Нарастание локальностей и дисперсия (тезисы о тенденциях будущего)

Фото Татьяны Щербины

Когда я писал, что будущего нет, я полагал, что у людей нет проекта, все утопии уже исчерпаны, но все равно люди будут жить, будут находиться в будущем, есть у них проект или нет.

Футурология – наука прошлого, поскольку она принадлежит к тому типу сознания, согласно которому есть некая линейная унифицированная история, где есть причинно-следственная связь. Однако уже Пуанкаре на рубеже XIX-XX веков объяснил, что если система состоит из трех тел, ее поведение предсказать невозможно.

В двадцатые годы XX века появляется геополитика, ее придумал Карл Хаусхофер, немец, который потом участвовал в заговоре против Гитлера. Он говорит о том, что нужно рассматривать историю как совокупность больших регионов, в которых на разном географическом пространстве, в разных культурах происходят свои варианты истории. То есть он ушел от идеи универсальной культуры и пытался создать модель региональных культур, где начинает играть роль пространство, а не только время. Это типичное образование имперского времени. Империя и геополитика – близкие вещи, потому что это идея, что есть какие-то единые географические пространства, детерминирующие интенсивность взаимодействия культур, языков, этносов и т.д. Например, Америку К. Хаусхофер относил к Тихоокеанскому пространству, а не к Атлантическому, считая, что Америка главным образом взаимодействует с Японией. Но это всё имперские химеры: само деление мира на зоны, внутри которых происходит взаимодействие. Евразия – типичный продукт имперской геополитики, когда придумали идею какой-то туранской культуры и считали, что туранцы синтезировали Евразию. Всё это дошло, в конце концов, до Валдайского клуба. Но постепенно, после войны, утвердилась идея более сложного пространства-времени как некого синтеза, который восходит, конечно, к Эйнштейну, к физическим теориям начала XX века. В этом контексте возникает ощущение множественности времен.

Уже Эрнст Блох в своей книге «Наследие нашего времени», где он описывал приход фашизма к власти, пишет, что мы живем в асинхронном мире, где каждый существует в своем отдельном времени и отдельном пузыре. Даже в физике утверждается идея временны́х нитей, которые между собой переплетаются. И если мы сегодня возьмем любую страну, Россию, скажем, мы увидим, что она живет одновременно и во времени Западного мира, и во времена татаро-монгольского ига. Почувствовать временное единство очень трудно.

Теоретик геополитики Игнасио Романе говорил, что мы живем в геополитике хаоса, поскольку мир состоит из большого количества хаотических образований. Мы вошли в мир, где происходит разрушение единства и нарастание локальностей. Это я считаю главной тенденцией, которая нас ведет в будущее. Надо учитывать два процесса, которые происходят одновременно: глобализацию и локализацию. Это похоже на то, что происходит с космосом. Космологи говорят, что трудно понять космос, потому что, с одной стороны, Вселенная расширяется. Оттого, что она расширяется, она остывает, утрачивает энергетический потенциал и движется к энергетическому концу. С другой стороны, есть много галактик, кластеров внутри этого расширяющегося пространства, в которых происходит сжатие, нарастание энергии. Вот это и происходит: локальности кипят, а в целом система становится все более дисперсной и холодной. Мне кажется, это то же, что происходит сегодня на Земле, с одной стороны – глобализация, но если все оценивать в рамках глобализации, мы ничего не поймем, потому что одновременно происходит нарастание локальностей.

Транснациональные корпорации в чем-то становятся важнее, нежели правительства. Но при этом их политическая роль невысока. Религии перестают быть государствообразующими, разве что кое-где в исламе, поскольку там изначально религия не была отделена от государства. При этом плодятся новые «религии», так и остающиеся небольшими сектами, и это похоже на то, что происходит с интернетом. Интернет объединяет всех, это огромная сеть, внутри которой происходит полная дисперсия. Множество узких групп по интересам, локализация внутри универсализации.

Когда популистские правые режимы пытаются найти что-то объединяющее, никакой идеи национального единства им выработать не удается, напротив, попытки идеологического объединения только разъединяют людей. Популисты вроде Трампа, Орбана, Берлускони функционируют внутри группы, и создают в обществе сильный внутренний антагонизм.

Показательна судьба Евросоюза. Люди за него в основном держатся, кроме Англии, которая мыслила Евросоюза как Содружество Наций, но Европа таковым не стала, и они из нее вышли. Парадокс ЕС в том, что люди в нем не могут выйти из глобальности, но не могут и жить в ней.

Вот связанные с этим тенденции, которые, как мне кажется, будут развиваться в будущем:

• крушение государственности, всюду превратившейся в неэффективную бюрократическую систему, которая трещит по швам;

• конец партийной системы и вообще организации по партийному принципу. Я это вижу по Америке, где ни демократы, ни республиканцы не выражают больше чаяний населения. Я буду голосовать за Байдена, но я не хочу никакого Байдена, мне не нравятся демократы, хоть я и числюсь членом демпартии. Ну, не люблю я республиканцев, Трампа, и это понятно. С кем ни поговоришь, все согласны в том, что партии перестали отражать реальность. Сама организация общества с разделением на две основные партии – это бинарная структура, которая восходит к XVIII-XIX векам, а простые бинарные системы больше не работают. Маркс видел в обществе только две силы, пролетариат и буржуазию, и они сражались, была классовая борьба. И классовая борьба очень легко вписывалась в рамки гегелевской диалектики, тезис-антитезис-синтез. Но сегодня больше нет этих двух сил, сил очень много, дисперсия невероятная, она проходит на разных уровнях, в рамках разных идентичностей, культурных, этнических, гендерно-сексуальных, поэтому бинарные системы пришли к полному кризису. Я не знаю сегодня ни одной страны, где не было бы кризиса политической системы;

• появление интернета – это другая модель политической организации, которая еще непонятно, что даст, но огромное влияние интернета на процесс голосования, объединения людей, спонтанную организацию несомненно;

• будущее общество – это бесконечное нарастание локальностей. Я смотрю на то, что происходит в Америке, поскольку я здесь живу. Америка может жить с Трампом по той причине, что она разделена на штаты, относительно автономные по отношению к Вашингтону. Я живу в Нью-Йорке, у нас очень хороший губернатор, демократ Куомо, который говорил в недавнем интервью, что всё, что поступало из Вашингтона во время эпидемии, оказалось обманом. Нам обещали сделать систему тестирования, давали указания, как вести себя, но все оказалось ложным. Мы создали собственную систему тестирования, свои советы эпидемиологов, которые нам помогали, мы вели собственную статистику. А если бы мы слушали Вашингтон, то вообще все передохли бы. Там, где губернаторы следовали советам Трампа, там худшие показатели.

Америка выживает потому, что вся система образования – локальная; школы и университеты, полиция подчиняется только штату, а не центральным властям. Суды организованы по локальному принципу. Почему Трамп ничего не может сделать с Генеральной прокуратурой штата Нью-Йорк, ведущей с ним борьбу – потому что она независима.

Система локальностей позволяет жить. То, что происходит в России – это бесконечная попытка не дать этой системе локальностей сложиться. Все время назначают кого-то губернатором, который должен править по указке из центра, а люди вынуждены самоорганизовываться. Чтоб выжить – надо самоорганизовываться. Проблема в России в том, что нет локальных бюджетов, что весь бюджет забирает Кремль, а потом распределяет, кому сколько хочет. В Америке это не так: я плачу отдельные налоги штату и отдельные федеральные. Т.е. штат независим, он получает налог прямо от своих жителей. И эта тенденция к локализации уже была заложена в Конституции США, с целью ограничить центральную власть. Думаю, что это будет происходить повсюду.

Когда я смотрю на происходящее в Карабахе, думаю о том, что мы имеем тупик геополитики. Либо право на самоопределение, либо сохранение территориальной целостности, эти принципы не могут быть совмещены. А нужно создать такую систему локальных автономий, чтобы вопрос, где ты находишься территориально, вообще перестал стоять. Живешь ты в Азербайджане, в Афганистане, в Турции – все равно, ты сохраняешь такую свободу своей культуры, возможности ездить, что тебе наплевать, какой у тебя паспорт. Я думаю, это то, что будет мучительно долго приходить, но поскольку мы живем одновременно и в феодализме, и в современности, и еще в куче времен, это будет трудно осуществить из-за множества асинхронностей. Ведь время, в котором живет Афганистан, и время, в котором живет Южная Корея – это разное время. Так всегда и было, но сейчас, поскольку мир глобализировался, никто не может существовать отдельно от мира, ни коммунистический Китай, ни Япония со своим императором. Если ты капсулируешься, то скатишься в состояние первобытного общества, что тоже возможный вариант.

То, что будет ослабевать роль государства, которое все время казалось унификатором, еще не значит, что править будут международные корпорации. Они тоже утратили отчасти свою raison d’etre. Я как-то летел в самолете в Бразилию, рядом со мной сидел человек, который говорил, что их корпорация не справляется из-за каких-то сбоев поставок, и он летит это наладить. Когда я спросил, где они находятся, он сказал, что у них нет центра, заводы в разных странах, офисы тоже, и это становится расползающейся сетевой структурой, которой всё сложнее управлять из единого центра.

Значимость аппарата насилия, в том смысле, что общество организуется с помощью полицейских мер, постепенно тоже ослабевает, кроме стран с «вертикалью», как это называют в России. Скажем, когда я живу на даче, в 200км от Нью-Йорка – там есть полиция, которая субсидируется местным графством, если что, они приезжают и оказывают помощь, как и пожарники. Но ты не чувствуешь их присутствие как силы, задействованной в политической жизни. В России силовики – это власть, там всё стоит на насилии, но это, с моей точки зрения, бесперспективно. Вот Лукашенко считает, что пока у него силовики – он президент страны, и он каждую неделю избивает своих сограждан, чтобы дать им понять, что он президент. Это и сейчас выглядит дико, а завтра такая модель просто не будет работать.

© Текст: Михаил Ямпольский

© Фото: Татьяна Щербина