Дневник поэта

Троянской войны не будет.
Paris держит Елену на вытянутых руках,
показывая всему свету (трансляция),
что люди как боги могут похитить Европу,
да и кто нам судьи? Менелай-каракатица?
У кого нет золота, может идти в жопу.
Андромаха режет салат, добавляет фету,
Гектор смотрит: какая грация,
Снимает с салата пробу.
От войны спасает богатый ассортимент,
амфоры вин, в баре Наполеон и узо,
золотом Трои можно купить континент.
Мраморная Афродита застыла с куском арбуза
на изумрудном блюде.
Будень день, будни дни – в Трое праздничные огни.
Троянской войны не будет.

Менелай говорит: война неизбежна,
остров святой Елены – остров раздора,
не боги нам в помощь – мощи святых,
мощь костей, излучающих чудеса,
и Ахилл, скорый ударом под дых,
спецназовец, олимпиец, хитер, как лиса,
неуязвим, как надежда.
Война неизбежна.
Зевс остается Зевсом, как его ни зови,
Агамемнон припадает к священным могилам.
Проклят род его за гордыню, не везет ни в любви,
ни в деньгах — ни обола не накопил он.
Ненависть — наша сила, — подбадривает Менелай.
Троя на расстоянии вытянутой руки
Paris’a, в которой — золотой попугай
болтает, как попки, пусть и искусственные, дураки:
«Троянская война, не впускай конька,
остров Елены Крым говорит Москва…».
В темноте пугают щупальца языка,
и как угли горят слова.
«Недроразумение — против недо-,
Гектор язвит. — Золото — наше кредо.
Убейся, конница, неприступна стена».
Попка всё медленнее:
«Троянская война, Троянская война».

24 февраля 2014

***

Мысленно написала сегодня письмо на деревню, очень далекую деревню, дедушке: «Дорогой дедушка! С днем рожденья! Спасибо, что открыл границы, вернул частную собственность, ликвидировал цензуру, сказал “все свободны”, дал надежду и чувство, что живешь не в “их” стране, а в своей. Уже опять не в своей, так что за что не спасибо, сам, дедушка, знаешь, но теперь так мало кого удается поблагодарить, что вот, пользуюсь случаем. Сегодня — не поверишь, да и Брежнев не поверил бы, — какую искреннюю фразу ни напишешь, даже о погоде, читающий прикинет, на кого работаешь, а если не работаешь, все равно приклеят вражеский титул.

Я не люблю морозы. Решиться написать такую фразу непросто, читающий отвечает: “Ну и катись в евросодом, коли наша главная погода, предмет нашей гордости, мороз, не нравится. Мы знаем, кому он не нравится: геям, евреям, либералам и внутренним врагам”. И жалеет, что нет ГПУ, чтоб всех расстрелять. Один мой знакомый сегодня именно так и написал. Понимаешь, дедушка, пропал калабуховский дом, пропал на корню, говорят, виноват в этом ты. Не только ты, но и Петр I, как я вчера прочла: был он ненастоящим, из голландского посольства вернулся двойник, голландец, порушил все русское, прорубив окно в этот самый евросодом, оттуда, мол, и пошла скверна. Хорошим был только Сталин, всё правильно сделал. Ладно, дедушка, тебе это все давно неинтересно в твоей далекой деревне. Говорят, впрочем, что и ты был не ты, а двойник, сейчас же всё кажется ненастоящим. Ну ладно, пока». 

***

Державчина разъела
Отечества движок.
Чтоб не стоять без дела,
мы делаем прыжок.
Летим над Украиной
и падаем в окоп
с турецкой старой миной.
Американский гроб
ждет в карауле чинном.
Войдя в предсмертный раж,
на небе пишем дымом:
«Крым, наконец-то, наш!»
Как жалко погорелый
театр-теремок,
развеян сладкий, спелый
Отечества дымок.

1 марта 2014 

***

Помню время, когда газеты соревновались, кто лучше («Коммерсантъ» побеждал, но и другие старались), а сейчас впору устраивать конкурс, кто гаже. Лидеры, на мой вкус — «Известия», «Комсомольская правда», «Литгазета», затрудняюсь распределить места. Сегодня в «Известиях» статья Миграняна, где он ругает уволенного проф. Зубова и хвалит Гитлера: «историку, да еще и обремененному степенями, следовало быть более аккуратным в своих оценках того, что на самом деле происходило в немецкой истории. Нужно отличать Гитлера до 1939 года и Гитлера после 1939 года и отделять мух от котлет. Дело в том, что пока Гитлер занимался собиранием земель, и если бы он, как признается сам Зубов, был бы славен только тем, что без единой капли крови объединил Германию с Австрией, Судеты с Германией, Мемель с Германией, фактически завершив то, что не удалось Бисмарку, и если Гитлер бы остановился на этом, то остался бы в истории своей страны политиком высочайшего класса».

Вопрос: зачем автор прибегает к сослагательному наклонению? Ведь ясно, что Гитлером была затеяна большая игра, а население Германии приведено в состояние боевого экстаза №1. Остановиться — это капитулировать. Но как спектакль по пьесе — это «трактовка» любой степени вольности, так и история видоизменяется согласно воле режиссера, только тут не подмостки, а «весь мир — театр». Два года назад читала интервью с Н.Стариковым в «КП», где он говорит (и в других местах можно найти вариации этой темы): «Адольф Гитлер был приведен к власти Лондоном, Вашингтоном и в меньшей степени Парижем. Это был некий цепной пес, которого вскормили с одной целью — нападения на Россию». И вот — корректировка: Гитлер был хорошим нацлидером, пока Запад его не вынудил... Кто на что реагирует, я — на атмосферу. Нынешняя ужасает. 

***

Шесть лет назад:

РОССИЯ И ЕВРОПА

Европе всегда сорок лет,
а России шестнадцать,
девочка с бантиком, хочет нравиться,
дома ругаются,
трудное детство,
деды, сидевшие и стрелявшие,
родину защищавшие,
но так и не защитившие.
Крепостная и фрейлина
в своем позапрошлом веке узнали,
что сообща продолжали род,
став прабабками
родителей девочки с бантиком,
обделенных бабками,
которые Европы родители
зарабатывали, победители,
а тут их сбрасывали охапками,
пусто-пусто и густо-густо,
одним брильянтами,
другим капустой,
несмотря на революционную мутацию.
Только водка объединяет нацию.

Девчонке молоденькой, в бантиках,
хочется неба в брильянтиках.
Европе сказали:
«сорок лет — бабе век»
век назад, а ей всё сорок,
может, и шестьдесят,
но с подтяжками сорок,
а России с натяжкой шестнадцать,
это мальчишка, в детской колонии,
вешал училку,
заснял на мобилку,
чтоб родители-интеллихенты
всплескивали ручонками:
сын — дебил, хочет свести нас в могилку.
Мальчик Россия вольный,
он себе выберет претендента
на звание предка, дедушки малолетка,
все на одной качались когда-то ветке,
евродядька еще попросит его: спаси!
любовник старый, а всё красивый,
в своей беретке, его имам — ам,
тут-то ему и понадобится хам
с навыками спецназа.
Старый развратник мальчика рад послушать,
только хочет пока что побольше газа,
лучше девочка,
все же, насколько лучше!

2008

***

Посмотрела сегодня «Чайку» Konstantin Bogomolov в МХТ. Учитывая, что это был первый его спектакль, который я видела, была несколько озадачена. Ожидала (читала, слышала, мечтала посмотреть хоть что-нибудь) — бурлеска и острия в нерв, а это была классическая «Чайка», наверное, наиболее ясная, как кристаллическая решетка, из тех, что видела. Все герои живут в обстановке по имени безнадёга. Но у каждого к ней свой подход: делать вид, обращать в свою пользу, покорно смиряться, смиряться с вызовом, действовать по обстоятельствам, и только три персонажа против безнадёги бунтуют. Доктор Дорн, который занял позицию принципиального оптимизма, всем предлагает валерьянки, говорит умирающему, что умирать естественно, и все завидуют его благополучию, ошибочно считая, что он богат, оттого и всем доволен. Нет, беден, но у него есть свой уголок счастья — Генуя, а здесь он — просто зритель. Треплев долго живет надеждами, когда рушится последняя — стреляется. Нина (во втором акте она почти старуха, ее играет другая актриса), чья судьба «провалилась» по всем статьям — Тригорин бросил, ребенок умер, актрисой не стала, — уверена, что все еще впереди. Спектакль понравился.

***

Что делать мне медной, медовой сестре
больницы сознательной психиатрии?
Тут белые рясы, все — Ларсы фон Триер,
шифруют диагнозы «точка-тире».

На вывеске букву сменили — мольница,
тут все — пациенты, и нету врача,
со шприцами к окнам крадутся — к бойницам,
дерутся на скальпелях, страшно крича.
Летит Беланхолия, надо спасаться,
ложатся — лежачих не бьют, фараон
один лишь сидит, не мигая, как цаца,
на койке-каталке, по-ихнему — трон.
Халаты чернеют в ночи, нету мóчи —

мочú света солнца, но светит в норе
луна голубая — волнует их очень.
Что делать мне, бедной бедовой сестре?
Они ставят точку на лбу и тире —
за дождь, за майдан, за блокаду, за Сочи.

5 февраля 2014

***

О чем думаю: живу в стране, с законами которой, принимаемыми с 2012 г. по сей день, не согласна. Патриотизм — это наркотик, на который подсаживают, чтоб нейтрализовать другие чувства, так бывает перед всеми войнами (и в Германии, и во Франции перед Первой мировой — слово шовинизм оттуда chauvin, в обеих странах вспыхнула ненависть друг к другу еще в 1913 г.). В мирное время это счастливая или не очень семейная жизнь с обществом. Время anonymous, соответственно, диверсионные войны. Сперва очаги и дегуманизация, после Второй мировой убивать людей трудно. «Укропы» же не люди. И «либерасты» — не люди, а употребляют эти слова одни и те же, как вижу — отфренживаю (можете и сами отфрендиться, если таковые есть). «Колорады» — это сепаратисты, с сегодняшнего дня только за разговоры о сепаратизме в России — уголовная статья. Ленточку отдали трэш-стилистике. «Фашисты» — всё про всех. В 1945-м фашизм победили, а сегодня он снова вырос. Парадокс, что сегодня атаки РФ против украинского «правого сектора» поддерживает европейский «правый сектор». «Киевскую хунту», «Украины как страны больше не существует», «Украина — не государство, а территория» со вчерашнего дня отменили (спасибо президенту Швейцарии), но народ уже привык. Может, и отвыкнет, язык без костей.

***

Уже ничего не исправишь,
события борзо летят,
как угнанный “Боинг”, Икар лишь
летящим над пропастью — брат.
Он жив ли, убит из берданки,
мы с братьями в разных мирах,
одни ураганят на танке,
другие вредятся в умах.

Мозг вылез, нарядно напудрен.
Мир пьян — положение риз.
И каждый по-своему мудр.
И алчен. И катится вниз.
А дальше — вставляется клизма,
и пудра стекает со щек,
не пучит от пудриотизма,
и свой колосится шесток.

Мучительно длится паденье
Российской Империи — век,
тут язвы и их прободенье
лелеяли сменами вех.
И раненый зверь поднимался
напудренным мозгом с колен,
к Плутону летя или к Марсу,
ждал “Боинга” и перемен.

В душе его бледные кони
метались, и запах тайги,
и пальмы, и детские пони —
Год лошади, Будды круги.
В чем правда, брат — неинтересно,
У каждого свой мифолёт.
Взывающий к силам небесным,
рулит ими аццкий пилот.

Уже ничего не попишешь,
написан на стенке вердикт,
как там, в Вавилоне, афишей
явился в назначенный миг.

март 2014

***

Российская пропаганда говорит, что ополченцы-сепаратисты борются против украинских фашистов-нацистов-бандеровцев. Они же — как следует из речи Бабая — жидомасоны, главные враги. Прокремлевское издание дает расшифровку и видео речи Бабая — сочувственно. Сегодня, проходя мимо телевизора, услышала фразу: «Мы освободим Украину от либерал-фашистов». При том, что либералы — это как раз противники фашистов и vice versa. Еще услышала: «Мы найдем способ нейтрализовать пятую колонну». Я не подписывалась быть гражданином такого государства, но ни другого гражданства, ни вида на жительство у меня нет. Не говоря о том, что мне очень больно видеть эту гримасу России. 

***

Почему-то стала писать портреты городов, вот первый:

ИЕРУСАЛИМ

Бугенвилии, слишком алые, слишком розовые,
камни цвета хумуса, полукружья холмов.
Толстые стволы олив стоят крепостной стеной Гефсимании,
подрагивая листьями как датчиками.
В лабиринтах базара яркие краски и крики,
будто попугаи слетелись сюда на завтрак.
Меа-Шеарим — муравейник, хлопочущий и спешащий,
в одинаково черных шляпах и черном теле,
увешанном тонной пакетов:
конвейеру детей — конвейер еды, одежды, игрушек,
а вскоре и книг, хоть это всё та же Книга.
Лавки предметов культа пусты, величавы,
как дорогие европейские бутики —
мезузы, волчки, талесы и серебряные подсвечники
у всех уже есть, а меховые шапки не по карману.
Яффо, Давид Хамелех — улицы как улицы,
только дома цвета хумуса — из иерусалимского камня
в старости, молодой он — как сливочная помадка.
В мусульманском квартале Старого города
торговый ряд — это Путь Скорби Иисуса,
в концентрированных окружностях Иерусалима
нет простора, чтоб волочиться за жизнью, как за красоткой,
нет двери с надписью «выход»,
а ворота с надписью «вход» заложены кирпичом.
Здесь жизнь — ожидание чуда, и чудо, что жизнь возможна.

***

Переклинило, и перестала спать. Во-первых, Украина — там человеческое цунами и извержение вулкана. Во-вторых, киты, на которых незримо держался наш остров невезения, и ему даже стало везти, уплывают в свою бесконечность, а остров не то чтоб тонет, но близок к этому.

Провели презентацию огромного тома «Всё о моем доме» (получила, еле донесла), изданного «Снобом», а именно прекрасным Сережей Николаевичем, совместно с редакцией Елены Шубиной, лучшим издателем, что уже пора считать титулом. И Саша Генис (четверть века не видела его небось) приехал — в общем, радость без границ, о которой мечтают украинцы, и мы не меньше. И Саша Морозов приехал из своей Чехии, тоже радость. 

***

Про «Теллурию» — повторю то, что написала в письме автору: «Читала долго, по главке, чтоб фрагменты панорамы не слипались в памяти. Композиция потрясающая, как если смотреть кино, снятое с сотни камер в разных местах одновременно. Генная инженерия — животные, эволюционирующие в людей, их “свежий взгляд” на мир и «пассионарность» — замечательно. Плотники, забивающие гвозди в мозг, тамплиеры — всё это дико смешно, страшно, победившая всех врагов жизнь, не имеющая никакого смысла и драйва без машины времени теллура, он, в сущности — виртуальная реальность следующего порядка. Ну как и прекрасные постельные сцены с “умницей”, бегство вибратора, девочка с колобком, сама Теллурия с “добрым царем”, герцогиня, сбегающая от московской опричнины за границу, маленькие, средние и большие — по самоощущению. Это как бы в продолжение “Метели”, но там, наоборот, бесконечный путь в никуда в снегах, как смесь чеховской мерихлюндии и “заунывной песни ямщика”, а тут — калейдоскоп, фейерверк. Но когда я говорю “смешно” — совсем при этом не смешно, откликается как правдивое повествование о не столь далеком будущем».

***

10 книг, которые повлияли (тот самый флешмоб):

1.Гомер. Илиада. Апулей. 2.Золотой осел. 3.Булгаков. Мастер и Маргарита. 4.Толкиен. Властелин колец. 5.Пастернак. 6. Набоков. 7.Бродский. 8. Макс Фриш. Назову себя Гантенбайн. 9.Флобер. Эмма Бовари. 10. Жан Жироду. Троянской войны не будет.

А все рейтинги по итогам года — от народных опросов до Кольты — говорят мне, что терять
нечего. 

***

4 марта

Не могу ни спать, ни читать, ни писать, занялась френдоцидом. Думаю о том, что может произойти. Иран уже не мальчиш-плохиш, он не хочет делать бомбу, с него снимут санкции, в связи с чем он может увеличить добычу нефти в 4 раза — кажется, Саудовская Аравия именно в 4 раза увеличила, от чего цены рухнули, а вместе с ними и СССР. Стеклянный занавес (теперь же все стеклянное, не железное), полихлорвиниловый рубль (деревянный — слишком дорого), Запад грозит пальчиком, но делает реверансы, тогда Drang nach Westen, Китай ждет своего часа недолго, окаянные дни, сумерки богов, «Благоволительницы» Литтела, они же эвмениды, а на самом деле эринии, будут называть потом время между двумя войнами Belle Epoque-2... Ну и мистики тут многовато. Смотрите, с чего началось: площадь Киевского вокзала в Москве переименовали в Европейскую — пролог евромайдана. Крым — Пилат, Аксенов и Березовский. Даты: 1914-1941-2014. Подходит к ситуации всё, и олимпиады, берлинская и московская с Афганистаном, и вот этот гипотетический повтор с ценами на нефть, и вообще — сплошные повторы, связки, ассоциации — психологически мир уже рухнул, вопрос, кто в какой роли окажется апостериори. (В статусе от 19 февраля я поделилась привидевшимся сценарием: «дней десять назад у меня в голове возник киносценарий, суть которого: РФ играет роль гитлеровской Германии, США — СССР, РФ захватывает Украину (роль Польши 1939 г.), устанавливает контроль над несколькими соседними странами и однажды вдруг «вероломно нападает» на США. С теми же примерно последствиями. И вот тут читаю про Киселева и какой-то фильм про «предателей». «Геббельсовская пропаганда» — в отличие от той, которая хочет, чтоб страну любили, тут — чтоб ненавидели). В общем, это нервное.

Фото: Виктор Ярошенко

***

Почему победил Ленин со своим чудовищным террором, а не благородные мужи царской империи? Потому что пришли «демократизаторы» — новые коммуникации, а империи, чьей ценностью было владение как можно бóльшими территориями и количеством подданных и рабов, в новый век не проходили. Постепенно от своих колоний избавились Великобритания и Франция, рухнула центральная в Европе империя — Австро-Венгерская, а также Османская, и это было единственной причиной Первой мировой войны, которой никто не хотел. Начавшая войну Германия не предполагала, что речь идет о кошмаре четырех лет, а не о войнушке на пару недель, чтоб дать по носу России, вступившейся за братьев-сербов и объявившей мобилизацию. Брат-серб Гаврила Принцип всего-то и хотел объединить Боснию и Герцеговину с Сербией в единую Югославию, но Австро-Венгрия строго грозила пальцем. Ну, он со товарищи и утер нос жандарму Европы. Не будь его, процесс пошел бы иначе, но результат был бы тем же — распад империй, исчезновение динозавров и появление на их месте зверей помельче.

Ленин или Робеспьер, как бы монструозны они ни были, действовали как орудия Истории, тащившей из архаики в модерн. Конец XVIII века — изобретение воздушного шара, станков, оптического телеграфа, электрической батареи; путь в XX век — от свечей к кинематографу, телевизору, телефону, компьютеру, Интернету. Можно возразить: а чем плохо жить при свечах, черпать воду ведром в колодце, писать гусиным пером, скакать на лошадях, сеять вручную и топить дровами? Так жили в течение тридцати столетий. Ничем не хуже, даже романтичней. Но у Истории свой план, рамка нашего выбора — принимать этот план или сопротивляться ему, проливая моря крови, а в результате все равно принимать. Мы обычно предпочитаем приносить себя в жертву.

Две империи не смирились после Первой мировой: Германия и Россия. Германия, проигравшая, бормотала себе под нос, постепенно повышая голос, то же, что сейчас Россия. Россия сохранила империю, переформатировав ее в Красное Колесо. Германию вразумил разгром № 2 и Нюрнбергский процесс; СССР распался бескровно, но без люстрации и открытия архивов, без отречения от мясорубки, поскольку обновленная Россия управлялась теми же функционерами КПСС и КГБ. Потом только КГБ. С тех пор страна живет в уязвлении, что не премирована за остановку Красного Колеса, а наоборот: вместо того чтоб льнуть к России с ее нефтяным джекпотом, бывшие советские республики и страны СЭВ бежали в ужасе, чтоб их снова не пустили в обмолот. Бывшие подданные, впрочем, хлынули в Россию на заработки — те, которым не удалось пристроиться в Европе, Америке или Азии. Я как-то ехала в такси, и водитель-таджик с гордостью рассказывал, что пока еще ишачит в Москве, но совсем скоро переедет в Эмираты, где его брат уже открыл бизнес, и он едет шоферить к нему, в благословенный исламский рай. В Португалии у меня создалось впечатление, что в обслуге работают одни украинки, выдававшие себя за латышек: тем больше платили.

Россия решила, что демократия — не по ней, пусть будет царь-батюшка и чувство собственного величия. Чубайс, помнится, говорил о «либеральной империи», да хоть какое прилагательное ни прикладывай — в XXI веке империи переехали в музеи. XXI век — это глобализация (транснациональные альянсы и корпорации) при все более локальном самосознании и самоуправлении. На сегодняшний день идеальная государственная конструкция — Швейцария. Возможно, «послезавтра» Швейцариями, Брунеями, древнегреческими полисами станут многие, но пока мы еще не дожили до «завтра». А там занимается заря Армагеддона, и не исключено, что с применением ядерного оружия. Еще несколько месяцев назад это казалось абсурдом.

Россия — последняя феодальная империя, жестко централизованная и считающая земли главной ценностью. Не для того чтобы их обустраивать, а просто владеть ими. Счеты с нанизанными на проволоку атомами в мире, где произошел квантовый скачок. России не удается отобразить себя ни в одном социальном зеркале: ускользающая красота, неопределенных очертаний тело, голую идентичность она прячет и от себя самой, надевая все больше одежд, одна поверх другой; последний прикид — военная паранджа — испугал немногих.

СССР был огромной, но тесной страной: запреты и запертость, прекрасные цветы пробивались сквозь асфальт и часто в него же закатывались. Бежали, уезжали навсегда, приращивая бесценные плоды своих талантов к Америке и Европе. И продолжили бежать из РФ — от своей ненужности родине, от пустоты, а сейчас — от предчувствия «нехорошего». Нехорошее — это Армагеддон, который назрел объективно.

***

ПАСХАЛЬНОЕ 2014

Родина вся в оспинах,
маркерах нацизма,
вылечи же, Господи,
не напалмом — клизмой.
Мир хоть и изношенный
и лежит в утратах,
не во зле он — в крошеве
смыслов деликатных.
Царственные лилии
высохшей головкой
помнят изобилие,
счастье жить обновкой.
Формы, сочетания,
линии и краски,
в небо вышли здания,
сердце билось в Пасхе.

В год два ноль четырнадцать
«прусский» в «русском» слышен,
Украину вывернуть
наизнанку вышел.
Зайцы многоликие,
крашеные яйца,
день рожденья Гитлера
в этот день случается.
Вот так Воскресение,
выпучены глазики,
мыслью о Спасении
между тем повязаны
все невиноватые,
как и все виновные,
волны бьют лохматые,
и встают, огромные.

апрель 2014

***

Скажем, во Франции в последнее время происходят вещи, которых не было никогда в Пятой Республике: демонстрации с лозунгами «долой президента», толпа, врывающаяся на прямой эфир информационно-аналитической программы с плакатами протеста; пятнадцатилетняя девочка в здравом уме, наносящая двадцать смертельных ударов подружке спрятанным под одеждой кухонным ножом. Это «метки», показывающие, что край близок. Крым наш — это Принцип. Гаврила тоже хотел помочь своему народу, так, как он это понимал. В ситуации, когда вавилонская конструкция мира (в условиях глобализации весь мир стал Вавилонской башней), крепившаяся тысячами соглашений, ломается то тут, то там, обрушение может произойти в любой момент — мышка хвостиком заденет. Гаврила как раз и стал той мышкой. Германия, впрочем, в результате своего поражения, а потом и полного разгрома, только выиграла. Не «завтра», а «послезавтра».

Хочется думать о послезавтра. Наверное, исчезнет государственность классического мира, как исчезает и он сам на наших глазах. «Отмирание государства», — как говорили марксисты. Будут уютные городки и островки, которым, на заказ, транснациональные корпорации будут строить дороги, перевозить на поездах и самолетах, обеспечивать Интернетом и клубникой круглый год.

Никто больше не захочет попадать в «зеленую волну» побед (хотя подзабытый в нынешней горячке «исламский фактор» может выдать и свой халифатский залп), в которой РФ живет с сентября 2013 года. Сирия, Сноуден, «человек года», Олимпиада, Крым, на очереди «Новороссия»… Логика побед — это психологическая ловушка, поскольку победы не должны прекращаться, и победоносец, и следующее за ним победоносное население уже не могут вернуться в человеческое измерение. Логику побед останавливает большое поражение. 

***

Мир, в котором шпионом становится любой хакер, а бомбы выносят в авоськах с тайных рынков; мир, в котором на прежние соглашения можно ответить: «Не надо нам указывать, что нам делать», — это мир, в котором невольно посматриваешь на стену: не проступают ли на ней какие-нибудь мене, мене, текел, упарсин.

***

Про Киев: по сравнению с моим прошлогодним, позапрошлогодним и прочими поза-позавизитами изменились две вещи: атмосфера (воодушевление) и майдан, который отгорожен по обе стороны Крещатика, там живут в палатках, в которые вмонтированы трубы, из них идет дым — греются. Мы гуляли там поздно вечером, общались с «местными»: ни там и нигде в городе я не встретила ни малейшей недоброжелательности. Специально заходила в магазины, кафе, булочные, говорила, что я из Москвы — улыбки с лиц не сходили, в общем — проблем не обнаружила. Киев показался мне на сей раз каким-то прекрасно «дореволюционным». Теперь у этого слова не один смысл, как прежде, но имею в виду 1917-й.

С конгрессом проблемы были — писатели с украинской стороны (предполагалось, что наш ПЕН с их ПЕНом...) в основном проигнорировали, но некоторые были (Алексей Никитин, Марианна Кияновская и Андрей Курков забегал ненадолго), с удовольствием пообщались. Писательница Яна Дубинянская написала о конгрессе, там без подробностей, но общая картина есть (комменты россиян доставляют, конечно). Главным камнем преткновения оказался вопрос о статусе русского языка в качестве государственного (это вопрос «технический» — чтоб документы были по-русски для тех, кто не понимает по-украински, а таких много). Многие украиноязычные политологи и журналисты выступали категорически против. Мотивация разная и понятная, но дело не в правоте-неправоте, а в существующей ситуации: русскоговорящих слишком много, чтоб можно было им просто перекрыть доступ к письменному общению с государством. В Латвии русскоязычным давали статус «негров» (неграждан), а в Швейцарии — четыре госязыка, из которых на ретороманском говорит маленькая горстка людей. Но там это вопрос сугубо практический, а не политический.

При определенной политике дети-внуки будут переходить на украинский, но сейчас не время, — говорили на конгрессе россияне и некоторые русскоязычные украинцы. Кто-то (Немцов?) сформулировал так: «Либо вы сделаете русский вторым государственным, либо потеряете страну».

Диалог, конечно, нужен — человеческие и творческие связи не должны прерываться. На государственную политику (российскую уж точно) мы повлиять не можем, но можем разговаривать друг с другом.

Организован конгресс был блестяще (тут не согласна с Яной), содержательная сторона была, с моей точки зрения, гораздо слабее, а что касается резолюции, то у нее, насколько я знаю, один автор, и написана она была заранее.

Было много замечательных людей, рада, что съездила. 

***

По всему Новому Арбату стоят с этими флагами и разными плакатами. Спрашиваю у тетки, что на фото: что это? В защиту Путина, говорит. На ней значок «Русское национально–освободительное движение». — От кого освобождаете? — спрашиваю. — От фашистской оккупации. — Разве Россия оккупирована? — Конечно, как в 1941–м, на нас напали. — Кто? — Америка. 

***

Написала в «Гефтер».

Повторяющаяся история

23.05.2014

Все пытаются дать определение текущей ситуации, апеллируя к историческим аналогиям. Их множество — годы «концов», «начал» и «накануне». Понятно, что детонаторы — Украина в огне и риторика безумия и ненависти, которой со времен двух мировых войн не возникало. Война — диверсионная, гражданская, информационная, холодная, грозящая. Слово отвоевывает все большее ментальное пространство, перерастая в «Третью мировую».

Перекраивание границ в Европе — не первое в послевоенном мире, но сейчас — момент всеобщей хрупкости. Мир как бы вдруг заболел хрустальной болезнью, остеогенезом — это когда при любом движении ломаются кости. Арабские революции, бойня в Сирии, рецессия, долги, миграция, холодный душ Ассанжа и Сноудена, антиутопия Оруэлла, воплотившаяся в реальность, внезапная конфронтация России с Западом — мир ломается, на весь скелет гипс не наложишь. Гипс — это деньги, которых становится все меньше, и оружие, которого хоть отбавляй. 

***

Вот, например, настроения во Франции, кажущейся с нашей пороховой бочки благостной. Историк и бывший советник Николя Саркози — Максим Тандонне опубликовал в «Фигаро» статью, в которой утверждает, что сегодняшняя Франция похожа на Францию 1958 года, с единственной разницей — отсутствием великого реформатора, каким был Шарль де Голль. Недоверие к власти, к политическому классу как таковому, острый кризис национальной идентичности, глубокие идеологические расхождения в обществе, ненависть между французами — общие черты 1958 и 2014-го. 1958-й — завершение процесса деколонизации, конец французской Империи и Четвертой Республики. Тандонне начинает статью с того, что в периоды невзгод и неуверенности люди ищут ответы в прошлом, нынешнюю ситуацию чаще всего сравнивают с революцией 1789-го и 1930-ми. Иными словами, на устах — революция и война. По сравнению с этими двумя Тандонне предлагает аналогию успокоительную, отмечая, что Франция не стоит на пороге гражданской войны, как в 1958-м, но зато тогда Шарль де Голль полностью изменил страну, начал новую эру, создав нынешнюю Пятую Республику, а сейчас Франция не видит никакого выхода из своего недомогания. Как говорят мои знакомые парижане: «У нас — болото». 

ПАРИЖ

Что ж не поешь ты голосом Пиаф,
не соберешь в Ротонде и Куполи
Верлена, Элюара, где твой нрав,
вольтеровский, мольеровский, Жан-Поля?
Был городом мечты, в тебе был пыл,
рассеянный толпою безымянной,
ты есть, но в большей степени — ты был,
готический, барочный. У Ростана
взяв Сирано, ты пишешь не своей
любви — капусте пишешь ты брюссельской.
Шагреневая кожа, пена дней
к тебе пришли, чтоб подданные дерзко
сказали: я бретонец — не француз,
баск, корсиканец, я араб — с презреньем.
Ты продал франк, язык священных уз
сдал в вавилонское столпотворенье.
Твой Нотр-Дам эпохи во Христе
и Тур Эффель промышленного рабства,
Бобур наружу трубами. Нет стен —
осталось лишь коммуникаций братство.
Прозрачность пирамиды — псу под хвост,
ты в темные века попал, и крепко.
Pont-Neuf, твой самый старый Новый Мост,
висит над Сеной канцелярской скрепкой.

ноябрь 2013

***

Не только в России «всё плохо», но Россия бросила в болото камень. Никто пока не понимает, что это за камень, но Европа боится, что ее может покалечить. Российская власть активно поддерживает в Европе ультраправых, а они — ее, хотя «правый сектор», «фашисты», «нацисты», применительно к евромайдановской Украине, звучат обвинениями уже который месяц. Сама Россия из «правой» развернулась в сторону «ультраправой», называя это возвращением к советским и «традиционным» ценностям. Сегодня принимают в пионеры и насаждают православие, Сталин — герой, а Победу повязали одним символом с сепаратистами юго-востока Украины, которым Россия активно помогала, но в один момент дала задний ход. Все в целом, вместе с награждением трех сотен журналистов, освещавших присоединение Крыма словами «превратим в ядерный пепел», кажется прямым включением из сумасшедшего дома, для адекватного описания момента нужен Гоголь. 

***

Не совсем как во Франции, где находят аналогии с 1789, 1930-ми и 1958-м «от растерянности», в России их видят от уверенности: страна ходит по кругу, читаем классиков 1906–1916 годов, вот Куприн попался: «Затем настало странное время, похожее на сон человека в параличе. Победители проверяли свою власть, еще не насытясь вдоволь безнаказанностью. Какие-то разнузданные люди в маньчжурских папахах, с георгиевскими лентами в петлицах курток, ходили по ресторанам и с настойчивой развязностью требовали исполнения народного гимна и следили за тем, чтобы все вставали. Они вламывались также в частные квартиры, шарили в кроватях, в комодах, требовали водки, денег, гимна и наполняли воздух пьяной отрыжкой» («Гамбринус»). 1907 год. Ходим и по чужим кругам: Франции 1914-го, Германии конца тридцатых — та же риторика, тот же накал.

***

Терминология 2000-х, так долго внедрявшаяся в умы, рассыпалась, как карточный домик: незыблемость границ, суверенитет, прозрачность. Последняя оказалась не просто фикцией, а можно сказать, издевкой: такой непрозрачности действий и капиталов история еще не знала. Новое — в том, что компьютерные технологии анонимны и всепроникающи, Россией (а может, и миром, но Россией официально) правят спецслужбы, потому не объявление войны, не военное вторжение, а спецоперации, которые если и можно распознать, невозможно доказать. Как в детективных романах, герои переодеваются в «зеленых человечков», штирлицев или мюллеров, оружие «валяется под ногами», и никто ничего не знает. В такой войне воюют не государства, не нации, не религии, а разные виды homo, типа как неандертальцы и кроманьонцы, и неизвестно, на чьей стороне естествен-
ный отбор.

***

Одной из главных тем аналитики последних месяцев стало противопоставление «простых» и «сложных» людей, с выводом, что сегодня первые победили вторых. Но посмотрим на предметы. Сложные — наборный паркет, мебель с инкрустацией, красивые особняки с садами — требуют постоянного ухода и большого штата слуг. Демократия, относительное равенство возможностей, постепенно заменила вещи сложные и вечные на краткосрочные (сломалось — выбросил) и простые в обращении. Сама стиральная машина устроена сложнее, чем стиральная доска, но для того, кто стирает, она гораздо проще. 

***

Язык тоже стал проще, кратче, этим он во многом обязан электронике. Почерк индивидуален, единствен, нетороплив, а тексты, набранные на компьютере, пишутся как бы одним языком. Поэтому писатели стали прибегать к языкам (Алексей Иванов, Евгений Водолазкин, Владимир Сорокин), как бы имитирующим архаику, а журналисты пошли другим путем — заменяя русские слова англицизмами, реже — французскими словами. Недавно прочла: «саванты» — имелись в виду ученые (savant по-французски — ученый), «простые» слова уже не воспринимаются, глаз замылен и скользит мимо.

Так что и язык проходит стадию «повторения истории», пытаясь вернуться в далекие ее периоды. Он не находит сегодняшней, сиюминутной свежести, поскольку не знает, что происходит на самом деле, и не чувствует будущего, которое подвигало писателей-фантастов на сочинение мира роботов и межгалактических путешествий — там было предчувствие захватывающей vita nuova. Были и антиутопии, отчего-то они и сбылись. Демократия в начале XXI века наглядно и повсюду стала мутировать обратно: некоторое количество сверхбогатых людей с теми самыми виллами и садами, частными островами и большими поместьями, яхтами и самолетами снова обслуживают сотни тысяч людей. Быть крепостными — для многих это оказалось не ярмом, а мечтой: поселиться у хозяев навеки, чтоб кормили, приплачивали на мелкие расходы и не оставили бы в ситуации, когда безработица зашкаливает, а конкурентная борьба изматывает…

***

«Сложное» — возможность знать и анализировать происходящее — забивается «простым», лозунгом, клеймом. И демократия, становящаяся все более не обществом равных возможностей, а равно простого, «телевизионного», сознания, загоняет общества в апатию или инстинкт разрушения, «ждать перемен» надоело. Жизнь как ощущение — в дефиците, она уже почти полностью состоит из симулякров: «общее» волнует гораздо больше «частного», да и неинтересно никому твое частное, даже на уровне семьи и друзей, поскольку семантическое поле, поле взаимодействия стало исключительно «общим».

История не повторяется, но сегодня нет такого психологического Эльдорадо, куда можно эмигрировать, внутренне или территориально. И мы эмигрируем в историю, причем в плохую историю, поскольку позитивное ожидание исчерпано («Гефтер.ру»).

***

ТАРТАРИЯ

Иоанн Кронштадтский приводит к кронштадтскому мятежу.
Петербург на костях — к блокадному Ленинграду,
Ленский расстрел — к ленинскому шалашу,
Тартар — к Тартарии, не в смысле ад к аду:
жизни всё больше в расколотом царстве теней,
жарко в истории и у могил мониторов,
мощи приехали — очередь как в мавзолей,
мемориалам — цветы, им, любимым без споров.

Деду теперь за победу не надо жилья,
да и наклейки ему на машинах — не в кассу,
знаешь ли, дед, что везде теперь курят кальян
и коноплю? Ты приметил, что жертвы напрасны?
И просвещенье напрасно, не спас ни Толстой,
ни Соловьев с Достоевским, сатиры с мольбами,
нынче у нас всё загробное, в жизни — простой,
если за жизнь не считать столкновение лбами.

Всё-то к чему-то. Москва — долгорукая длань,
хану платила и платит, и дань неизменна,
длань оскудеет — на улице тьмутаракань,
позолоти — и сияет ночная деревня.

Люд наш волшебное слово лелеет — «весна»,
окна в Европу распахнуты, веет духами,
как они порохом стали, как кровь из вина?
что в этих войнах, чтоб жизнь отдавать с потрохами?

Кочевая Тартария, нет здесь оседлой земли,
переворот колеса приводит к его провороту,
разъезжается люд, чертыхаясь в дорожной пыли,
оставляя загробную родину грустным сиротам.

***

Шекспировские страсти

Датой начала катастрофы (пока — in corpore — только украинской, а ментально — гражданской войной в России) я считала и продолжаю считать 24 сентября 2011 года. Это был последний выбор, дальше включился Рок. Рок — это когда ход событий в общих чертах предопределен, до завершения периода. Хотя, конечно, разматывать клубок можно бесконечно, нить, «связь времен» рвется только в сознании, которое всегда стремится обозначить начало и конец, рождение и смерть. Государство, рожденное в 1917-м и умершее в 1991-м. И вот ожидаемый сеанс черной магии, оживление мертвеца, и это мутит разум, слово «зомби» становится расхожим, призрак отца Гамлета подталкивает к тотальному истреблению своего бывшего двора.

Джон Фицджеральд Кеннеди явно включил Рок, поразивший всю его семью: что это была за кнопка, кто на нее нажал, неизвестно. Самый всемирно любимый американский президент, белозубый красавец — и попал в колею античного, перенесенного Шекспиром на европейскую матрицу, Рока. Но то был рок семейный. Глобальный же включился, возможно, в 2003-м войной в Ираке. А может, терактом 9/11. И постепенно сближается с нашим, суверенным, особым российским Роком.

Сталинский СССР и гитлеровская Германия, может, и стоили друг друга, оба хотели владеть миром, но коммунизм уничтожал пока что своих, а нацизм уже разъезжал на машине смерти по всей Европе. Его надо было ликвидировать без промедления. Рок свел в битве большее и меньшее зло, но это большее, которое проткнули осиновым колом и повесили над ним связку чеснока, тоже восстало из гроба, заставляя почтенную публику замереть в страхе. Макбет неуязвим, Бирнамский лес шумит, и все спорят, кто автор происходящего. Как спорят и об авторстве Шекспира. Может быть, «Шекспир», кем бы он ни был, хотел доказать, что весь мир театр, и люди в нем актеры, мы знаем исполнителей, но не догадываемся, кто автор?

***

12 июля.

Лера, Баба Лера, Валерия Ильинична — и без фамилии было понятно, о ком речь. Я знала ее по журналу «Новое время», встречались в редакции. Она писала исключительно от руки — по-другому не умела и не хотела уметь. Ее протест против государственного насилия с советских времен всегда был крайним, самым резким, я помню, как она выходила на Пушкинскую с плакатами Горбачев — Гитлер, Ельцин — Гитлер, когда те пускали в ход танки. Она не признавала полутонов и вынужденных обстоятельств, считая необходимым раскладывать всё и вся в две стопки: здесь — добро, там — зло. Писала не только публицистику, но и замечательные статьи о литературе. При советской власти максимальными были протесты против ввода войск в Чехословакию, Афганистан, против «нарушения ленинских норм жизни» (так это называлось).

Она протестовала против советской власти как таковой, за что ее калечили в психушке, потом она сидела в тюрьме и готова была вернуться туда в любой момент, предлагая обменять себя на разных политзаключенных. Она отдала свою жизнь целиком протесту и этой вот постоянной сортировке добра и зла, как она их понимала.

Земля пухом, Лера.

© Текст: Татьяна Щербина