Из лекций

Из лекций*

Позвольте мне не извиняться за утопичность моих построений и просто изложить вам в самых общих чертах, как я представляю мир, в котором преодолена политическая раздробленность. В этом мире вопросы, связанные с контролем за соблюдением прав человека, наряду с вопросами выживания и развития, а также вопросами международной безопасности, являются предметом введения наднациональных органов власти. Мировой парламент создает новое международное право — не тот хаос межгосударственных договоров, деклараций и взаимоисключающих принципов, которым оно сейчас является, а сравнительно небольшой по объему, но стройный и непротиворечивый перечень фундаментальных принципов и процедур, построенный на той же основе, что и современное демократическое национальное право — то есть, на трех принципах: общественной свободы, гражданского равенства и господства закона. Этот “всемирный кодекс” имеет силу закона, обязательного к исполнению и приоритетного по отношению к национальным правовым системам.

Всемирный суд (может быть, целая система наднациональных судебных органов) разбирает конфликты, в которых затрагиваются интересы человечества в целом (повторяю еще раз: к числу таковых относятся и нарушения прав личности государственной властью!) и выносит решения, исполнение которых обязательно для любых властных структур любого уровня, включая национальные и наднациональные структуры.

Наконец, исполнительная власть (возможно, это будет нечто вроде нынешнего Совета Безопасности ООН, но с гораздо более широкими полномочиями и возможностями) в рамках обновленного международного права обеспечивает безопасность и развитие как человечества в целом, так и отдельных государств, а также, в первую очередь, права и свободы каждого человека. Не побоюсь сказать, что это будет связано с психологически вероятно наиболее сложной частью передачи суверенитета от национальных государств к “мировому правительству”, а именно — передаче в его распоряжение большей части национальной военной мощи и признании за ним права на вмешательство в определенных случаях в так называемые внутренние дела, в том числе, силовое. Понятно, что это невозможно осуществить без такого разоружения, при котором в распоряжении национальных государств останутся только сравнительно небольшие полицейские силы, необходимые для поддержания внутреннего порядка. Похоже на фантастический роман? Но я же предупреждал, что буду пересказывать вам сны политического идеалиста.  

В центре мировой политики по-прежнему амбиции и «геополитические интересы». Традиционная политика приспособила универсальные ценности к делу, как свой рабочий инструмент. Великие принципы отодвинуты в область ритуальной риторики и используются ради имитаций, но воплотить новую парадигму реальная политика не способна – они несовместимы. Лукавое использование ворованных идей дискредитирует их перед публикой. Ещё того хуже – real politique и самые благие намерения всегда и неизбежно ведёт в пучину опасной безнравственности. Заявленные высокие цели, отделившись от политической повседневности, превращаются в лозунги – чем более пышные, тем более лживые. в рамках реальной политики совершенно невозможно было не допустить в Нюрнберг катынских палачей; конечно, были неотвратимы и ялтинский сговор, и выдача Сталину многих тысяч людей в каторгу и на смерть. И вся русская история последнего полувека не есть ли поглощение искренних намерений реальной политикой? Реальная политика – естественный и очень приспособленный инструмент, обеспечивающий государству сносное существование в условиях «войны каждого против всех» – подогнана к своей роли: уберечь государство от потерь, а при случае дать ему поживиться за счет соседа. Солидарно преодолевать в разрозненном мире глобальные угрозы, одинаково гибельные для друзей и врагов, этой политике не приходилось никогда. Реальная политика жизненно опасна, притом неотвратимо.

Но помимо военных опасностей стремительно нарастают грозные вызовы иного рода. Энергетические проблемы, исчерпание других ресурсов, острые климатические и экологические проблемы – все они уже не имеют локальных решений. Они требуют честных, скрупулёзных согласований и предельного напряжения сил. Реальная политика не умеет ни того, ни другого – она ведь ищет свой интерес и подозревает всех во всём.

Есть, наконец, самый страшный, по-моему, грех этой политики. Она развращает граждан. Контроль общества над властью становится невозможен там, где господствует «искусство возможного». В самом деле, что ещё Вы можете требовать от власти, если Вас уже убедили в неизбежности и нравственности вранья? Это цена разобщенности и своеволия государств. Реальная политика опасна, но и «отменить» её, разумеется, тоже невозможно.

В 1972 году Сахаров предложил создать в ООН новый Комитет, который состоял бы не из представителей государств, а из международных авторитетов в личном качестве (прежде всего, с безупречной нравственной репутацией). Комитет имел бы право принимать к рассмотрению любые проблемы, но никаких административных, организационных, иных последствий его решения не влекли бы. Он имел бы лишь одну привилегию – упомянутые в его решениях правительства обязаны публично рассмотреть его рекомендации и публично же ответить на них. Иными словами, такой коллективный международный омбудсмен. Ясно, что думать о такой структуре в ООН – верх наивности. Она не может состояться. Потому, что ООН задумали и создали люди, непохожие на Сахарова, и они создавали представительства государств, а не их населения. Видимо, такая ООН взаправду нужна, чтобы Правительства могли обсуждать свои проблемы друг с другом. Но это не Объединённые Нации. Это клуб Правительств.

Я бы очень хотел, чтобы одной из первых сейчас проиграла бы идеология «национальных (они же государственные) интересов», основа и оправдание реальной политики и маскируемого, но повсеместно работающего, принципа «цель оправдывает средства». Я считаю вдохновляющей надежду на победу идеологии наднациональных, общечеловеческих интересов. Я нахожу примитивным и, простите, довольно глупым распространённое опасение какого-то ущерба для национальных культур и «самобытности» от международной интеграции. Напротив, нет лучшей гарантии для всех этих самобытностей, нежели хороший общий закон и независимый суд – это так очевидно, что доказательства были бы неприличны. Вот грубо изложенная схема, которая мне кажется, могла бы стать путём к «миру миров», о котором говорил М. Я. Гефтер.

Советское сопротивление режиму не могло занять позицию практической политики. В тогдашнем СССР это было бы просто смешно. Это не только внешние обстоятельства. <...> Большинство из нас считали, будто мы занимались не политикой, а правом. <...> Лидеры же великих восточно-европейских мирных революций в противоположность нам не могли не заявить политических амбиций. Это стало их долгом, исторической ролью, их шансом поддержать свободу в мире, постоянно и повсюду ущемляемую свободу, защищать которую, увы, находится мало охотников, и они блестяще воспользовались этим шансом; они выполнили эту работу наилучшим образом. Их победы были самым важным положительным общественным событием прошлого века. ¶

* цитаты из двух лекций С.А.Ковалева: к его 70-летию, «Сны политического идеалиста», прочитана 2 марта 2000 г., г. Москва, Дом архитектора. Опубликована в журнале “Новое время”, 12 марта 2000 г., и к его 80-летию, «Политический идеализм и реальная политика: вызов XXI века», на конференции «Страна и мир». Музей и Общественный центр имени Андрея Сахарова, Москва, 2 марта 2010 года.