Темы: Страны
25.09.2015
Целью моего первого в жизни похода в польское посольство была лекция профессора А. Липатова об истории российско-польских отношений и разности государственных менталитетов. «Польская проблема — производная от русской проблемы», — говорил профессор. По-русски слово «гонор» имеет отрицательную коннотацию, а по-польски (само слово латинское, такое же во французском) оно означает «честь». Словосочетание «польский гонор» оттого-то и стало обиходным, что честь для поляков — главная ценность на протяжении всей истории. Другое слово — панибратство, собственно польское. По-русски оно сродни взятому из французского «амикошонству», а по-польски это значит, что все паны — братья.
Польский лозунг восстания Костюшко «За вашу и нашу свободу» в первую очередь адресовался России («за вашу»), а Польше — во вторую. Восстание происходило через пять лет после восстания декабристов, которому поляки сочувствовали. Основная мысль профессора Липатова заключалась в том, что Польша в разные исторические периоды относилась плохо отнюдь не к России, а к режиму самодержавия. Разделы Польши были обусловлены тем, что с XVI века она была Республикой (буквальный перевод с латыни: Res Publica — Речь Посполита), и окружавшие ее абсолютные монархии считали опасным такое соседство. Речь Посполитую называли «шляхетской демократией», поскольку короля там избирали, действовал двухпалатный парламент, а в 1791 году Польша приняла первую в Европе Конституцию (вторую в мире после США). В 1795 году состоялся третий раздел Польши между Австрией, Пруссией и Россией. Снова она смогла стать самостоятельной только 11 ноября 1918 года.
История Польши — это история многовековой борьбы за свободу, но удержать ее надолго не получалось, страну порабощали снова и снова. Недавно мы сидели в Варшаве с поэтом и редактором журнала «Новая Польша» Петром Мицнером, и я увидела на обложке одного из номеров заголовок статьи «Лучшее десятилетие Польши». Спросила, каком десятилетии идет речь. «Разумеется, о нынешнем!» — воскликнул Петр. Другие поляки дали мне тот же ответ на вопрос о лучшем времени Польши: «Сейчас».
Наверное, это подтвердил бы любой поляк, но я заметила, что активисты нового поколения думают вовсе не о том, как уберечь свободу, которая так дорого стоила, а о том, в какой бы бараний рог ее скрутить. Ультралевые выступают против религии и костела (который много значил в борьбе за независимость), приватизации и авторских прав. Они считают поражением падение интереса к поэзии и вообще к искусству (что верно), но не выписывать же из-за этого очередного Ленина из Цюриха! Ультраправые — за «традиционные ценности», национализм, костел, «суверенную демократию», против Евросоюза и иностранных инвестиций. К ним-то мы и заглянули в их «логово» — издательство «В сети», выпускающее множество цифровых и бумажных изданий. Монолог, который мы услышали, мы уже не первый год слушаем в Москве (про «скрепы» и «нас хотят поработить»), так что и пересказывать его нет смысла.
* * *
«Солидарность» и «1989-й год» — слова, без которых не обходилась ни одна беседа. Попав в «логово» той революции — редакцию «Газеты Выборчей», я была поражена масштабом и дизайном здания: такой красивой редакции, расположенной на несметном количестве этажей, не видела никогда в жизни. Удалось поговорить с главным редактором газеты «Столичная» (ежедневное приложение к «Выборче») Северином Блюмштайном. «Думаю, что воевать за независимость придется очень долго, — неожиданно сказал он. — После 1989-го было два этапа. Первый — до вступления в ЕС, когда был консенсус: все хотели в Европу. А как вступили — всё кончилось. Нам хотелось, чтоб было как на Западе, но там ведь более полувека царит мир и спокойствие. Правда, уже год как закончился миф о безопасности Европы. То, что сделал Путин — это возврат к холодной вой-
не» (разговор состоялся в октябре 2014 года).
Самая волнующая встреча была все время под вопросом — с Анджеем Вайдой, которому уже много лет, и он себя не очень хорошо чувствовал. Но все же она состоялась. Гениальный режиссер начинает разговор не с кино, а с политики: «Долгие годы правила ПОРП, все решения принимались государством, и люди привыкли ничего не решать и ни за что не отвечать. Свобода — трудная вещь, без нее тобой кто-то управляет, а тут надо самому. Я был советником по культуре Валенсы. Валенса был президентом на один свой сезон. А политику «всесезонному» я не пожму руку. На очередных выборах менялись левые и правые силы, каждый раз это решение нашего общества. Я исполнен оптимизма. Польша сделала все, что должна была сделать: объединилась с Европой, вступила в НАТО».
Вайда очень ценит Валенсу, считает, что главной его заслугой было то, что он не пошел на конфронтацию с властью, избежал силового варианта. «Солидарность» просто переиграла ПОРП. На пике ее членами были 10 миллионов человек. Вайда сделал фильм о Лехе Валенсе и подарил нам книгу «Walensa» со своим предисловием. Подзаголовок книги — «25 лет свободы». Cелин Жерве-Франсель в предисловии к французскому изданию книги Яна Карского «История подпольного государства» (2010) сообщает, что Новак-Езёранский, эмиссар Армии Крайовой и лондонского правительства, автор книги «Курьер из Варшавы», так передает слова Карского, сказанные им в январе 1944 года, незадолго до отъезда из Лондона в США: «В сущности, Польша проиграла войну уже в Тегеране. И наши политики, вместо того чтобы слепо упорствовать в праведных желаниях, лучше бы подумали все вместе, как проиграть войну. <...>Как уменьшить количество потерь и жертв, как вооружить население и подготовить к тому, что его ждет».
А про кино Вайда говорит с грустью. И о прошлом. И о настоящем: «Я думал, что с наступлением свободы сниму все фильмы, которые не смог снять тогда. Но сегодня нет той публики, которая смотрела бы те фильмы».
Полная противоположность Вайде — другой знаменитый кинорежиссер, Кшиштоф Занусси. У него мы провели целый день — он прекрасно говорит по-русски и любит принимать гостей: в его поместье три дома и большой парк. Один дом — что-то вроде Дома творчества, сюда приезжают режиссеры, актеры, художники, писатели, чтобы поработать и пообщаться с Занусси. Он поставил в театре более десяти своих пьес, а репетировал их в своем зимнем саду, где сейчас мы вместе с ним пьем чай. Гости из разных стран, приезжающие пожить в доме Занусси, тоже включаются в его затеи, которые никогда не иссякают, он — человек-фонтан. Преподает, но отнюдь не кино, а «стратегии жизни» — в этом он знает толк. Постоянным гостеприимством Занусси не только осчастливливает молодые дарования или друзей-коллег из разных стран: он и для себя создает атмосферу, в которой прежде жили все творческие люди и в Париже, и в России и которая ныне полностью утрачена. «Культура была единственным владением и символом интеллигенции, — говорит Кшиштоф, — а сегодня есть «средний класс», и он живет совсем другими ценностями».
Он в курсе происходящего в России. Стеклянные стены его зимнего сада — высоченные, а одна продолжается на втором и третьем этаже — прямо-таки стеклянный замок. «Бóльшую часть жизни я жил в нищете, — говорит режиссер, — а когда появилась возможность, сразу решил построить большой дом с внутренним садом». По внутренним, непрозрачным стенам развешаны старинные портреты. «Предки моей жены, — поясняет Занусси, — она из Рюриковичей... А знаете, отчего возник виртуальный мир? — вдруг спрашивает Кшиштоф. — Потому что настоящего мира на всех не хватает, нас стало слишком много».
С точки зрения «стратегий жизни», возможно, и так оно есть, но новые варшавские музеи говорят о другом. В дни нашего пребывания в Варшаве открылся мультимедийный Музей истории польских евреев. Множество залов и экспонатов, но народ толпится у экранов — там, где мир не застыл, но движется, и история оживает. В Польше евреев практически не осталось, а этот музей и музей Варшавского восстания, таблички на тротуаре в память о Варшавском гетто, памятник, Еврейский институт — сохранили их присутствие.
Варшава сохранила то, что могла, и восстановила то, чего не смогла — полностью разрушенный войной исторический центр. Хоть он и «новодел», но воссоздан так искусно, что попал в список мирового наследия ЮНЕСКО. А уж совсем древность — VII–XIV века н.э. — Варшава себе «заработала»: стала обладателем единственного в Европе собрания средневековой нубийской живописи. В начале 1960-х гг. польские археологи откопали в Судане, на границе с Египтом, город Фарас (по-гречески Пахорас) и половину найденного, как положено по закону, увезли в Польшу. Недавно галерея Фарас в Национальном музее открылась в обновленном (разумеется, и тут можно совершать виртуальные путешествия) виде. Фрески, барельефы, кресты-ключи поразили меня настолько, что по возвращении в Москву написала стихотворение:
О КРЕСТЕ
Крест как ключ, открывающий дверь
не на улицу — в залы музея,
экспонат экспонатович зверь
рвется к склянке с раствором идеи,
на пипетке написано «верь»,
языком каплю Бога лелея,
всё равно ты в музее и зверь.
Ты не можешь фотонным коньком
поискрить на морях эгегейских,
сесть на шпиль золотым огоньком,
сжечь в злодейских мозгах цацки-пецки,
спину ломит тяжелым крестом,
застилают глаза занавески,
и внутри всё набито битком.
Крест — лишь взмах дирижерской руки,
небо можно носить коромыслом,
дубликаты ключей — под замкú
прошлых жизней, где трепет со смыслом
зрели прежде, чем выпасть в ларьки,
дыня стала безвкусна, как числа
или рыба из пресной реки.
ноябрь 2014
Хочется, чтобы Польша, которую делили, уничтожали, но она восставала и восстанавливалась, могла бы еще долгие десятилетия говорить, что лучшее ее время — сейчас.
© Текст: Татьяна Щербина