В контакте Фэйсбук Твиттер
открыть меню

Тирания истории и дурья доброта

Автор:  Гусейнов Гасан
Темы:  Философия
12.09.2021


У слова тиран два пересекающихся круга значений. Один круг — терминологический, а другой — разговорный. Как политический термин тиран — это человек, зацепившийся за власть, хотя и не имел на это права. Как разговорное слово — это описание мучителя, которого вынуждена терпеть, например, родня. Общими для обоих значений являются согласие большинства людей сносить власть тирана, невозможность избавиться от власти тирана путем переговоров и неспособность самого тирана прекратить тиранствовать.

Некоторые тираны формально приходили к власти законным путем, например, получив царскую власть по наследству от отца или в составе коллективного руководства. Но что делать, если ради достижения личной власти новый царь или какой-нибудь генеральный секретарь убил старого царя или поубивал своих ближайших соратников? От Гигеса, умертвившего царя Кандавла, история европейских тираний — это история принципиального отступничества, удачного стечения обстоятельств, превращения самого незаметного в самого заметного, типичного неудачника — в любимца публики. А сама тирания и начинается с мелочей и кончается в результате действия никем не замеченной мелочи.

Ключевой европейский текст, объясняющий природу тирании — это сценарий триллера, оставленный нам Геродотом¹. Последний представитель царской династии Гераклидов в Сардах Кандавл страдал редким психическим заболеванием — испытывал неодолимую потребность поделиться с кем-нибудь красотой собственной жены. Занятно, что Геродот даже не сообщает имени жены Кандавла, хотя именно она была главным действующим лицом происходившего тогда в Лидии. Дальнейшее хорошо известно: Кандавл угрозами заставил своего слугу Гигеса подсмотреть, как раздевается прекрасная его супруга, та заметила это, затаила обиду на Кандавла, а потом под угрозой казни заставила Гигеса убить Кандавла и возвела цареубийцу на престол, сделав того своим мужем. Гигес сообразил, что все предприятие не увенчается успехом без одобрения богов и подкупил жрецов Аполлона в Дельфах, которые выдали ему и его потомству ярлык на тиранию аж на пять поколений вперед. Как мы видим, Гигес оказался не только первым тираном, но и первым политтехнологом, и притом одним из самых удачливых: он сохранял власть почти сорок лет и передал ее потомкам. Гераклиды, конечно, потребовали от жрецов Аполлона сатисфакции, и те им, надо сказать, пообещали, что Кандавл непременно будет отмщен, но только в пятом поколении.

Не исключено, что именно этот первый ярко описанный Геродотом случай тирании и показался таким привлекательным бесчисленному множеству последователей. Но чем более охотно они становились тиранами, тем более мрачным оказывался для них выход из тирании. Или, вернее, наступавшая безысходность. Да и сами жертвы тирании были не лучше. Сначала им казалось, что новый правитель прекрасен. Потом признавали его ужасным, а свое долготерпение — прискорбным и вынужденным, как бы заражались от тирана искусством поведения в безвыходной ситуации: «А что мы могли сделать? Верные слуги тирана были повсюду…» Ведь и сам Гигес стал тираном из трусости. Сначала не смог отказать Кандавлу, а потом — царице. Впрочем, и Дельфийский оракул не смог отказать убийце Гигесу.

Разумеется, когда тирании приходил конец, перепуганные последними годами его правления люди славили уже не тирана, а победу над тиранией. Чем лучше они понимали, что сами не только не причастны к этой победе, но, в сущности, являются соучастниками в преступлениях своего тирана, тем громче они славили тираноубийц. Вот почему по миновании тирании люди всячески сопротивляются изучению этой тирании: им неприятно думать, что в списке соучастников им придется увидеть и свое имя.

Вот и после второй мировой войны в Европе нарастало самолюбование. Казалось бы, национал-социализм — этот абсолютно европейский феномен — едва был побежден, изучи его, поищи, не спрятались ли еще где-то в толще европейской традиции корешки будущих напастей. Так нет же — строительство и в самом деле прекрасной новой Европы сопровождалось безудержным самовосхвалением идейных европейцев. Начинается новая прекрасная эпоха, хватит ворошить прошлое, копаться в грязном белье.

Очень похоже было, правда, и на красном Востоке. Не только главные советские идеологи, но и так называемые простые люди твердо верили, что советские граждане — самые образованные и начитанные, что у них лучшее в мире метро, мороженое и шоколад. «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей» — впечатано в головы миллионов бывших советских людей и даже их потомства, никогда не видевшего ни Енисея, ни балетного спектакля.

Летом 2021, через тридцать лет после конца СССР, европейские газеты пишут, что в России медленно, но верно устанавливается тирания. Другие называют сложившийся строй так же, как это делают в самой России, — олигархией. В истории олигархические режимы проваливались довольно быстро, почему же нынешний кажется таким прочным? Нам объясняют, что у руля власти нашли друг друга три кита или три слона, на широких спинах которых и стоит всё — новобогачи-миллиардеры, сотрудники спецслужб и просто бандиты. Такая связка, говорят нам, даже Аристотелю не снилась. Но только Аристотелю, трактуемому механистически.

Между тем, вполне возможен и такой взгляд на его классификацию политических строев, который во главу угла ставит не политику, а психологию. Ведь именно Аристотель — величайший — сразу после Гомера — греческий психолог. Он даже трактат «О душе» написал. Если Аристотель и плохо приложим к современности, то проистекает это, возможно, из его убежденности в превосходстве доброго начала в человеке над злым. Аристотель гонит от себя мысль о злонамеренности настоящего политика, но понимает и природу политтехнолога — человека, которому результат нужен любой ценой, безотносительно к истине.

Филантроп Аристотель считал, что самое естественное человеческое устремление — поиск истины (в «Метафизике»), а самый естественный принцип поведения — подражание лучшим образцам (в «Поэтике»). Вот почему в круговороте политических систем всё упирается в различные понимания истины. Для аристократа зерно истины — достоинство человека и пресечение анархии, для демократа — равенство людей и терпимость к анархии, для олигарха — стремление сохранить неравенство и, как следствие, нежелание делиться властью с кем бы то ни было. Если ради этой благой цели приходится превращать подданных в мычащую толпу, охлос, то что ж делать:

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

Так мог бы написать и Архилох! В обмен на забвение политического долга тирания умеет расположить к себе чернь телесными свободами, сладкой тиранией тела

Всех пролетающих птиц смоковница горная кормит,
Всем Пасифила гостям, добрая, щедро дает!

Но и этот ресурс когда-то кончается: на смену беспечной make love not war приходит проповедь воздержания и «наших традиционных моральных ценностей».

Для тирана истина — то, что необходимо для сохранения его мудрой власти. Вот почему олигархаты не только быстро переходят к террору, но иногда сразу с террора и начинают.

И вот почему олигархи и тираны, даже, может быть, придя к власти политическим путем, оказавшись на вершине этой самой власти, переходят от политики к священнодействиям и к тому, что сейчас называют политтехнологиями, из политиков становятся жрецами-политтехнологами.   

Что же происходит, по Аристотелю, с политтехнологами, этими наследниками греческих демагогов и оракулов?

Политтехнологи ведь тоже стремятся к подражанию, в том числе — лучшим международным практикам. Но они презирают истину, вернее — пытаются показать, что главное не истина, а пожелание заказчика. Вот почему, когда за дело государственного строительства берутся политтехнологи, они не задумываясь предпочитают хитрость простодушию, порочность — добродетели, а богатство — бедности. В обыденной жизни, как всякий знает, богатство и бедность могут сочетаться и с пороком, и с добродетелью в любых пропорциях. Бывают непомерно щедрые богачи-филантропы, но бывают и скупые завистливые бедняки-душегубы. И только жрецы, демагоги и политтехнологи делает связку богатства с пороком главной осью общественной жизни, буквально толкая добродетель в лапы бедности. В этой схеме политтехнология заботится только об одном — о сохранении вселенского добра. В чем же добро? Да в сохранении того, что выстроено и только-только начало приносить доход. В этот момент начинается разговор о невозможности менять команду («коней на переправе») и о том, что сама история требует, чтобы текущий режим стал, наконец, вечным. Или хотя бы продержался пять поколений, как Дельфийский оракул обещал Гигесу. 

Политтехнолог при этом настаивает, что всякий иной взгляд, все эти «левацкие бредни о равенстве, братстве и свободе», что все это — форменный обман, слабоумная аполитичная ложь. А суровая правда жизни, говорят они, это вражда, это война, из которой наши Эмпедоклы и Карлы Шмитты выводят всю мудрость мира: найти или назначить врага, убить и съесть его, проклятущего, и вот тогда заживем!

Беднота может сколь угодно долго почитать богачей, а восхождение к богатству в олигархических обществах возможно только на путях порока. И вот мало-помалу такой режим начинают считать порочным и не достойным все граждане, включая и тех, кто его создавал. Но ближе к финалу тиранического режима гражданам отказывает память. Даже возбудившись из-за новых случаев лютого казнокрадства или мздоимства, подданные олигархов и тиранов избегают разговоров о текущей политике.

Вот как об этом писал в седьмом веке до н.э. Архилох (в пер. В.Вересаева):

О многозлатном Гигесе не думаю
И зависти не знаю. На деяния
Богов не негодую. Царств не нужно мне:
Все это очень далеко от глаз моих.

Вся политика делегирована политтехнологам, жрецам и самим тиранам и олигархам. Но не могут все хаты в городе стоять с краю. Пусть новые раздражители вытесняют у погруженных в летаргический сон всё вчерашнее. Но раздражение накапливается. Вот почему распад олигархического режима становится тем более жестоким, чем дольше такой режим держится. С особой ненавистью побеждающее крыло наносит удар по создателям режима: оно, это крыло, прекрасно понимает, что только чудом успело — хотел бы я увидеть радость Аристотеля, если бы он узнал это выражение, — успело «переобуться в воздухе». В древнегреческом это был бы один глагол — ἀεροσανδαλίζομαι.

Аристотель замечает, что одним из главных пороков политтехнологов и обслуживаемых ими тиранов и олигархов является невнимание к мелочам². К своим клиентам политтехнологи относятся по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Вот почему, даже попав поначалу в цель, политтехнологи сами же разрушают потом все подступы к ней, и цель, казавшаяся такой близкой, становится недостижимой.

Аристотель говорит, что разрушение государства, которое либо от олигархии пришло к тирании, либо наоборот — от тирании к олигархии, не происходит вследствие мелочей, а возникает из мелочей³. Великий философ приводит множество примеров таких мелочей в прошлом.

Такая прекрасная мелочь запечатлена в рассказе Геродота: ведь если бы Гигес не обнаружил себя в опочивальне Кандавла и его жены, ничего бы не было: Кандавл остался бы царем, а Гигес — пастухом. И только мелочь — шорох шторы и дрожание пламени светильника — выдала его присутствие. На художественных мелочах держится историческое событие у Геродота. Аристотель объясняет, почему это так.


Теперь, больше двух с половиной тысяч лет после смерти Аристотеля, можно предположить, что учитель Александра Великого предвидел в деталях, как именно будет разрушаться империя после смерти ученика и патрона, из-за чего Аристотель сначала бежал в Афины, а потом, из страха перед казнью, в дом своей матери, в Халкиду, на остров Эвбея. Не исключено, что и смерть от отравления, настигшая Аристотеля, не была случайной: он умер от действия древнегреческого новичка — аконита, который добывали из растения, выросшего на том самом месте, где уронил на землю слюну Цербер, которого вывел из загробного царства Геракл.

Впрочем, не сам ли Аристотель отвечал за воспитание божественного Александра? Не он ли внушил наследнику престола восторженное отношение к Гомеру и Еврипиду? Не с его ли легкой руки Троянская война стала для Александра, как сейчас бы сказали, моделью поведения? Вот почему, с кем бы из героев «Илиады» ни отождествил себя сын Олимпиады от Зевса или Филиппа — с царевичем Александром, более известным под именем Париса, на стороне троянцев, или с предводителем мирмидонян Ахиллесом — на стороне ахейцев, — конец будет один. И вот беда — наделенный прямо-таки божественной харизмой Александр не смог создать ничего долговечного, а сам умер совсем молодым.

Казалось бы, за спиной у тебя — история тысячелетней поэзии, воспевшей войны древнего царства. И вот она, роковая ошибка философа — потакать тирану, надеясь увещеваниями если не исправить природу вещей, то смягчить природу человека. Эту ошибку совершили величайшие — Платон, когда консультировал тирана Дионисия, и Аристотель, когда давал уроки Александру Македонскому.

И в России, 2340 лет спустя, за идейную основу текущего переходного режима, — то ли от тирании к олигархату, то ли от олигархата к тирании, — была принята своя Троянская война, на которой стоит «великая история великой империи». На первый взгляд, это удобно — опираться на победы русского оружия: в 1812 Бородино, в 1815 входим в Париж. Или в 1941 немцы под Москвой, а в 1945 Сталин уже в Берлине. Но неминуемо встает вопрос об аристотелевских мелочах. В политике, как и в мифологии, мелочей не бывает.

На первый взгляд, прошлое незыблемо как звездное небо. Но можно поколебать и прошлое.

В современную Россию — республику и даже федеративную республику — под конец того века, в начале которого была жестоко уничтожена монархия и аристократия, и сегодня, в начале нового века, властно вернулись царские инсигнии. Выворачивая наизнанку название романа П.Н. Краснова, мы можем сказать, что страна пошла от красного знамени к двуглавому орлу. Один из идеологов этого движения — «православный олигарх», как называют его (кто иронически, кто уважительно) газетчики, Константин Малофеев. Создатель компаний и организаций «Царьград» и «Двуглавый Орел» дает понять остальному миру, что амбиции России в его представлении простираются далеко за пределы бывшей Российской империи. Одна мелочь мешает: простираются эти амбиции не в будущее, а в прошлое, туда, где нет никакого Стамбула, и даже Константинополь — только в подтексте собственного имени, ведь Царьград — это его русское имя, но нет и никакой Российской Федерации, а есть возрожденный Византий, столица на Босфоре.

«Православный олигарх» этими своими «царьградами» и «двуглавыми орлами» прямо-таки требует от нас, современников, толковать и его собственные, Константина Малофеева, имя и фамилию. Ромейское императорское имя Константин, да еще восходящая к имени древнееврейского пророка Малахии фамилия — это, конечно, ни в коем случае не мелочь. Или «это такая мелочь», из которой для тирании и олигархата проистекает первостепенная угроза.

Если бы Константина Малофеева не звали Константином, а его фамилия не отсылала нас к древнееврейскому пророку Малахии, мы ничего не могли бы сказать о брендах «Царьград» и «Двуглавый орел». Но ведь так было уже с Александром Великим: названный одновременно в честь троянского царевича Париса и ахейского героя Ахиллеса, он и должен был расплатиться с судьбой дважды. Под маской Париса Александр Великий расплатился тем, что похитил величайшее сокровище. Только теперь это уже не Елена, а вся Эллада и то, что потом назовут Большим Ближним Востоком. Этот вот замах на всемирное господство и вызвал гнев богов на Македонскую империю. Ну, а за Ахилла Александр расплатился тем, что умер молодым.

Вторая часть сакрального имени — Малофей, или пророк Малахия — тот, что священников обвинял в несоблюдении ритуалов, а правителей — в неоказании помощи бедным; тот, что  требовал от еврейских мужчин не разводиться с еврейками и не жениться на язычницах, и не уставал укорять всех вообще в том, что слишком ценят людишки свою повседневную жизнь, забыли заветы и заповеди, а среди них главный завет — ждать пришествия мессии. Доживи до наших дней сам Малахия, он определенно возглавил бы антипрививочников: ваше дело готовиться к смерти, а не малодушно прятаться от нее. Тирания духовного наставления — вот гвоздь проповеди Малахии.

Создатель бренда «Царьград» Константин Малофеев, должно быть, и не заметил бы эту мелочь — древнееврейский хвост собственного его исторического аватара, если бы не роковое пристрастие к оружию и войне, которое некогда выдало и Ахилла. Фетида, мать-богиня, переодела сына в девушку, лишь бы только тот не отправился под Трою. Но в роковой попытке отвратить гибель Ахилла, Фетида на Скиросе только приблизила его конец: оперчекработник ахейцев, коварный Одиссей, разоблачил дезертира. Дальнейшее известно — Троя пала, Ахилл погиб, греческое войско рассеялось по всему Средиземноморью. Новая сборка империи начнется через тысячу лет после падения Трои и через триста лет после гибели нового Ахилла — Александра Македонского.

Поистине, тирания мифологии безжалостнее любого властителя!

Новый Константин строит виртуальный Царьград, заталкивая своих спутников на корабль, который должен привезти их (нас всех) в Константинополь. Но какого года? Времен наших первых «гиперборейских» нападений на него девятого века? Или того года, с которого ведет свой отчет и русско-болгарская мечта о «третьем Риме». Павший в 1453 году город Константинополь, или просто Город, славяне называли Царьградом в пику Османской империи с ее Стамбулом-Истанбулом. Вот почему и возвращение этого русского топонима заставляет толковать его двояко: это и мечта русского политика об отвоевании проливов, и плач о восхождении с 1923 года Стамбула на месте нашего Константинополя. Еще страшнее, если это и не корабль вовсе, а Троянский конь — последняя выдумка Одиссея, позволившая грекам взять Трою.

Именно эта мелочь, если додумывать ее до конца, выбрасывает россиян, или славных россов «времен Очакова и покоренья Крыма», слишком далеко от нашей современности. В чем тут ошибка?  Она в том, что на пути к цели остается слишком много преград — глав из книги жизни и смерти и последней империи — Российской — и обеих ее соседок — Оттоманской и Австро-Венгерской.

Тирания исторических преград на наших глазах усугубляется, прямо по Аристотелю, историей животных. Поселившийся среди нас коронавирус, говорят, и не животное вовсе, а только страшно живучая молекула, губящая других животных, и значит — уже злое, хотя еще и не живое существо.

17 июля 2021 года в Екатеринбурге, в начале третьей волны пандемии ковид-19, «православный олигарх» организует крестный ход антипрививочников. Крестный ход называется «Царским», в память об убитых 17 июля 1918 года российском монархе Николае Втором и его ни в чем не повинных чад и домочадцев. Годовщина цареубийства и страшный грех пролития крови невинных.

Как назло, этот же день — 17 июля — еще и годовщина гибели пассажирского рейса MH 17 в 2014 году в небе над Донбассом, предположительно сбитого по ошибке «ополченцами» Донбасса. Константин Царьградский, как пишут о нем СМИ, является, наряду с российским государством, одним из главных спонсоров ДНР и ЛНР.

Между убийством царской семьи 17 июля 1918 года, гибелью малайзийского боинга 17 июля 2014 года, антипрививочной демонстрацией 17 июля 2021, деятельностью «Общества развития русского исторического просвещения», общества «Двуглавый Орёл» и группы компаний «Царьград», попыткой создания «Новороссии» и отправкой в Украину войск и вооруженных формирований с последовавшим уничтожением пассажирского самолета, — между всеми этими событиями и водрузился новый Царьград — мифический Ленинград какой-то. Вроде бы его уже давно нет, одна только ленинская свирепость осталась. Эта попутная свирепость и заставляет нас понять, что никакого совпадения мелочей здесь нет: они стянуты в узел именем-заклинанием. Подчинившись тирании заклинания, мы и начали развязывать этот узел, который завязали для республики монархические мечтатели.

В «Метафизике» Аристотель пишет, что добро — это возможность не совершить зло. Эту философскую формулу не понимал, или даже отказывался понимать, сам Иммануил Кант, возводивший честность в перл создания. В двадцатом веке Василий Гроссман нашел объяснение формуле Аристотеля. Абстрактному «религиозному и общественному добру» он противопоставляет «бессмысленную» и даже «дурью доброту людей».

«Это доброта старухи, вынесшей кусок хлеба пленному, доброта солдата, напоившего из фляги раненого врага, это доброта молодости, пожалевшей старость, доброта крестьянина, прячущего на сеновале старика еврея. Это доброта тех стражников, которые передают с опасностью для собственной свободы письма пленных и заключенных не товарищам по убеждениям, а матерям и женам».

Как мы видим, и роман Гроссмана «Жизнь и судьба» как раз об этом: чем глубже тиранический или олигархический режим погружает общество в летаргию, тем больше места остается для этой «дурьей доброты».

«Она, эта дурья доброта, и есть человеческое в человеке, она отличает человека, она высшее, чего достиг дух человека. Жизнь не есть зло», — говорит она. Эта доброта бессловесна, бессмысленна. Она инстинктивна, она слепа. В тот час, когда христианство облекло ее в учение отцов церкви, она стала меркнуть, зерно обратилось в шелуху. Она сильна, пока нема, бессознательна и бессмысленна, пока она в живом мраке человеческого сердца, пока не стала орудием и товаром проповедников, пока рудное золото ее не перековано в монету святости. Она проста, как жизнь. Даже проповедь Иисуса лишила ее силы, — сила ее в немоте человеческого сердца».

Эта вот дурья доброта — оказывается той последней чертой, за которой свершается устранение (или самоустранение) тирана и тирании. Даже после того, как тирания вытоптала в людях всё — честь и достоинство, память и ответственность, она все-таки обычно останавливается перед этой последней чертой.

Аристотель подсказал бы нам, что политтехнология сама прямо-таки заставляет нас обращать внимание на мелочи, которыми сами политтехнологи, может быть, пренебрегли в недалеком прошлом. Но вот наши новые жрецы стали на «путь из варяг в греки» и закабалили себя образом безвозвратного прошлого. И где бы ни попытались восстановить его очертания царьградцы-новороссы, всюду их ждало обидное поражение: вроде и территории взяты под контроль, и свои люди расставлены на ключевых постах — от первого визиря до солдат охраны побережья, а вот повседневная жизнь на вновь обретенных берегах — что в Абхазии или Приднестровье, в Южной Осетии или в отдельных районах Донецкой и Луганской областей, в Центральной Африке или в Сирии,– повседневная жизнь перестает быть переносимой. На каждом захваченном пятачке происходит то самое, что случилось при взятии Трои ахейцами в 12 в. до н.э. и при взятии Константинополя — крестоносцами ли в начале 13 или османами в середине пятнадцатого века. Осмелившийся произнести «Царьград» погружает завороженных им людей в летаргический сон.

Ответ на вопрос, когда же это остановится, мы тоже знаем заранее, ведь мы не забыли, чем и как кончались империи. Тираническая идеология восстановления исторической справедливости, возрождения исторического имени играет с теми, кто присвоил эти чужие имена, злую, очень злую шутку. Константин мечтал о возрождении Третьей Трои, и он ее получил. Правда, через тысячу лет, скажет нам современный Малахия. Через пять поколений Гераклиды отомстят за убийство Кандавла, пообещала Гигесу Пифия. 

И Крез, искавший благовидного предлога для нападения на Персию, решил подкупить Пифию, чтобы заручиться единственно верным ответом. Крез его получил: «Если пойдешь войной на персов, разрушишь великое царство!» Оракул с наслаждением дает нанявшему его тирану такой ответ, который будет верен при любом исходе.

Сработает ли и на этот раз, как уже было в конце 1980-х годов, наш безропотный расчет на «дурью доброту»? Заслужили ли мы ее за тридцать лет? ¶



Примечания:

  1. Геродот. История. Кн. первая (Клио), гл. 9-14.
  2. Аристотель. Политика. Книга V. Гл. II § 9.
  3. Аристотель. Политика. Книга V. Гл. III § 1.
  4. Овидий. Метаморфозы, Кн. VII, 406-419.
  5. Краснов П.Н. От Двуглавого Орла к красному знамени. Нью-Йорк: Всеславянское издательство, 1960, т.1.
  6. Константин Малофеев: «К сожалению, в этом году светские власти запретили Крестный ход. Но «Кесарю Кесарево, а Богу — Богово». Именно так сказано в Евангелии. Мы не можем ослушаться власть, но и не можем прекратить исповедовать Христову Веру. Тысячи православных христиан прошли многочасовым Народным ходом от Храма-на-Крови в Екатеринбурге до Ганиной Ямы — места, где большевики пытались уничтожить тела убиенной царской семьи». Малофеев о смысле народного хода в "царские дни": "шанс вернуть Россию": https://ekb.tsargrad.tv/news/shans-vernut-rossiju-malofeev-rasskazal-o-smysle-narodnyh-shestvij-v-carskie-dni_384163
  7. Например, так: «И если, как мы говорили, материя есть каждая вещь, сущая в возможности (например, для действительного огня — огонь, сущий в возможности), то само зло будет благом в возможности». Аристотель. Метафизика, XIV. Глава 4. Пер. А.В Кубицкого.
  8. Гроссман, Василий. Жизнь и судьба. Рига, 1990, с. 331 и след.
  9. Геродот. История. Кн. первая (Клио), гл. 51-53.