все силы на авральное «тушение пожаров», и слабая интеграция долгосрочных планов в систему текущего управления. Отметим и хронический дисбаланс между стремлением к ускорению экономического роста и необходимостью поддержания бюджетной сбалансированности и макроэкономической стабильности. В начале рыночных реформ политики жаждали быстрого экономического роста и были склонны «давить на акселератор», забывая о «тормозах», что в итоге привело к дефолту 1998 года. Правда, после дефолта и двух последующих кризисов «на тормоз» стали жать гораздо усерднее, чем «на газ», что грозит затуханием экономического роста.

Любая из этих проблем достаточно интересна, чтобы посвятить ей большую статью, но в этих коротких заметках я хотел бы сосредоточиться лишь на одном вопросе: как экономические реформы соотносятся с резкими структурными изменениями в экономике и какого рода реформы могут потребоваться в моменты структурных экономических шоков.

На этот вопрос не слишком часто обращают внимание при оценке опыта ранних рыночных реформ. Но в свете новых глобальных экономических тенденций он является далеко не праздным, поскольку структурные проблемы экономики могут резко обостриться под влиянием ускорившейся декарбонизации мировой экономики и связанного с ней глобального энергетического перехода. По этому вопросу я хотел бы высказаться не как сторонний наблюдатель, но с позиций личного опыта, как непосредственный участник первых рыночных реформ.

XXX

Рынок и стратегическое планирование

Первой попыткой стратегического планирования в России постсоветского периода можно считать Программу «500 дней», часто называемую по именам наиболее известных авторов «Программой Шаталина-Явлинского». Этот документ подготовила в 1990 году группа экономистов по поручению Президентов СССР М.Горбачева и России Б.Ельцина. Строго говоря, горизонт Программы не имел стратегической глубины, то есть был в лучшем случае среднесрочным, а не долгосрочным. Но масштабы намеченных реформ позволяют рассматривать его как некий документ стратегического планирования. В основу его был положен, как тогда было принято говорить, «градуалистский» подход (сперва ключевые институциональные реформы, а лишь затем либерализация цен и валютного контроля и уже на завершающем этапе - финансовая стабилизация).

Все это предполагалось уложить всего лишь в полтора года, отсюда и название программы - 500 дней. И хотя сроки эти были заведомо нереальны, сами авторы первых реформ, включая Г.Явлинского и Е.Гайдара, отчетливо понимали, насколько узким будет для них политическое окно возможностей и старались «втиснуть в него» как можно больше изменений. Явлинский в частной беседе со мной летом 1990 года сказал, что ему самому, как и последующим лидерам реформ, удастся пройти лишь очень короткий отрезок пути. Уже тогда реформы виделись ему как некая эстафета реформаторов-спринтеров, которые будут быстро сменять друг друга, прежде чем будет реализована вся повестка. Дальнейшие события подтвердили справедливость этих ожиданий. Программа «500 дней» была поддержана Верховым Советом Российской Федерации, но, несмотря на усилия Явлинского, ставшего вице-премьером российского правительства, так и не начала реализовываться, а была тихо положена на полку и забыта. В дальнейшем многие меры, предусмотренные в Программе «500 дней», перекочевали в другие программы и планы, но уже в сильно трансформированном виде.

 Уже вскоре после одобрения Программы «500 дней» заложенный в нее градуалистский подход стал неактуален. Катастрофические масштабы денежной эмиссии привели к тому, что на проведение подготовительных институциональных реформ не оставалось ни времени, ни политических ресурсов.

С конца 1991 года все силы были брошены на устранение макроэкономических дисбалансов. Именно эту задачу пришлось решать правительству Гайдара, вынужденным приоритетом которого стала, в отличие от Программы «500 дней», либерализация цен и внешней торговли. Шаг в реформах, который достался Гайдару и его команде, в основном состоял из структурно нейтральных реформ, более или менее одинаково влияющих на основные отрасли экономики и не преследующих непосредственной задачи изменения отраслевой структуры.

И хотя эти реформы ознаменовали начало самой глубокой за всю вторую половину XX века, поистине шоковой трансформации отраслевой структуры, на повестку отраслевых изменений как таковых у команды Гайдара почти не оставалось времени, сил, компетенций и политических ресурсов. В целом структурные реформы были отложены на потом.

ХХХ

Реформы в сельском хозяйстве

Во многом благодаря случайному стечению обстоятельств во время работы первого кабинета Гайдара мне довелось заняться одной из немногих долгосрочных структурных реформ, которые удалось инициировать непосредственно в тот короткий период. Примерно за год до этого по предложению Г.Явлинского, который был тогда вице-премьером, я возглавил российскую группу экспертов в первом и очень амбициозном российском проекте Всемирного банка по подготовке трехтомного доклада о сельскохозяйственном секторе в СССР. В этом проекте было задействовано порядка 50 российских экспертов, включая ведущих специалистов по экономике сельского хозяйства, таких как В.Узун и Е.Серова, а также несколько первоклассных международных экспертов. Этот доклад помог прояснить многие ограничения и возможности, которые существовали в нашем сельском хозяйстве того времени, а также позволил рассмотреть потенциальные подходы к реформе этой отрасли в контексте разнообразного опыта развитых и развивающихся стран с рыночной экономикой.

Поэтому, когда в конце 1991 года Гайдар попросил меня организовать подготовку проекта документа по реформированию сельского хозяйства, благодаря сформированному незадолго до этого содержательному заделу и вовлечению лучших отраслевых экспертных сил того времени, повестку реформы удалось сформулировать буквально за несколько недель.

 Постановление Правительства РФ о реорганизации колхозов и совхозов было подписано в числе первых из пакета реформ, на год раньше Указа Президента об акционировании в угольной промышленности, положивший начало реформы угольной отрасли (о ней речь пойдет ниже). Как помнится, мы его согласовали с правовым управлением Администрации Президента в последний день 1991 года

В Постановлении был заложен саморазвертывающийся и необратимый механизм рыночной реорганизации сельхозпредприятий. Он вынужден был учитывать конституционные ограничения того времени. Поправка в ст. 12 Конституции РСФСР, сделанная годом ранее, предполагала передачу имущества членам трудовых коллективов, а выращенная продукция объявлялась собственностью организации. При этом земля для целей сельского хозяйства могла быть передана в собственность, но вводился мораторий на ее продажу. Подготовленное нами постановление, исходившее из конституционных норм того времени, предусматривало переход на новые формы организации (ТОО и АО) и допускало возможность сохранения колхозов, но с новыми уставными документами и взаимоотношениями. При этом оно предусматривало, подобно столыпинской реформе, возможность выхода крестьян из колхозов с имущественными паями и земельными наделами. Идею этого механизма предложил В.Узун. Этот механизм оказался удачно сформулирован и в конечном итоге привел к далеко идущим структурным изменениям.

Вот что об этом пишет Наталья Шагайда[1], аспирантка и в дальнейшем коллега В.Узуна, непосредственно участвовавшая в этих преобразованиях:

«После выхода «Постановления о реорганизации» Узун и я по просьбе Ассоциации крестьянских (фермерских) ассоциаций и кооперативов (АККОР) написали брошюру о реорганизации. … Понятно было, что много проблем не могут быть урегулированы принятым постановлением. И однажды в институт обратился Б.Немцов с просьбой оказать помощь в разработке технологии приватизации земли и реорганизации сельскохозяйственных предприятий. Работники Аграрного института написали брошюры — «Аграрная реформа в вопросах и ответах», «Реорганизация сельскохозяйственных предприятий». Писали? Делайте! И мы застряли на три года только в Нижнем! Для работы в институте это была находка: море материалов, мы сидели в селе и в Нижегородском кремле, пытались провести реорганизацию, набирали статистику, данные соцопросов, отрабатывали процедуры, которые предписывало российское законодательство, а если они не работали — предлагали другие, общались с законодателями на уровне области и в Москве... Это была фантастическая работа! К этому моменту приняли второе постановление правительства по реорганизации: оно снимало часть проблем, но далеко-далеко не все. Если бы меня спросили про технологию реорганизации до Нижнего, то я бы ответила твердо, что все в ней понимаю, а после приезда в Нижний я поняла, что не знаю ничего …. День за днем мы пытались превратить эти две страницы Постановления о реорганизации в некоторую процедуру, которую можно осуществлять (здесь Узун, конечно, задавал тон). Во-первых, это была международная команда, и можно было научиться новому. Во-вторых, я должна сказать, что крупно повезло, что Немцов был заинтересован в работе, он постоянно контактировал, согласовывал, принимал решения… В-третьих, там была мощная информационная работа для тех, кто оказался затронут приватизацией/реорганизацией. Очень много работали с людьми в хозяйствах».

«Тогда землю отдали десяткам миллионам людей. Все зациклились только на сельхозземлях, но реформа была значительно шире!... И то, что до сих пор формально земля сельхозназначения в основном принадлежит людям, которые с разной активностью и в силу разных причин пользуются своими правами, — это тоже результат реформы. …земля-то в большинстве случаев у первичных бенефициаров реформы и их наследников оказалась. Что дала эта реформа? Она позволила этим «монолитам» колхозов или совхозов, которые были искусственным образом созданы, стать подвижными, гибкими, перераспределять ресурсы в пользу тех, кто может и хочет что-то делать. Это была главная ответственность людей, участвующих сознательно в реформе, потому что другой ответственности не было. Государство не брало на себя заботу по сохранению этих хозяйств. Это такой пример, частный, а общий итог—российское сельское хозяйство модернизировалось.»

Таким образом, несмотря на все проблемы и издержки переходного периода, Постановление о реорганизации колхозов и совхозов задало неплохой первоначальный импульс для последующей постепенной трансформации сельского хозяйства в динамичную, конкурентоспособную и экспортоориентированную отрасль, а квалифицированное экспертное сопровождение реформы на всех ее этапах позволило добиться значимых долгосрочных результатов. К 2010 г. к фермерам перешло 12% сельхозугодий, а на долю государственных организаций пришлось не более 5% земель. Главным результатом аграрных реформ 1990-х стало создание условий для перераспределения земель и финансовых ресурсов в пользу эффективных собственников. Улучшились возможности кредитования, в том числе под залог земли, и повысилась инвестиционная привлекательность сельского хозяйства.

Это открыло возможности для следующего этапа реформ, который начался в 2000-е годы и был сфокусирован на финансовом оздоровлении сельхозпредприятий и развитии программ господдержки. С этого времени объемы производства, особенно в растениеводстве, устойчиво росли. К 2016 году валовый сбор зерновых, сглаженный по пятилетним интервалам начал превышать рекорды советского времени. Россия занимает первое место в мире по производству ржи, овса, ячменя, сахарной свёклы, подсолнечника, гречихи. В 2016 году по экспорту пшеницы Россия вышла на 1 место в мире, впервые за 50 лет сместив с 1 места США[2].

ххх

Реформа угольной отрасли

Одной из наиболее успешных отраслевых реформ 1990-х - начала 2000–х годов стала реформа угольной отрасли, которую в разное время непосредственно курировали Е. Гайдар, А. Шохин, А. Чубайс, В. Каданников, В. Потанин, Б. Немцов, Я. Уринсов, В. Христенко. Она осуществлялась при техническом содействии Всемирного банка, и в результате была хорошо подкреплена ресурсами, которые использовались не только на социальную поддержку высвобождаемых работников, но и на масштабное экспертное сопровождение преобразований. Качество и глубина экспертной проработки повестки угольной реформы стала одной из ключевых составляющих ее успеха.

О том, как проходила эта реформа, приведу свидетельство одного из непосредственных ее участников, Георгия Краснянского[3], который в 1990-х работал вице-президентом Государственной корпорации Росуголь, контролировавшей большинство угольных предприятий страны.

«Времени действительно было очень мало. Во Франции, например, на реструктуризацию угольной промышленности ушло 25 лет. А речь шла всего-то о 50 млн т добычи. …Прежде всего нужно было как можно скорее освободиться от убыточного сектора угледобычи, при этом обеспечив социальную защиту высвобождаемых работников. Господдержку следовало сконцентрировать на инвестиционных программах. Было закрыто 188 шахт и 15 угольных разрезов (добыча упала на 100 млн т), тем самым сокращены издержки угольного производства, обеспечен рост производительности труда и снижение производственного травматизма, осуществлено акционирование всех предприятий. На втором этапе, в 1998–2004 годах, была проведена масштабная приватизация рентабельных шахт и разрезов. На третьем этапе, в 2005–2015 годах, была реализована сбалансированная территориально-отраслевая социально-корпоративная политика с элементами госрегулирования… Что мы получили? Полностью частную, ориентированную на рынок, финансово и социально устойчивую, конкурентоспособную на мировом рынке отрасль. Работать стало безопаснее — травматизм со смертельным исходом снизился в девять раз. В ходе реструктуризации с соблюдением всех социальных мер поддержки было высвобождено до 730 000 человек, в том числе 230 000 рабочих по добыче. … У оставшихся работников с 1998 по 2016 год зарплата выросла в 25 раз. Добыча с 1994 по 2016 год увеличилась на 42%. Но самое главное, что обновленная угольная отрасль была полностью ориентирована на экспорт, который вырос в восемь раз. После Австралии и Индонезии Россия является третьим в мире экспортером угля. Производительность труда возросла в пять раз. Отрасль стала прибыльной, консолидированно прибыльной. В новейшей истории России теперь есть свой, не имеющий аналогов в мировой практике пример экономического успеха. Я горд, что мы это сделали!»

Но таких примеров более или менее значимых отраслевых реформ, которые удалось запустить, в период работы первого кабинета Гайдара было совсем немного. В результате гайдаровские реформы ассоциировались прежде всего со структурно-нейтральным пакетом мер по рыночной либерализации. С одной стороны, в массовом сознании именно они стали восприниматься негативно как причина гиперинфляции и экономического кризиса. С другой стороны, именно эти события положили начало характерной для российской экспертной традиции недооценке потенциальной важности реформ, напрямую направленных на изменение отраслевой структуры экономики.

Проблемы и эксперты

На рубеже конца 1990-х - начала 2000-х годов в экспертной среде уже стало почти хорошим тоном считать, что в основу типичной повестки реформ должны закладываться в основном структурно-нейтральные направления, такие как ответственная бюджетно-налоговая и кредитно-денежная политика, развитие финансовых рынков, развитие инфраструктуры, административная, судебная и правоохранительная реформы, реформа местного самоуправления, пространственная политика и т.д. Распространилось мнение, что при наличии эффективных структурно-нейтральных рыночных институтов: конкурентной среды, гибких рынков труда, эффективного государственного регулирования, независимой судебной системы, финансового сектора, способного обеспечить межотраслевое перераспределение капитала и так далее, адаптация отраслевой структуры экономики будет происходить сама собой, под действием «невидимой руки» рынка, и не потребует реформ, непосредственно направленных на поддержание желаемых структурных сдвигов.

Глобальный энергетический переход,

структурные кризисы и новые вызовы

Но на новом этапе развития российской экономики проблема структурных изменений снова может выйти на первый план. Окно возможностей для запуска новой масштабной повестки реформ наиболее вероятно откроется в сценарии второго по силе за последние полвека структурного шока после кризиса 1990-х.

 К нему российскую экономику может привести ускорение глобального энергетического перехода, обусловленного декарбонизацией мировой экономики. Он потребует ускоренного поиска новых отраслей международной специализации, способных заместить сужающиеся возможности экспорта углеводородов. .

Структурные меры в этом случае должны будут касаться как вопросов управляемой адаптации отраслей, связанных с добычей и экспортом углеводородного сырья, роль которых будет ослабевать, так и проблем ускорения развития более перспективных, главным образом несырьевых, отраслей, которые призваны заместить углеводородную экономику в долгосрочной перспективе. Нужны будут многочисленные решения, которые учитывают специфику конкретных, подчас очень узких сфер деятельности.

В условиях предстоящего кризиса без целенаправленных усилий по ускорению структурной адаптации российской экономики к последствиям энергетического перехода невозможно будет добиваться быстрых побед, помогающих поддержать развитие. Повестка реформ, ориентированная в основном на структурно-нейтральные меры, не позволит ускорить преодоление структурного кризиса. Поэтому она быстро утратит общественную привлекательность, вызовет разочарование, а затем и отторжение. Причем дискредитирована может быть именно структурно-нейтральная часть повестки, как, собственно, и произошло, например, в период гайдаровских реформ 1991-1992 гг.

 

Финский пример

Когда я слышу разговоры о том, что при наличии эффективных рыночных институтов структурная адаптация экономики может произойти сама собой, без глубоких отраслевых реформ, мне первым делом приходит на ум контрпример из начала 1990-х, но касающийся не России, а соседней Финляндии.

Сразу после распада СССР финская экономика столкнулась с острейшим структурным кризисом, поскольку критически зависела от экспортных поставок на емкий советский рынок, к которому имела привилегированный доступ, но этот рынок перестал существовать. Теоретически Финляндия, уже тогда имела зрелые рыночные институты, которые во многих отношениях превосходили то, что имеет Россия сегодня. Значит, если следовать логике оппонентов вмешательства в ход структурных изменений, Финляндия должна была после распада СССР сформировать экспортные специализации, положившись прежде всего на сильные рыночные институты (уже к тому времени вполне зрелые) и «невидимую руку» рынка.

На практике же маленькой Финляндии со структурными реформами тогда сильно повезло: флагманом структурной диверсификации финской экономики в итоге стал не рынок как таковой, а одна конкретная крупная компания – фирма Нокиа, которая стала драйвером продуктовых инноваций и всего за несколько лет вывела Финляндию на мировой рынок высоких технологий. Структурная диверсификация финской экономики того времени имела мало общего с невидимой рукой рынка, и в гораздо большей степени определялись чисто административными решениями одной конкретной компании на внутрифирменном уровне. Если бы не это, то несмотря на эффективные институты, судьба финской экономики в 1990-е годы могла бы сложиться совсем не так благополучно. Структурный кризис мог бы затянуться надолго, как это случилось, например, в Великобритании в 1970-е годы.

До начала 1990-х Нокиа в основном работала в традиционных отраслях – бумаге, резине и электротехнике. Электроника была не главным направлением. Но распад СССР совпал с моментом, когда Нокиа совершила прорыв в телекоммуникациях. Используя ее технологию, в 1991 году премьер-министр Финляндии сделал первый в мире GSM звонок.[4] Благодаря телекоммуникациям Нокиа вырвалась на оперативный глобальный простор: всего за 10 лет ее доля в финском экспорте выросла более чем в 30 раз – с чуть более 0,5% в 1991 году до 20% в 2000-м. О радикальности трансформации Нокиа в глобальную компанию говорит и то, что к концу 1990-х на внутренний рынок Финляндии попадало лишь около 1% продаж компании, в то время как десятилетием ранее внутри страны продавалось до половины всего выпуска. За 1990-е годы доля Нокии в финском ВВП выросла в 4 раза – с 1 до 4%. Но с учетом смежников ее влияние на рост обрабатывающей промышленности и телекоммуникаций было решающим[5].

С именем Нокиа теперь связывают скорее ошибки, чем успехи. В конце «нулевых» годов она «проспала» рынок смартфонов. В начале 2010-х компании пришлось сократить больше половины сотрудников. Но к 2010 году финская экономика была уже достаточно прочно встроена в мировой рынок, чтобы сравнительно безболезненно преодолеть проблемы своей флагманской компании. Поэтому взлет и падение Нокиа оказали асимметричное влияние на экономику Финляндии, которая до сих пор развивается вполне успешно благодаря первоначальному структурному импульсу от Нокии, полученному в 1990х.[6]

Какие реформы потребуются в России

Внутрифирменная политика диверсификации, хорошо сработавшая в маленькой Финляндии, мало поможет в такой большой стране как Россия. Именно поэтому в условиях глобального энергоперехода нам потребуются масштабные отраслевые меры поддержки структурных изменений на государственном уровне. Повестка реформ, которая будет востребована в данном сценарии выходит далеко за рамки более привычного для многих экспертов структурно-нейтрального репертуара реформ. Реформы, непосредственно нацеленные на изменение отраслевой структуры экономики, включая ее международную специализацию, могут выйти на первый план.

Надо учесть, что традиционные подходы, которые сложились в рамках отраслевой политики в России, делают чрезмерный акцент на административных интервенциях и мерах прямой финансовой поддержки. Именно такие методы в последние 10 лет были распространены в промышленности и сельском хозяйстве. Например, по оценкам экспертов ЦСР и Delloite[7], 75% прибыли компаний АПК за период 2015-2018 годов было сформировано за счет субсидий, полученных от государства. При этом почти 2/3 представителей АПК оценили уровень государственной поддержки как средний, а еще 28% - как низкий, что говорит об очень высоких ожиданиях на получение ресурсов от государства.

На современной стадии развития сельского хозяйства такие методы пока приносят результаты. Но на сельское хозяйство приходится всего 4% ВВП. Гораздо более масштабные структурные изменения, затрагивающие множество отраслей и как минимум половину ВВП, невозможно будет осуществлять, опираясь преимущественно на ручное управление и деньги. Денег в любом случае на это не хватит, в том числе из-за исчерпания углеводородной ренты и сокращения возможностей бюджетного перераспределения. 

В условиях глобального энергетического перехода для большинства отраслей, нуждающихся в структурной адаптации и развитии, ключевые проблемы будут связаны не с субсидиями или какими-то финансовыми преимуществами, а с обновлением правил игры - регуляторных и институциональных условий, как, собственно, мы и попытались сделать в случае аграрной реформы в 1991 году. И как мы на собственном опыте смогли убедиться в 1991 году, сложность разработки такой повестки состоит в том, что она является очень емкой в плане необходимых для ее разработки экспертных знаний отраслевой направленности.

 При этом речь идет далеко не только и не столько о дерегулировании, которое в последнее время стало модным в контексте регуляторной гильотины. Очень часто, наоборот, нужно скорее восполнять пробелы в регулировании или создавать заново правила игры и институты на формирующихся рынках, как, например, для электронной торговли, искусственного интеллекта, экосистем и беспилотных транспортных средств. Финансовая поддержка, конечно, тоже может играть немалую роль, но далеко не решающую.

Новые лидеры роста

Яркий пример новой структурной политики – это здравоохранение и смежные с ним отрасли (фарма, научные медицинские исследования, производство медоборудования, биотехнологии, индустрия здорового образа жизни и медицинский туризм). При условии проведения адекватной политики реформ их потенциальный вклад в ВВП может в ближайшие 15-20 лет может удвоиться. Поиск источников финансирования здравоохранения – вопрос несомненно важный, но далеко не единственный. В здравоохранении и смежных с ним отраслях шагу нельзя ступить без регулирования.

Например, в США, по оценкам Маккинзи за последние 20 лет объем отраслевых регуляторных ограничений в сфере здравоохранения, медицинских изделиях и фарме вырос по меньшей мере в 2-3 раза. Сегодня 25-30% всех отраслевых ограничений в США приходится всего на 4 сектора – финансовые услуги, профессиональные услуги, интернет и СМИ, лекарства и медицинские изделия. При этом фарма и производство медицинских изделий по активности в этой сфере компаний-суперзвезд глобального уровня входили в тройку наиболее значимых секторов.[8] Если мы хотим создать условия для ускорения развития здравоохранения и смежных отраслей, для чего потенциал имеется уже давно (а за время пандемии возникли и дополнительные предпосылки), то одними деньгами этот вопрос не решить. Здесь необходимо прежде всего создавать регуляторные и институциональные условия.

При этом речь идет не об умножении запретов и ограничений, а об умном и гибком регулировании на доказательной основе, которое снимает барьеры для новых медицинских технологий, но при этом минимизирует риски для пациентов и врачей. Яркий пример – развитие телемедицины, для которой уже давно сложились и технологические предпосылки, и массовый платежеспособный спрос. Но устаревшие правила регулирования удаленного взаимодействия врачей и пациентов привели к тому, что в условиях ковидных ограничений на очный прием пациентов огромное число людей лишилось своевременного доступа к медицинской помощи. И если в развитых странах, в связи с этим, начался быстрый пересмотр правил для облегчения доступа к удаленным услугам, то в России необходимые законодательные поправки так и не были приняты, хотя и были разработаны.

 Телемедицина – это лишь небольшой частный пример из необъятной и очень сложной регуляторной повестки, от которой зависит долгосрочный успех индустрии здоровья, а само здравоохранение — это лишь одна из множества потенциально перспективных отраслей, нуждающихся в создании условий для развития.

Огромные и во многом похожие проблемы существуют в сфере ИТ и телекоммуникаций, в сфере пространственного развития (поскольку оно завязано на развитие именно несырьевых отраслей и упирается в регулирование инфраструктуры, рынков земли, недвижимости и градостроительных норм), в энергетике и на транспорте (особенно в контексте углеродного регулирования), в химической промышленности, строительстве, производстве инновационных продуктов питания, технологиях коммерческого освоения космоса и многих других сферах, которые находятся на острие предстоящих структурных и технологических изменений. Стратегические документы верхнего уровня могут лишь представить обобщенное видение приоритетов, а также подкрепить эту работу необходимыми ресурсами и вниманием верхних эшелонов управления, но не отменяют необходимости тщательной проработки отраслевых деталей.

ХХХ

С похожими проблемами мы столкнулись и в 1991 году при разработке аграрной реформы. Но наше положение тогда облегчалось двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что благодаря проекту Всемирного банка именно по сельскому хозяйству был заблаговременно сформирован определенный содержательный задел и пул первоклассных отраслевых экспертов, готовых к работе над реформой. Во-вторых, эта реформа могла хотя бы отчасти опираться на модели организации сельского хозяйства в странах с уже сложившейся рыночной экономикой.

Для многих перспективных отраслей, развивать которые потребуется в условиях глобального энергоперехода, эти условия выполняться не будут. Многие из этих видов деятельности находятся на технологическом фронтире, поэтому опираться на готовые рецепты, позаимствованные из-за рубежа, будет сложно или даже невозможно. Это делает разработку новых правил игры гораздо более трудной и дорогостоящей задачей. Простым мозговым штурмом или анализом международного опыта будет не обойтись. В каждую отраслевую реформу необходимо будет вовлекать большое число экспертов с конкретными отраслевыми компетенциями.

А есть ли эксперты?

Но далеко не всегда подобные компетенции имеются в научных и консалтинговых организациях. Часто подобные знания сосредоточены преимущественно в бизнесе. Но частная инициатива в таких вопросах – обоюдоострое оружие. Опираться на отраслевых лоббистов при разработке правил игры - значит допускать опасный конфликт интересов. Для поддержания необходимого баланса интересов по многим перспективным отраслям придется вкладывать немалые ресурсы государства в создание и финансирование отраслевых центров экспертных компетенций, на которые можно было бы опираться в разработке отраслевой политики и в диалоге государственных органов с бизнесом.

Не стоит также смешивать задачу первоначального формирования правил игры для новых отраслевых рынков или комплексного обновления таких правил для уже существующих рынков с задачами текущего поддержания регулирования в актуальном состоянии. В отличие от разработки качественно новой отраслевой повестки, рутинная актуализация уже сложившегося регулирования – в целом гораздо менее трудозатратный процесс, который не требует таких масштабных экспертных усилий как запуск регулирования с низкой стартовой точки.

Фактически, потребуется сформировать новые эффективные институты, обеспечивающие ускоренное развитие многих перспективных отраслей на инновационной основе через комплексное обновление условий их деятельности. Не надо путать их с уже существующими институтами развития. Речь идет не о создании очередного поколения уполномоченных государственных организаций, а прежде всего, об обновлении правил игры, которые помогли бы раскрыть потенциал наиболее перспективных отраслей и привлечь туда инвестиции.

К сожалению, экспертное сообщество тоже пока не готово к работе над столь амбициозной структурной повесткой. Задел принципиально новых решений, пригодных для ответа на вызовы предстоящего структурного перелома в развитии, до сих пор не сформирован. Гораздо больше сил уходит на текучку и работу над проблемами вчерашнего дня. Поэтому, откуда бы ни исходил запрос на кардинальное обновление повестки реформ, экспертное сообщество не сможет отреагировать на него моментально. Наполнить новую отраслевую повестку реформ по-настоящему полезными и практически реализуемыми мерами в короткие сроки будет невозможно.

Все это говорит о том, что задачу разработки пакета структурных реформ в ответ на вызовы глобального энергетического перехода не получится решить с наскока, как не удалось ее решить и в 1991 году. Именно поэтому новая структурная повестка нуждается в тщательной заблаговременной подготовке. К счастью, энергетический переход пока развивается в щадящем для России темпе: хотя его неизбежность уже не вызывает сомнений, он еще не успел набрать обороты. Благодаря относительно плавному началу глобального энергетического перехода ситуация в российской экономике пока меняется не так стремительно, как в 1991 году. Тем самым, для подготовки отраслевых реформ остается больше времени, чем было в начале перехода к рынку, когда реформаторам приходилось действовать, не имея времени не только на детализацию отраслевых реформ, но и на саму их реализацию.

И все же, это не повод расслабляться и откладывать подготовку структурных реформ на потом. Иначе позитивные и негативные уроки первых рыночных реформ тридцатилетней давности, о которых говорилось в начале этой статьи, так и останутся неусвоенными.


[1] Н.И. Шагайда, А.М. Никулин. «Все поколения моей семьи… были вовлечены в глобальные аграрные преобразования». Крестьяноведение. 2021, т. 6, №2, стр.121-153.

[2] http://ruxpert.ru/Сельское_хозяйство_России

[3] Г. Краснянский: «Реструктуризацию угольной промышленности России следует изучать в профильных вузах». Forbes.ru 17.06.2017 https://finance.rambler.ru/economics/37253181-georgiy-krasnyanskiy-restrukturizatsiyu-ugolnoy-promys...

[4] Nokia: взлеты и падения финской компании. 14.06.2018 https://stoneforest.ru/look/gadgets/nokia-brend/

[5] Megerle K. Rise and Fall of Nokia: Impact on the Finnish Economy. KAMK-2019.

[6] Ibid.

[7] Обзор рынка сельского хозяйства. Delloitte, ЦСР. Москва, 2019 год.

[8] Superstars: The dynamics of firms, sectors, and cities leading the global economy. McKinsey Global Institute. Discussion paper. October 2018, p. 31.

Михаил Дмитриев д.э.н., Президент хозяйственного партнерства «Новый экономический рост»