23.12.2022
Марек Домбровский
К тридцатилетию начала рыночных реформ.
Две трансформации России (1992-2022)
Введение
Цель этой статьи — представить общую картину этих двух политико-экономических трансформаций, сначала от коммунистической диктатуры к демократии и от командной к рыночной экономике, а затем обратно — от демократии к новому автократическому режиму, и от доминирующей роли рынка к растущей роли государства в экономике .
После краха коммунистического режима и распада Союза Советских Социалистических Республик (СССР) в 1991 году в России произошли две политические и экономические трансформации, идущие в противоположных направлениях. В первое десятилетие (1990-е) российская экономика трансформировалась из командной системы центрального планирования, основанной на монополии государственной собственности и в значительной степени закрытой от внешнего мира, в более открытую рыночную систему, основанную преимущественно на частной собственности. Однако в 2003 году экономическая система начала двигаться в сторону увеличения доли государственной собственности и вмешательства правительства в экономическую жизнь. Глобальный финансовый кризис (ГФК) 2008-2009 гг., Крым, конфликт в Донбассе (2014-2015 гг.), особенно масштабные военные действия России в Украине, начавшиеся 24 февраля 2022 году, и связанные с ними небывалые экономические санкции (и ответные меры) ускорили этот процесс.
В начале 1990-х российская политическая система стала более свободной и демократической (по сравнению с советской эпохой), хотя еще далекой от стандартов зрелых либеральных демократий. Исследование Freedom House «Свобода в мире» (FHFIW) оценивало тогда Россию как «частично свободную страну». Однако с начала 2000-х годов политическая система стала более автократической и централизованной, с постоянно сокращающимся пространством для гражданских свобод и политических прав общества. В начале 2020-х завершился процесс укрепления вертикали власти вокруг института президента и устранения системных сдержек и противовесов.
От плана к рынку: сложные 1990-е
Переход России к рыночной системе в 1990-х годах был особо долгим и болезненным (в сравнении со странами Центральной Европы) из-за тяжелого наследия советской системы. Это и структурные перекосы, макроэкономические диспропорции, отсутствие рыночных институтов, и недостаточная политическая поддержка обществом рыночных реформ. Оба фактора привели к медленному и непоследовательному внедрению рыночной системы и замедлили макроэкономическую стабилизацию (Dabrowski, 2001; Dabrowski и др., 2004).
Смена политического режима разблокировала возможность начать экономические реформы, обсуждаемые, так и не начавшиеся в последние годы перестройки. Однако, окно политических возможностей, открывшееся в августе 1991 г., после провала путча ГКЧП, оказалось слишком коротким и узким, чтобы гарантировать принятие целостного пакета рыночных реформ и их последовательное внедрение, как это произошло в странах Центральной Европы и Балтии. Ограниченный про-реформаторский консенсус внутри политической элиты закончился уже весной 1992 г.
Антиреформаторская оппозиция, представленная воссозданной Коммунистической партией Российской Федерации (КПРФ) и другими популистскими партиями, оставалась сильной до конца 1990-х и доминировала в Государственной Думе в течение ее первых двух созывов (1993–1995 и 1995–1999 гг.) Она представляла интересы бывших советских элит, в частности бывших членов номенклатуры КПСС, советских органов государственной власти и хозяйственного аппарата, военно-промышленного комплекса, и т. п. Руководители совхозов и колхозов и государственных промышленных предприятий («красные директора») представляли собой значительную силу в Государственной Думе и Совете Федерации двух первых созывов. Представители этих лобби присутствовали и в составе последующих правительств.
В результате, законодательная ветвь власти находилась в постоянном политическом противостоянии с исполнительной ветвью (президентом и правительством). Эта неблагоприятная политическая обстановка вынуждала реформаторов идти на различные компромиссы с антиреформаторскими силами, чтобы увеличить пространство для политического маневра и продвинуть реформы вперед.
В истории российских реформ 1990-х можно найти много компромиссов, неоптимальных решений и «пробелов» в реформах, вызванных политической невозможностью (и неспособностью) комплексно и быстро принять необходимые реформаторские меры.
Когда осенью 1991 года начались реформы, денежно-кредитная политика не могла стать частью пакета макроэкономической стабилизации. Антиреформаторский лагерь контролировал Центральный банк Российской Федерации (ЦБРФ), и советская рублевая зона с пятнадцатью независимыми центральными банками продолжала действовать до второй половины 1993 г. (Домбровски, 2022). В результате либерализацию цен в январе 1992 г правительству Егора Гайдара пришлось проводить с существенным денежным навесом, накопленным в советское время, и без возможности контролировать текущую денежную эмиссию. Кроме того, последующие правительства не могли сократить в достаточной степени бюджетный дефицит, из-за отсутствия поддержки большинства в парламенте. В результате дезинфляция заняла много лет. Россия пережила несколько валютных кризисов (например, в октябре 1994 г. и августе 1998 г.), которые на долгие годы подорвали доверие к национальной валюте и отечественной финансовой системе. Задержка также касалась внешней либерализации и либерализации внутренних цен на энергоносители и нефть. Обменный курс был унифицирован только в сентябре 1992 г., а отмена централизованного экспорта, импортных субсидий, экспортных квот и лицензий продолжалась до конца 1994 г. Внутренние цены на энергоносители и нефть никогда не были приведены в соответствие с международным уровнем (European Commission, 2020). Искажения, вызванные медленной и непоследовательной макроэкономической стабилизацией и либерализацией, привели к возникновению состояний многих олигархов.
Политические компромиссы коснулись и процесса приватизации. Во-первых, приватизация проводилась в нестабильных макроэкономических условиях (высокая инфляция, многократная девальвация рубля), что негативно сказалось на качестве и общественном восприятии этого процесса. Во-вторых, сопротивление различных отраслевых лобби и «красных» директоров не позволило провести массовую деконцентрацию и демонополизацию до начала приватизации, как было сделано в странах Центральной Европы и Балтии. Это усложнило реструктуризацию предприятий, снизило конкурентоспособность внутреннего рынка, способствовало возникновению крупных финансово-промышленных групп. В-третьих, политические обстоятельства определили выбор стратегии и методов приватизации. В конце 1992 г. был сделан выбор в пользу массовой ваучерной приватизации по опыту Чехии.
Глядя назад, это решение сегодня кажется правильным, потому что другие методы приватизации не моги обеспечить быстрой смены собственников на крупных предприятиях. В то время это был единственный политически приемлемый метод. Он также позволил остановить стихийную и непрозрачную приватизацию на основе так называемой аренды (аренды), закона о кооперации и других экспериментов и частичных реформ эпохи перестройки. Фондовая биржа и финансовые рынки только что начались формироваться, были трудности с правильной оценкой стоимости приватизируемых активов, на данном этапе иностранные инвестора представляли ограниченный интерес участия в российской приватизации, и т. п.
По тем же политическим причинам государство передало значительный пакет акций инсайдерам – рабочим коллективам и директорам. Хотя привилегии инсайдерам затормозили реструктуризацию предприятий, они позволили получить одобрение парламента и создать заинтересованность в приватизации на уровне предприятия. Странам, которые ограничили привилегии инсайдерами, пришлось столкнуться с сопротивлением со стороны этой важной социальной группы.
Еще более спорное решение было принято в 1995 году после того, как закончилась массовая ваучерная приватизация, а последующая денежная приватизация имела проблемы с запуском по политическим и административным причинам. Крупнейшие российские частные банки предложили идею залоговых аукционов, а правительство поддержало это предложение. Обоснование этого проекта было чисто политическим, так как владельцы частных банков хотели получить вознаграждение за обещанную поддержку Бориса Ельцина на президентских выборах 1996 года.
Залоговые аукционы привели к началу непрозрачного этапа российской приватизации, что имело ряд негативных последствий. Во-первых, федеральный бюджет потерял потенциальные поступления от приватизации, так как наиболее привлекательные активы были проданы значительно ниже их рыночной стоимости. Во-вторых, эта схема помогла создать мощные финансово-промышленные группы, которые в следующие годы контролировали экономическую и политическую жизнь России. В-третьих, серьезно пострадала социальная легитимация приватизации. Следовательно, в 2000-х и 2010-х было легче подвергнуть сомнению ее результаты и провести ренационализацию некоторых важнейших секторов.
Еще один существенный политический компромисс касался ограничений на вхождение иностранных банков в Россию. Они были приняты в виде указа президента перед парламентскими выборами в декабре 1993 года по требованию Ассоциации российских банков. В измененной правовой форме они действуют до сих пор. Это решение способствовало созданию крупных финансово-промышленных групп, принадлежащих олигархам. Оно также ограничило конкуренцию в банковском секторе и приток современного ноу-хау, а также способствовало неосмотрительным банковским практикам, например связанному кредитованию. В конечном итоге это привело к банковским кризисам 1998-1999 и 2008-2009 годов.
В результате медленных реформ и связанных с ними политических компромиссов макроэкономическая стабилизация и построение основ открытой рыночной экономики заняли больше времени и были более болезненными по сравнению со странами Центральной Европы и Балтии. Спад производства, связанный с трансформацией, длился десять лет и составил более 40% нарастающим итогом (World Bank, 2002). Реальная заработная плата и реальные доходы населения также значительно снизились. Все это привело к восприятию «потерянного десятилетия» (что было неправдой, учитывая масштабы системных преобразований) и «худых девяностых», аргументы, которые активно использовались сторонниками авторитарного дрифта и усиления государственного вмешательства после 2000 г.
Постсоветское структурное и институциональное наследие также определило масштаб трудностей, связанных с переходным периодом. Они были гораздо более сложными в бывшем СССР, чем в странах бывшего советского блока, особенно в тех, которые ранее экспериментировали с «рыночным социализмом» (бывшая Югославия, Венгрия и Польша.) Имели значение и более короткий период коммунистического режима в последних, частичная открытость в экономических отношениях с Западом, частичная автономия госпредприятий и некоторые анклавы частного сектора. В свою очередь, социалистическая индустриализация в бывшем СССР длилась гораздо дольше, была более интенсивной и подчиненной военным нуждам (Cooper, 1998), создавая более серьезные структурные перекосы.
Недостаточная поддержка демократических и либеральных реформ также негативно повлияла на изменения в политической и институциональной системе. Политические обстоятельства, приведшие к конституционному референдуму и парламентским выборам в декабре 1993 г., а именно роспуск парламента в сентябре 1993 г. путем президентского указа, спорный согласно предыдущей конституции, можно рассматривать как еще один «первородный грех» (Гельман, 2021), подорвавший легитимность нового политического и институционального порядка. Вслед за принятием Конституции 1993 г. был одобрен ряд других законодательных актов, которые должны были заложить институциональные основы рыночного экономического порядка и либеральной демократии. Некоторые из них, особенно связанные с экономической сферой, были основаны на опыте зрелых рыночных экономик. Однако антиреформаторская оппозиция в Государственной Думе первого и второго созыва привела к снижению качества и последовательности многих законов (Hartwell, 2023) и задержала их реализацию.
Оглядываясь назад, мы видим, что четыре важнейших сферы (судебная система, правоохранительные органы и органы безопасности, армия, государственное управление) не были в необходимой мере реформированы в 1990-е, что негативно повлияло на ход политических событий и деловой и инвестиционный климат в последующие годы.
фото Валерия Нистратова
Поворотный период российской трансформации - начало 2000-х
Первые годы президентства Владимира Путина (2000–2003 гг.) ознаменовались завершением многих запоздалых реформ. Они включали земельную реформу, упрощение налоговой системы (единая ставка подоходного налога с физических лиц в размере 13%), судебную реформу, продолжение приватизации, более широкое открытие для иностранных инвесторов, административную дерегуляцию и другие про-рыночные меры.
Несмотря на все трудности, в начале нового тысячелетия рыночные реформы начали приносить плоды. В 1999 г. российская экономика вступила в фазу восстановительного, пост-трансформационного роста, ускорившегося в начале и середине 2000-х. Мировой экономический бум и вызванный им рост цен на нефть дополнительно поддержали положительные тенденции в макроэкономической сфере, такие как высокие темпы экономического роста, улучшение бюджетной ситуации, рост золотовалютных резервов ЦБРФ и снижение инфляции. Эти положительные сдвиги стали возможными благодаря изменениям в политическом составе Государственной Думы после парламентских выборов в декабре 1999 г. Они привели к ослаблению позиций КПРФ и ее политических союзников и формированию прореформаторской коалиции. Новый президент также активно выступал за продолжение рыночной трансформации российской экономики.
В результате реформ, проведенных в 1990-х и начале 2000-х, Россия завершила первый этап перехода к рыночной экономике, основанной на частной собственности, что казалось несбыточной мечтой в конце 1980-х. В начале 2000-х, по оценке Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР), частный сектор обеспечивал около 70% валового внутреннего продукта (ВВП) России, что являлось внушительной цифрой по сравнению с другими посткоммунистическими экономиками. Соблазн вернуться к командной экономике уже не выглядел реальной политической опасностью.
Однако некоторые анклавы старой экономической системы (лишь слегка реформированной) остались. Это, в частности, касалось коммунального и жилищно-коммунального хозяйства, значительной части энергетического сектора, социальных услуг, системы социальной защиты и пенсионной системы. Естественные монополии страдали от непрозрачного регулирования, чрезмерного политического вмешательства, незавершенной приватизации и административно установленных низких тарифов. Эти секторы продолжали оставаться объектом интенсивного поиска ренты со стороны конкурирующих олигархических групп.
Открытие российской экономики для внешней торговли и болезненная реструктуризация 1990-х устранили значительную часть неконкурентоспособных отраслей, созданных в советское время, и выявили сравнительные преимущества российской экономики. Это была большая часть энергетического сектора, добычи полезных ископаемых (помимо нефти и природного газа), металлургии и химической промышленности, которые уже в советское время вносили свой вклад в экспорт. Произошло также стремительное оживление сельскохозяйственного сектора, особенно производства зерна, и быстрое развитие рыночных услуг.
Несмотря на успехи в реформировании и восстановлении экономики, первый президентский срок Владимира Путина посеял семена грядущего автократического дрифта. Хотя ухудшение показателя «Свобода в мире» Freedom House началось уже в 1998 году, а показателя «Голос и подотчетность» Всемирного банка – еще раньше, откат от демократических ценностей и институтов принял более систематический характер в начале 2000-х гг. Сегодня это может выглядеть как реализация долговременного политического плана по поэтапной консолидации политической власти вокруг института президента.
Многие уже забыли ,что она началась во время второй чеченской войны 1999-2000 годов, которая называлась контртеррористической операцией ...
ХХХ
Важной вехой в этом процессе стал захват «Газпромом» телеканала НТВ, принадлежавшего Владимиру Гусинскому, весной 2000 г. В ходе его были использованы такие инструменты, как уголовное расследование в отношении владельца и руководства компании, предъявление налоговых претензий (за якобы уклонение от уплаты налогов), хозяйственное судебное разбирательство и проч. легальные (и не очень) средства давления на должностных лиц компании и журналистов. Российской и международной общественности захват НТВ был представлен как результат коммерческого спора, с одной стороны, и борьбы правительства со всемогущими олигархами, с другой. Вслед за НТВ под контроль Администрации Президента с помощью различных инструментов были взяты и другие ведущие медиакомпании. В большинстве случаев это были продажи контрольных пакетов акций частными владельцами под политическим давлением.
В экономической сфере поворотный момент наступил в 2003 г., с наступлением на крупнейшую российскую частную нефтяную компанию ЮКОС. Впоследствии активы этой компании были переданы государственной «Роснефти».
Автократический дрифт (2003-2014 гг.)
Поглощение ЮКОСа инициировало постепенный отход России от рыночных реформ к построению своего рода гибридной системы, в которой доминирует государственная бюрократия и правящая элита. Ужесточение административного контроля над экономикой сопровождалось дальнейшим прогрессом в построении автократического режима. Он включал в себя дальнейшее подавление свободных СМИ, политический контроль над судебной системой, усиление репрессивности правоохранительных органов и силовых структур, систематическое сокращение автономии субъектов федерации и местного самоуправления, постепенный отход от свободных и конкурентных выборов и плюралистической партийной системы, а также устранение других институциональных сдержек и противовесов.
Можно отметить несколько важных вех в ужесточении автократического режима. Во-первых, парламентские выборы 2003 г. и президентские выборы 2004 г. были менее свободными, справедливыми и конкурентными, чем предыдущие. Во-вторых, на парламентских выборах 2003 г. пропрезидентская партия «Единая Россия» получила конституционное большинство в Государственной Думе. Такой результат повторялся на каждых последующих выборах. Это устранило оставшиеся ограничения президентской власти со стороны законодательной власти.
В-третьих, в 2004 г. прямые выборы губернаторов были отменены и заменены процедурой, в ходе которой президент выдвигал кандидатов в губернаторы, а законодательные собрания субъектов федерации их утверждали. Прямые выборы губернаторов вернулись в 2012 г., но в более ограниченной и контролируемой (федеральным центром) форме.
Президентский срок Дмитрия Медведева (2008-2012 гг.), в течение которого Владимир Путин занимал пост премьер-министра (с расширенным кругом полномочий), замедлил автократический курс, но не остановил его полностью. После возвращения Владимира Путина на пост президента в 2012 году этот автократический дрифт возобновился. В этом контексте усиление государственного вмешательства в бизнес-деятельность можно учитывать как часть более широкого процесса выстраивания «вертикали власти» — механизма иерархического управления всей страной, подчиненного президенту.
Наиболее заметной тенденцией было увеличение доли государственной собственности в экономике (см. Российская экономика, 2018). Из-за национализации ЮКОСа в период с 2004 по 2005 год доля частного сектора в ВВП снизилась с 70% до 65% (оценки ЕБРР). В последующие годы эта политика продолжалась, особенно в нефтегазовой отрасли.
Например, в 2005 году «Газпром» приобрел частную нефтяную компанию «Сибнефть», которая была преобразована в дочернюю компанию «Газпрома» «Газпром нефть». Деятельность иностранных нефтегазовых фирм была также ограничена. Самым известным случаем сталось сокращение доли Shell, Mitsubishi и Mitsui в проекте «Сахалин-2» в пользу «Газпрома» в 2006 г., путем административного давления на иностранные компании (Sprenger, 2010). В 2013 году «Роснефть» приобрела третью по величине нефтяную компанию ТНК-ВР. В 2014 году была принудительно национализирована еще одна нефтяная компания — «Башнефть», которая через два года вошла в состав «Роснефти».
Государственные холдинги создавались и в других секторах и отраслях. Это касалось оборонной промышленности (Ростехнологии, Рособоронэкспорт), атомной энергетики (Росатом), производства спирта (Росспиртпром), нанотехнологий (Роснано), банковского сектора, тяжелой промышленности, энергетики, транспорта, связи и других отраслей, которые считались «стратегически важным».
Негативные последствия ренационализации стали очевидны в 2008-2009 гг., когда глобальный финансовый кризис сильно ударил по российской экономике. Несколько крупных предприятий и банков, как частных, так и государственных, перед кризисом взяли слишком много кредитов и не смогли пролонгировать свои долги . В рамках своего антикризисного пакета российское правительство предложило помощь проблемным компаниям путем их прямой национализации или поглощения государственными компаниями и банками. В результате доля государственной собственности в экономике России еще более возросла, особенно в финансовой сфере. По состоянию на конец 2013 г. более 80% акций десяти крупнейших российских фирм принадлежали государству, а на долю трех крупнейших государственных банков приходилось почти 60% совокупных банковских активов (IMF, 2014 г., стр. 30-33).
Государственные предприятия были менее эффективными, менее динамичными, непрозрачными, чрезмерно политизированными и пользующимися поддержкой правительства. Газпром может быть лучшим примером негативных последствий государственного контроля. Его добыча газа в физическом выражении стагнировала с момента его образования в начале 1990-х гг. В то же время его бизнес-модель оставалась крайне непрозрачной и часто служила целям внешней политики России, а не чисто деловой стратегии, направленной на максимизацию прибыли (Aslund, 2012).
Хотя политика приватизации не была отменена полностью, последующие планы приватизации были все менее и менее амбициозными и, как правило, не реализовывались или реализовывались лишь частично. Однако изменения в экономической политике и экономической системе шли не только в этатистском направлении. Были продолжены или начаты несколько важных реформ. К ним относятся, например, пенсионная система, социальная и семейная политика, образование и здравоохранение.
В период с 2002 по 2008 год произошла комплексная реформа электроэнергетического сектора. Бывший естественный монополист, РАО «Единые энергетические системы» (РАО ЕЭС), был разделен на ряд независимых компаний по производству и распределению электроэнергии (в большинстве приватизированных) и Федеральную сетевую компанию «Россети». Был также создан оптовый рынок электроэнергии (Гайдар и Чубайс, 2008).
В 2012 году Россия стала членом Всемирной торговой организации (ВТО). Вступление в ВТО потребовало существенный либерализации внешнеторгового и инвестиционного режима, в том числе значительного снижения тарифных и нетарифных барьеров в торговле и дальнейшего открытия для прямых иностранных и портфельных инвестиций. Россия обязалась привести свои технические стандарты, санитарные и фитосанитарные меры, таможенные процедуры, защиту прав интеллектуальной собственности, режим государственных закупок и государственной поддержки, финансовую поддержку сельскохозяйственного сектора и другое законодательство в соответствие со стандартами ВТО.
Партнерство России с Организацией экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) имело аналогичный положительный, хотя и менее значительный эффект. Переговоры о вступлении России в эту организацию были начаты в 2007 году, но были приостановлены в 2014 году. Период активного сотрудничества с ОЭСР помог повысить финансовую открытость России, приняв некоторые стандарты прозрачности в сфере государственного управления, антикоррупционную конвенцию и другие.
Реализация Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС) между Европейским союзом (ЕС) и Россией (вступившего в силу в 1997 г.), подписание совместной декларации о дорожных картах по четырем общим пространствам с ЕС (экономическое; свобода, безопасность и справедливость; внешняя безопасность; исследования, образование и культура) в 2005 г. и начало переговоров в 2008 г. о новом соглашении, которое должно заменить СПС, также способствовали либерализации торговли и иностранных инвестиций. Это было связано с принятием части правил ВТО, еще до вступления России в эту организацию в двусторонних отношениях с ЕС и гармонизацией различных частей российского законодательства со стандартами ЕС. Переговоры по общим пространствам с ЕС и новым соглашениям были так же приостановлены в 2014 году, после не признанного международным сообществом присоединения Крыма.
В 2000-е и 2010-е макроэкономическая политика, особенно бюджетная, стала более осмотрительной, чем в 1990-е. За исключением нескольких кризисных лет дефицит федерального бюджета сменился его профицитом. Внешний долг советских времен был погашен. Кроме того, в 2004 г. был создан Фонд национального благосостояния (ФНБ). Он и его наследники аккумулировали часть нефтяной ренты в годы высоких цен на нее, которую расходовались в кризисные годы (2008-2009, 2014-2015, 2020).
На пути к мобилизационной экономике (2014-2022 гг.)
Последствия присоединения Крыма и всесторонняя поддержка сепаратистских режимов в Донбассе в 2014 году стали еще одним поворотным моментом в современной российской политической и экономической истории.
Цена самого конфликта и последовавших за ним западных санкций и российских контр- санкций была существенной, но не катастрофической для российской экономики. С 2016 г. экономический рост начал восстанавливаться после макроэкономического кризиса 2014–2015 гг., вызванного обвалом цен на нефть и санкциями, но темпы восстановления были мизерными.
Однако украинский кризис обозначил новые тревожные тенденции в российской политике, которые имеют серьезные долгосрочные последствия для экономики России. Во-первых, кризис означал приоритет геополитических амбиций над целями экономического и социального развития и модернизации. Более напористая внешняя политика в отношении некоторых из соседей России, ЕС, США и их союзников не были совершенно новым явлением. Она началась во второй половине 2000-х годов и включала в себя такие эпизоды, как военная интервенция в Грузии в 2008 году. Однако с 2014 года она стала доминирующей.
Во-вторых, западные санкции, хотя и не столь суровые в отношении торговых и инвестиционных отношений России с ЕС и США (большинство из санкций было сосредоточено на личных, дипломатических и финансовых мерах), приостановили различные направления сотрудничества России с их западными партнерами, например, процесс вступления в ОЭСР или ее членство в G8. Это устранило внешние стимулы для продолжения многих институциональных реформ.
В-третьих, геополитическая конфронтация 2014-2015 гг. естественным образом инициировала политику, направленную на уменьшение зависимости России от мировых рынков и возможных новых санкций. Она включала в себя широкий спектр протекционистских и импортозамещающих мер и программ, создание отечественной платежной системы «МИР», повышение цифровой «независимости» России от внешнего мира (и возможности контролировать внутренние информационные потоки правительством) и другие. Их можно интерпретировать либо как результат давления со стороны различных лобби, например, аграрного, либо как целенаправленную подготовку к очередному витку геополитического противостояния с США и ЕС, а возможно, как и то, и другое.
Россия стала проводить еще более осторожную фискальную политику после 2014 г. (по сравнению с предыдущими периодами). Это также можно считать мерой, направленной на повышение независимости России от мировых финансовых рынков. То же самое можно сказать о различных мерах денежно-кредитной и финансовой политики ЦБРФ: введение таргетирования инфляции, диверсификация международных резервов ЦБРФ путем уменьшения активов, деноминированных в долларах США (в пользу золота и китайского юаня)и др. Большинство этих мер заслуживало положительной оценки с точки зрения макроэкономической политики, но могли быть мотивированы и неэкономическими соображениями.
Военные действия в Украине, начиная с февраля 2022 г., вызвали новую волну западных санкций. На этот раз они затронули практически все сферы внешнеэкономических связей России: большую часть ее торговли, инвестиций, финансовой системы, транспорта и транзита, трансфера технологий и многие другие. Оценивать их последствия для экономического и социального развития России пока рано, но, наверное, они будут серьезными. Помимо социально-экономических последствий военный конфликт еще больше ужесточает репрессивные практики российского политического режима.
Российская экономика в начале 2020-х гг. Диагноз и прогноз.
Несмотря на антирыночный характер второй трансформации, которая свела на нет часть достижений первой, российская экономика не вернулась к состоянию конца 1980-х — начала 1990-х. и не впала в неуправляемое падение. Восстановление командной системы централизованного планирования с монополией государственной собственности и далеко идущей изоляцией от внешнего мира не выглядит возможным и рациональным вариантом, даже в условиях войны и широкомасштабных санкций.
До начала военных действий в феврале 2022 г., но с учетом ущерба, нанесенного более ранней (2014-2015 гг.) стадией этого конфликта, длительного автократического и дирижистского дрифта, а также последствий пандемии COVID-19, российскую экономику можно было охарактеризовать как преимущественно рыночную и открытую внешнему миру. При этом она страдала от различных институциональных и структурных перекосов, плохого делового и инвестиционного климата и неэффективного госуправления. Эти недостатки были обусловлены авторитарной тенденцией, которая началась в начале 2000-х и продолжается до сих пор.
Российский опыт подтверждает, что рыночно-ориентированных автократий не бывает (или они являются уникальным явлением) и что автократические тенденции в политической сфере негативно сказываются на экономической свободе и прозрачности, вызывают рост коррупции, институциональных и структурных искажений, и т. п. (Dabrowski, 2021). В случае России они также сопряжены с риском потери ее относительно высокого уровня человеческого капитала, из-за отъезда из страны сотен тысяч специалистов.
Продолжающийся военный конфликт будет вызывать дальнейшее усиление всех видов контроля над обществом; политическая система может приблизиться к советской тоталитаристской модели, даже при другой государственной идеологии (державный национализм вместо коммунизма).
В экономической сфере будут предприняты попытки замены торговых, инвестиционных и финансовых отношений с ЕС, США и другими развитыми странами, сотрудничеством с партнерами, не присоединившимися к санкциям или присоединившимися к ним лишь частично, такими как Китай, Индия, Бразилия, Южная Африка, Турция, Индонезия и другие страны с формирующимся рынком. Параллельно будут продолжаться попытки импортозамещения в отдельных секторах и отраслях российской экономики. Однако все эти меры не могут полностью заменить роли развитых стран, как экспортных рынков России, источника инвестиций и потребительского импорта, и источника новых технологий. Кроме того, переориентация торговли требует времени и инвестиций, особенно в энергетическом секторе.
При продолжении нынешних тенденций, Россию, скорее всего, ждут годы стагнации или даже «отрицательного роста», как иногда называют экономический спад. Это может понизить уровень жизни населения и ее статус страны с уровнем дохода выше среднего.
Кризис, вызванный «войной с Западом» и санкциями, будет усложнять или вообще не позволит перейти к разрешению других важнейших долгосрочные вызовов, таких как переход к «зеленой» экономике, который снизит глобальный спрос на углеводороды и демографический кризис.
Литература
Aslund, A. (2012) ‘Why Gazprom Resembles a Crime Syndicate.’ The Moscow Times, 28 February, http://www.themoscowtimes.com/opinion/article/why-gazprom-resembles-a-crime-syndicate/453762.html
Cooper, J. (1998) ‘The Military Expenditure of the USSR and the Russian Federation, 1987–97.’, In SIPRI Yearbook 1998, Appendix 6D, pp. 243–259. Stockholm International Peace Research Institute. https://www.sipri.org/sites/default/files/SIPRI%20Yearbook%201998.pdf
Dabrowski, M. (2001) ‘Some Thoughts on the Russian Transition, 1990-2000.’ 30 March. https://www.researchgate.net/publication/281289143_Some_Thoughts_on_the_Russian_Transition_1990-2000
Dabrowski, M. (2021) ‘The Antidemocratic Drift in the Early 21st Century: Some Thoughts on its Roots, Dynamics and Prospects.’ Central European Business Review 10(2):63-83. https://cebr.vse.cz/pdfs/cbr/2021/02/04.pdf
Dabrowski, M. (2023) ‘Russia’s two transitions (1992-2003 and 2003-2022).’ In: Dabrowski, M. (ed) The Contemporary Russian Economy: A Comprehensive Analysis. London: Palgrave Macmillan (forthcoming)
Dabrowski, M., Mau, V., Yanovskiy, K., Sinitsina, I., Antczak, R., Zhavoronkov, S., Shapovalov, A. (2004) ‘Russia: Political and Institutional Determinants of Economic Reforms.’ CASE Reports 56. http://www.case-research.eu/sites/default/files/publications/2437193_RC%2056_0.pdf
European Commission (2020) ‘Commission Staff Working Document on significant distortions in the economy of the Russian Federation for the purposes of trade defence investigations.’ Brussels, 22.10.2020. Document SWD (2020) 242 final, https://trade.ec.europa.eu/doclib/docs/2020/october/tradoc_158997.pdf
Hartwell, C. (2023) ‘Constitutional foundations of the post-communist Russian economy and the role of the state.’ In: Dabrowski, M. (ed) The Contemporary Russian Economy: A Comprehensive Analysis. London: Palgrave Macmillan (forthcoming)
IMF (2014) ‘Russian Federation: 2014 Article IV Consultation-Staff Report; Informational Annex; Press Release.’ IMF Country Report 14/175. International Monetary Fund, Washington DC, http://www.imf.org/external/pubs/ft/scr/2014/cr14175.pdf
Sprenger, C. (2010) ‘State ownership in the Russian economy: Its magnitude, structure and governance problems.’ The Journal of the Institute of Public Enterprise 33(1-2), http://papers.ssrn.com/sol3/Delivery.cfm/SSRN_ID1657905_code438253.pdf?abstractid=1311223&mi...
World Bank (2002) Transition – The First Ten Years: Analysis and Lessons for Eastern Europe and Former Soviet Union. The World Bank, Washington, DC. http://documents.worldbank.org/curated/en/319481468770972868/pdf/multi0page.pdf
Гайдар, Е., Чубайс, А. (2008) Экономические записки. Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
Гельман, В.Я. (2021) Авторитарная Россия: бегство от свободы, или почему у нас не приживается демократия, Москва: Говард Рорк.
Домбровски, М. (2022) ‘30 лет экономических реформ на постсоветском пространстве: макроэкономические процессы’. Вопросы экономики, 2022, Но. 2, стр. 5-32. https://doi.org/10.32609/0042-8736-2022-2-5-32
Российская экономика (2018) Российская экономика в 2017 году. Тенденции и перспективы. Институт экономической политики им. Е.Т. Гайдара, Москва: Издательство Института Гайдара, сс. 201-231. https://www.iep.ru/files/text/trends/2017/Book.pdf