23.12.2022
Евгения Некрасова
Складки
(Рассказ войдет в сборник Некрасовой «Золотинка», который будет опубликован в «Редакции Елены Шубиной» в начале 2023 года)
Олеся была красиво устроенными каскадами плоти. Они плавно стекали, образуя её тело. К этой форме Олеся привыкла с детства, иногда крупные капли каскадов в обертке бледной кожи уменьшались, иногда становились больше. Родители уговаривали Олесю худеть, каскады угрожали — от не возьмут замуж до проблем со здоровьем. Торты, хлеб Олеся не видела в доме. Мама шила дочери балахоны и другие широкие одежды, скрывающие рельеф. Ещё мама уговаривала Олесю коротко стричься, прочла в каком-то журнале, что полненьким девушкам идут короткие стрижки. Папа заставлял Олесю кататься на лыжах и бегать. Олеся не худела, но каскады становились плотными, упругими. На танцы Олесю не взяли, хотя танцы для девочки, как считала мама, было бы хорошо. Преподавательница сказала, что ваша девочка мне проломит новый пол в зале. Олеся не слышала этого, но мама потом плакала долго. В школе Олесю не буллили за фигуру, она слишком хорошо училась и умела общаться с мальчиками и девочками. Мама и папа были оба немного склонны к тому, что называлось толстотой, но прочно следили за собой и друг другом. А за Олесей словно не уследили ещё в процессе её формирования в бластулу-грастулу.
Олеся, как и многие, выросла, поступила-уехала. Становясь совсем отдельным человеком, она постепенно выясняла, что она вполне хороша. Плюс совсем изменились нормы девушек с каскадами. Олеся отрастила волосы, стала носить обычную девчачью одежду. Привычка к спорту осталась, Олеся ходила на танцы, во взрослую студию её взяли, зимой на лыжах. Мама, завидев фото дочери в одежде в облипку, писала сообщения, что недостатки надо скрывать.
Олеся нащупывала, пропальцовывала жизнь. Встречалась с разными людьми. С некоторыми жила. Просто так или романтично. Выучила сальсу, танго и вог. Носила открывающие грудь верха и лосинами брюки. Носила свое каскадное тело, каскадные рыжеватые волосы. Стажировалась в большой и жадной компании, работала, танцевала. Стало ясно, что маркетинг - это не то, чем она хочет заниматься. Была идея открыть танцевальную школу. Родителям всё это не нравилось, но они жили далеко, не могли дотянуться.
фото Валерия Нистратова
Олеся не решалась, копила деньги на первоначальный ипотечный взнос. Скучала на встречах. Возвращаясь на такси с одной из них, которая проходила в офисе далеко-далеко от метро. Ни дождя, ни льда, но темновато, водитель пережал, тот, что впереди недожал, чтобы вовремя сдвинуть свою толстую машину. Олесино такси врезалось в джипин зад. В отличие от автомобилей люди не пострадали серьёзно. Водитель Олесиного такси сломал нос, джиповый водитель просто испугался. Сидящую на заднем сидении непристегнутую Олесю мотнуло вперед и отбросило назад. Неделю она лежала дома с сотрясением, потом ещё полторы носила ошейник. Шея болела так, что по ночам Олеся не могла заснуть, понять, как правильно разместить этот теперь чрезвычайно важный орган, заявившей о себе между головой и туловищем. Олеся пила обезболивающие, снотворное, антидепрессанты. Танцевать не получалось. Олеся плакала. Но нашелся человек, женщина, лет пятидесяти пяти, небольшого роста, курящая, в зеленой форме, которая сумела помочь. Олеся поверить не могла, что это небольшое существо, очевидно волшебное, с такой неведомой силой может переворачивать и ломать Олесино тело, чтобы починить его. После десятка сеансов Олеся вернулась к танцам и работе и определилась, что делать дальше. Она взяла всё скопленное на квартиру и пошла учиться в русско-британскую школу остеопатии. Для этого бросила работу, переехала в другую столицу и принялась тратить всё на учебу и жизнь. Родители очень переживали, что дочь решила стать массажисткой и разбазарить такие деньги.Учиться было интересно. Олеся не ленилась. Не забивала. Она и её однокурсники узнавали очень много медицинской теории на русском и английском. Настоящих британцев им показали раза три за несколько лет. Но и местные были ок. Однажды Олеся даже съездила на стажировку в UK. Больше учебы там ей понравился уличный танцевальный марафон под дождем и солнцем, под солнцем-дождем.
Учеба удалась и потому, что Олеся к её финалу не почувствовала, что это не её. Студенты разных возрастов, гендеров, судеб практиковались друг на друге. Некоторые брались за друзей и родственников. Олеся боялась применять сильную силу и тем более хрустеть. На коллегах ещё куда не шло. Боялась на маме, та ворчала. Педагоги посоветовали Олесе сходить к психотерапевту. Но она давно ходила и перебрала нескольких. В том городе, где училась, а потом в Москве. Над Олесей болталась на сопельке депрессия, Олеся от неё уворачивалась с помощью джаз-модерна и танго. Потом танцы прикрыли из-за эпидемии. Иногда получалось танцевать на улице. Двигалась в наушниках дома одна так, что даже соседка предлагала вызвать полицию. Олеся упала однажды на кровать, и депрессия капнула на нее сверху, а потом водопадом придавила. В Москве у нее уже скопилась какая-то своя маленькая неуверенно-массажная практика, без хрустов и блокад, полубесплатная. Мама, ощущая, что дочь беднеет, твердила в трубку, что она так и знала. Олеся почти перестала брать пациентов, танцевать, лежала в съёмной окраинной однушке, выбиралась только к психотерапевтке. Вся Олесина плотность обмякла, погрустнела, каскады помножились, складки сделались глубже.
Из-за вежливости она встретилась с девочкой, с которой танцевала когда-то квир-танго. Та поспрашивала, поняла Олесину ситуацию. Набрала свою маму, включила громкую связь. Мама сразу отреагировала предложением. Олеся очень вежливо отказывалась, объясняла, что не может и не сможет, но очень благодарна. Через неделю она съехала с московской квартиры и двинулась в туристический город в соседней области.
Город был сладкой Русью с церквями, колокольнями, монастырями, белым кремлем, рвом, холмами, речкой. Снег чуть подтаивал, поля лежали многослойно — пего, бело, черно, зелено, бордово, серо. Исторический центр покрывали кофейни, лавки и рестораны. По выходным на площади торговал рождественско-европейского вида рынок. Туристы наваливались на город по выходным, казалось, он треснет посредине и развалится.
Олеся поселилась в трехэтажной гостинице, которой владела мать приятельницы. В здании, кроме номеров, кафе и лобби, спрятались бассейн, сауна, спортзал и массажный кабинет. Олесю Хозяйка назвала остеопатом, попросила повесить две версии диплома — на русском и на английском. Кабинет Олесе нравился — с большим окном, великанскими потолками, с ползущей вдоль них лепниной. Номер Олесе нравился — французский балкон, жесткий матрас на большой кровати, большой шкаф и даже маленький холодильник. Правда, унитаз был подростковый, впихнутый между раковиной и стеной. Олеся садилась на него, протискиваясь, а сидела на нем, касаясь бедрами обеих поверхностей. Дизайн комнаты был чересчурным, но Олеся видела и аляповатей.
Кормили её просто, но сытно в кафе при гостинице за счёт Хозяйки. Город Олесе тоже нравился, здесь не было ничего выше четырех этажей. У Олеси сразу появились клиенты. Она делала каждый раз перед сеансом и после дыхательную практику. Очень старалась, чтобы получалось что-то остеопатическое, но чаще всего руки делали просто массаж, пальцам передавались страх со слабостью. Туристы редко возражали или замечали. Однажды туристка, взрослая, возраста Олесиной мамы, сказала, что Олеся вон какая здоровая, а так слабо нажимает. Одна нетуристка, из богатых московских-переселенцев, долго упрекала Олесю в том, что та просто гладит. Хватала Олесины ладони, надавливала ими на себя, показать, как надо. Олесе делалось очень страшно.
Олеся и тут нашла себе студию танцев. В основном, танцевали русские народные. Она не возражала. Ходила на лыжах по полям вокруг города. По выходным к ней иногда приезжали друзья из Москвы, останавливались в её же гостинице или рядом.
Русь-самобранка влияла на жителей. Особенно на туристов и переселенцев, состоящих из богатых людей и творческих людей. Жены олигархов носили вариации народных платьев. Хипстеры обряжались в жилетки, рубашки, шапки с огурцовым и цветочным паттерном. Туристов водили гиды в средневековых нарядах. Многие пытались соответствовать городу и иногда выглядели зарусевшими сильнее, чем он. Тут серьёзно отмечали церковные и языческие праздники, шире советских. Практиковали старинные ремесла, ритуалы и увеселения. На площади на выходных играли на гуслях. Народ бедный и коренной, равнодушный к Руси своего города, пил пиво и скучно смотрел на куски дерева со струнами, и слушал, выплевывая на брусчатку времен стрелецкой казни семечкины обертки.
Но город окутывал русский дух, дышал на всех без разбору: богатых и неблагополучных, переселенцев, туристов и давно местных. Может, он всегда тут сидел в колокольнях, оврагах, подвалах, под водой, а может его завезли недавно приезжие, которые напомнили людям, пережатым советским и постсоветским, что это такое, эта вот Русь. Олеся обращала внимание, что люди здесь чаще употребляют посконные фразеологизмы и выражения, веруют не только в Бога, но и в чудеса и чудесных существ, оставляют еду Домовым, Кикиморам, читают заговоры. Пару раз Олеся на лыжах встречала голддиггеров с металлоискателем. Они не смущались ни перед ней, ни перед зимой, ни перед законом, запрещающим искать тут. Многие в городе были уверены, что ходят по сокровищам.
Ещё не стаял снег, а страна Олеси шагнула в катастрофу. Олеся узнала об этом, придя в номер после работы. Она перезванивалась и переписывалась, плакала. Депрессия снова улеглась на Олесю всем своим весом. Писали друзья из Британии, очень сочувствовали, спрашивали, будет ли революция. Откуда Олеся знала. Она умирала от ужаса. Людей богатого или хипстерского толка в городе поубавилось. Туристов стало немного меньше, клиентов у Олеси тоже. Она жалела, что уехала из Москвы, так редко видела друзей, а теперь они уезжали из страны или планировали. Что думают коллеги, у Олеси не находилось сил спрашивать. С матерью Олеся ругалась страшно в переписке, с отцом голосом по телефону. Она не могла поверить, что от них слышала. Делала дыхательные упражнения. Поняла, что они вроде как заколдованные, решила больше с ними не обсуждать катастрофу.
Хозяйка сделалась деловитее. Она говорила на редких обсуждениях, что война — это очень плохо, но если бы мы не, то американцы бы на нас напали. Олеся осунулась. Каскады её тела повисли грустно. Местные гостиничные затихли и померкли. Переживали, что не будет клиентов. Город жил туризмом. Когда пришли в себя, к Олесе принялись приезжать на выходные друзья, чтобы попрощаться перед отъездом из страны, селились в опустевшей гостинице, Хозяйка делала им скидку. Олеся водила дорогих или приятных ей мужчин и женщин по сказочной Руси, обнимала их на прощание, сжимала их в своих теплых мягких объятиях, расставалась с ними за всю Русь.
Хозяйка решила взбодрить подчиненных баней. Олесе было неловко отказывать, хотя сидеть в жаре она не любила очень. Тут были уборщица баба Настя, администраторка Марина и повариха Галина, сама Хозяйка. Все голые и весёлые, свойские, расслабленные. Кто молодее, кто полнее, кто худее, кто старше. Олеся смущалась видеть все эти голые женские штуки вроде обвисших грудей, шрамов от кесарева, жеванной морщинами и целлюлитом кожи, висящих волосатых мешочком половых губ и складок, складок, складок. Она злилась на себя за это. Считала, что вроде бы давно уже прошла огромную работу, чтобы не чувствовать себя так по отношению к остальным и не стесняться своего тела, тут чего-то чувствовала себя сложно, единственная в этом жарком деревянном коробе куталась, закрывала себя. Хотела отделить себя от остальных. Все хихикали над ней. В углу пиликали специально принесенные кузнечики. В разговорах вскрылось, что Олесино тело - единственное в этой бане, что никогда не надевало свадебного платья. Хозяйка вдруг ужасно задрожала, запричитала, что Олеся останется невенчанной, а вот будет настоящая большая война и мужики совсем исчезнут. Баба Надя предложила гадать на жениха Олесе. Все сразу согласились, покивали. Олеся поняла, что это надо просто перетерпеть. Думала, что сейчас появится таз, зеркало, полотенце, свеча, может быть, кольцо, вспомнила ещё чепчики. Все её коллеги вдруг встали в чем были, то есть голыми, побросали простыни. Хозяйка попросила Олесю подняться, простынь с неё тоже стянули и повели её, как невесту. Олеся, закрывая зачем-то грудь, думала, что тут, видимо, гадают в предбаннике, а не в бане. Но женщины провели её сквозь предбанничек тоже. Повариха Галина приоткрыла дверь. Олеся не понимала, что происходит. Женщины принялись толкать её в пространство между дверью и наличником. Олеся упиралась. Апрельский холод и тьма лизали груди, живот и колени. Баба Надя заговорила, что Олесю надо развернуть, чтобы она высунула «сахарницу». Женщины затвердили хором: «Мужик богатый, погладь рукой мохнатой, мужик богатый, погладь рукой мохнатой». Их коллективная сила развернула Олесю к двери задом и направила. Олеся вся покрылась крупными огуречными мурашками. Хозяйка сказала, что Олеся не помещается, велела сильнее разинуть дверь. Администраторка Марина распахнула деревянную лопасть до скрипа, Олеся вывалилась на улицу и сразу упала на Стрельца. Тот устоял на ногах, удержал Олесю, но весьма удивился. Женщины хрюкали, как ведьмы, повысовывав растрепанные головы из бани. Стрелец, а вернее человек в стрелецкой форме, помог Олесе встать. Она убежала обратно в баню. Женщины затворили, гогоча, за собой дверь. Олеся тоже рассмеялась. Ей стало легче.
Туристы скоро, даже слишком скоро снова появились. Местные выдохнули. Страны и границы закрывались. Чем теплее становилось, тем больше людей обрушивалось на город. Люди сыпались, упаковывали отели, гостевые дома, кафе, рестораны, музеи, церкви. Местные гиды водили орды. Туристы захватили город. Олесина гостиница оказалась расписана вперед на два с половиной месяца. Олеся беспрерывно мяла, терла тела отдыхающих, у неё не оставалось сил переживать про то, какой она плохой и неуверенный остеопат. Клиенты больше не жаловались, будто были благодарны уже за такой сервис, всё ещё им доступный. Или Олеся действительно становилась лучше. Она приходила и засыпала в своем номере. Не могла читать новости, закрывались глаза. Ей нравилось так отвлекаться. Если клиенты хотели разговаривать на самую важную и больную тему, Олеся не поддерживала разговор, даже если человек на столе был её же взглядов. Она решила, что сдуется как воздушный шар, если начнет спорить или только обсуждать происходящее. Друзья-иностранцы и друзья-переселенцы беспокоились о ней, спрашивали, когда она поедет. У Олеси не хватало сил думать про это. Она наконец-то много работала по специальности, которая ей нравилась.
С приходом календарного лета Олеся стала получать столько, сколько не зарабатывала даже в маркетинговой фирме. Она переводила деньги беженцам. На этом как-то успокаивалась. Однокурсница предложила Олесе съездить в ПВР* и поработать там с людьми, Олеся согласилась, но потом они не совпали с подругой по расписанию. Олеся обрадовалась, что не надо ехать. Она боялась, что сделает этим людям ещё хуже. Она стала переводить больше денег. Купила себе кофеварку в номер, потому что очереди за кофе на вынос длились по сорок минут. Часы её приемов пищи подвинули, потому что отдыхающих в гостинице жило и ело слишком много. Олесе просто не хватало мест за столиками. Люди пили, ели, дышали, смотрели, трогали Русь. Проводили своё последнее лето.
Однажды на прием пришел Стрелец, он был в современной одежде, но Олеся сразу его узнала. Он узнал её тоже. Они посмеялись. Стрельца звали Лёша. Он подвернул ногу, проводя экскурсию, спускаясь с колокольни по закрученной и узкой лестнице. Его экскурсионное бюро платило за этот сеанс. Он и не знал, что Олеся тут работает. Думал, она была туристка. Олеся непрофессионально позволила себе, не вслух, оценить его фигуру, как очень хорошую. По его спине плыл большой шрам в виде рыбы. Олеся провела по шраму чуть нежнее и аккуратнее, чем это делают медики и массажисты. Лёша рассказал, как нырнул в речку в детстве и задел спиной корягу. Вода вокруг окрасилась от крови, ну или так рассказывали другие мальчики. Олеся старалась мять и массировать его тело как можно профессиональнее, беспристрастнее.
В ближайшее воскресенье они гуляли по городу после двух его туров. Лёша передал третий и четвертый коллеге, чтобы поводить Олесю. Он был по-прежнему в стрельцовой одежде, только из летних легких тканей. Рассказал, что пошили друзья реконструкторы. Его нога прошла и теперь ловко ходила. Олеся была после утренних народных танцев, легкая, веселая, в крапивном сиреневом платье, естественно перешедшая от танца «барыня» до прогулок со Стрельцом по городским валам. Оказалось, что Олеся почти не знает город и не видела половины всего. Они заходили в музеи, храмы, терема, часовни, поднимались на колокольни, передвигались в кремлевских стенах и древних подвалах. Всюду окопалась, запряталась, лежала, сидела, возвышалась история. Лёша рассказывал, кого где крестили, женили, убили, закопали. Леша проводил Олесю потаенными тропами, подавал ей руку, даже тогда, когда она могла пройти без помощи. Олеся всегда могла пройти без помощи, но сейчас этого не надо было показывать.
На площадь они зашли, толкаясь, перекусить. Отстояли очередь. Лёша спросил, что она будет. Олеся выбрала американо и сэндвич с индейкой. Стрелец поздоровался с продавщицей лотка. Заказал то, что просила Олеся, себе взял чай и рогалик с шоколадом. Олеся улыбалась уставшей женщине. Продавщица назвала сумму, Лёша ответил, что это в счет приведенных сегодняшних двух групп. Женщина постарела от неудовольствия, приостановилась, но всё же отдала Олесе ее кофе. Дальше они сидели у реки на траве, ели, пили, смотрели на алое солнце, заползающее за купола. Олеся подумала, что оранжевые искорки отражаются в голубых глазах Стрельца. Дальше гуляли по берегу, Лёша накинул стрелецкий свой кафтан красного цвета на Олесю. Он был ей мал, покрывал плечи, не до конца обнимая их и спину до крестца. Рассказывали друг другу друг о друге. Олеся подумала, что это всё романтическая пошлость — но видимо именно это и есть настоящее.
Квартира Лёши была однушка на третьем этаже трехэтажного дома, местного небоскреба. По высоченным стенам карабкались, позли полки с книгами, часто со старыми, советскими, словно хотели их спасти, вытащить куда-то наверх, за крышу. Диван-кровать и мебельный набор тоже были винтажные. Квартира досталась Стрельцу от бабушки, которая работала учительницей русского и литературы. Он сначала приезжал сюда ещё к ней, потом в пустую квартиру в отпуск, а дальше и вовсе решил остаться.
Потом между Стрельцом и Олесей, случилась полная сексуальная совместимость, от которой Олеся совсем провалилась в сказку. Стрелец балдел от её тела, гладил, аккуратно перебирал её складки, целовал их на животе, под грудью, на спине, на бедрах, водил губами по своду груди, шее, лицу. Будто Олеся императрица, а складки - это алмазы, сапфиры и бриллианты. Она кончила четыре раза за ночь, с ней давно такого не было. Или никогда.
Сказка продолжилась. Они встречались у него дома или у неё в номере. Гуляли по городу. Ездили за город по другие сказки. Отношения получались физические, Олеся и Стрелец часто занимались сексом, много и вкусно ели. Олеся не умела готовить, а Леша готовил очень интересно всякие разные национальные блюда. Грузинскую, итальянскую, даже индийскую. Он говорил, что это такая часть культурного образования, уметь готовить. Олеся светила глазами, Хозяйка моргала ей и сотрудницам, что не зря гадали.
Родители Олеси сразу почувствовали, что у дочери там что-то серьезное. Маме по фото Стрелец очень понравился. Она даже расстроилась, слишком он был красивый, высокий, стройный, светловолосый и голубоглазый, особенно образованный, артистичный — дочь явно не дотягивала. Она интересовалась, не зовет ли Лёша жить вместе, не приглашает ли замуж, объясняла, что они могут поднапрячься, продать дачу, добавить на двушку в Суздале. Олеся не отвечала на такое. Ей не хотелось серьёзно о чем-то думать и отвлекаться от сказки. Мама объясняла Олесе по телефону, что Лёша явно нормальный, и чтобы дочь не смела с ним говорить «об этом». Олеся вдруг осознала, что они с ним «это» никогда не обсуждали. Она стыдилась, что теперь жила так, будто «этого» вовсе не происходило. Не проверяла новости, чтобы не портить себе настроение. У нее по-прежнему было очень много труда, она старалась делать максимум, но не мучиться, не думать, что она недостаточно смелая и профессиональная. После работы она часто шла к Лёше или он приходил к ней в гостиницу. Они ели и занимались сексом. Говорили теперь мало и функционально.
Об Олесе продолжали беспокоиться друзья-вне-России, а ей было неловко им сказать, что она не просто живёт безопасно и благополучно, а на пределе своего телесного и романтического счастья. Лёша знакомил Олесю со своим кругом. Все оказывались только интересными людьми. Семьи-реконструкторы — шили русские средневековые костюмы, воссоздавали события истории Руси и традиционный уклад в своих семьях. У всех бегало по многу детей, а женщины в красивых традиционных платьях обслуживали гостевой стол. Олеся краснела, она единственная из женщин сидела. Олесе подарили русский сарафан её размера. Потомственный керамист — низкий, тощий, курящий много, рассказывал хорроры про город, например, про Великий тряс, потом загрустил и выключился. Совсем юный звонарь просто всегда молчал и пил что-то из мутное из бутылки, говорил один Лёша. Бабушка-тонкая-интеллигенция в коконе из седых прядей и шали — экскурсовод в музее, они со Стрельцом шептались, Лёша целовал ей перстни на костлявых пальцах. В город-самобранку в командировку приехала Олесина приятельница-фотографка, пила кофе с ней и Стрельцом, даже заигрывала с ним по инстинкту, которому не могла противиться, Олеся понимала и не злилась.
В Лёше, как и во всех, жили нюансы. Во-первых, деньги. Он предложил Олесе, что каждый платит за себя сам в ресторанах, кафе, и в гостиницах, если они куда-то едут. За продукты поровну. Часто платил тот, у кого быстрее находился кошелек под рукой. Потом Лёша лез в телефон, высчитывал на калькуляторе и говорил, кто кому что должен перевести. Олеся никогда не проверяла его подсчеты. Больше всего переводов денег по сберу у неё происходило теперь с Алексеем Павловичем Р. Но Олесе это даже нравилось, это ощущалось по-европейски. Каждый платит за себя. Потом сложилась традиция, что, когда они шли к нему, в супермаркетах платила всегда Олеся. Потому что в своем доме он вкусно готовил. Олеся тоже не возражала, ей нравилось, что Стрелец ценит свои усилия. Олеся всегда платила за свои посещения музеев, где работали друзья Стрельца, он нет, говорил, что у него какая-то специальная карточка. Второй нюанс, Олесин кругозор. В разговорах с друзьями, его или её, когда Олеся говорила, Лёша вдруг останавливал её и просил не рассуждать о том, о чем она понятия не имеет, не говорить «странности» или «бредни». Олеся обижалась, напрягалась всем телом, плотнела каскадами, потом Лёша её целовал, трогал, и Олеся мягчела снова, успокаивалась.
К концу лета к Олесе приехали очередные друзья для прощания. Недавно поженившаяся пара, наконец-то добившаяся виз и продумавшая план релокации. Багажник и заднее сиденье их машины были уже забиты вещами. Они собиралась по чуть-чуть заранее, заканчивая дела в Москве. Выезжали через неделю. Олеся работала утром, попросила Лёшу поводить друзей по городу. Тот присоединил их к очень большой орде туристов и взял с них деньги. Друзья Олеси удивились, но промолчали. Стрелец понял, что они не ожидали, но проигнорировал. После экскурсии все они встретились с Олесей на обед. Друзья рассказывали, как именно получали визу, как пытались объяснить родителям свой отъезд, как нашли квартиру там, куда они едут, как будут пытаться сохранить свои работы и проекты на удаленке. Олеся задавала вопросы, переживала, радовалась. Стрелец просто ел. Друг заговорил про саму катастрофу, её несправедливость, людоедство, разрушение двух стран, отъезд людей. Олеся слушала и кивала. И говорила, что не знает, что делать. Что это в первый раз в жизни всего их поколения и тех, кто младше. Она не смотрела на Лёшу. Отключилась от него совсем. Тот закопался в салате. Подруга пнула мужа под столом. Он понял. И Олеся тоже. Переключились спрашивать про Олесину новую специальность. После кофе провожали друзей до машины. Олеся обнимала их и спросила зачем-то тихо подругу, платили ли они за экскурсию. Та кивнула, и добавила, что ничего, это такая поддержка Олесе. Наверное.
По дороге к Лёше домой они впервые принялись узнавать друг друга. Олеся — упрекать Стрельца за то, что он взял с её друзей деньги. Что ему было сложно провести еще двух человек бесплатно. Как так можно, это ведь её близкие люди, отличные ребята, почему он не мог сделать для неё исключение в своей жадности. Стрелец спокойно ответил, что этих глупых предателей родины он вовсе должен был прогнать, а не водить их по любимому городу и не ходить с ними обедать. Они ничего не понимают, рассуждают уверенно о том, в чём не разбираются вовсе, не читали нормальных книг, не знают истории, не понимают, как всё сложно, как, впрочем, и Олеся, и бросают страну в самый сложный для неё период. Но Олеся хотя бы не уезжает. Они зашли в стрелецкий двор. Олеся спросила, как он может так во всём ошибаться. Он покраснел и собрался ответить. Она развернулась и двинулась к себе в гостиницу.
Олеся лежала на кровати, спускалась этажом ниже в кабинет массировать суставы и поворачивать конечности. Чаще стала ходить на народные танцы. Кроме русских начала учиться фламенко с новой инструкторкой. Несчастливое её тело двигалось отчаянно, желая забыться. Олеся пропускала в кафе обеды и часто ужины. Хозяйка и коллеги беспокоилась. Олеся уже забыла о том, что от недоступа к любви может быть так больно. Ей словно вставили кол от грудины к животу, и с ним внутри приходилось жить. Стрелец не писал и не звонил. Олеся пару раз во время сеансов цепляла его глазом, красиво и стремительно ведущего группу не поспевающих туристов. От этого в прямом смысле опускались руки. Олеся злилась на себя. Передвинула свой стол так, чтобы никогда-никогда глаза не сталкивались с окном. Бабье лето закончилось. Олесины каскады уменьшились значительно, лицо упало. Мама, всегда любившая начувствовать плохое, догадалась, и писала дочери, что она неправильно себя вела с Лёшей всегда и теперь потеряла такого парня. Олеся решила не блокировать мать, но просто не читала от неё сообщения. Хозяйка позвала Олесю в баню. Олеся отказалась. Баб Настя испекла пирог с шоколадом и принесла ей. Ужасно некрасивый, кривокоржий, со стекшим в одну сторону шоколадом. И невероятно вкусный. Олеся жевала его у себя в номере, мазалась, как в детстве, и плакала.
В день, когда она доела пирог, объявили мобилизацию. Олеся сразу написала сообщение Стрельцу. Спрашивала, какая у него категория, есть ли медотвод и прочее. Лёша удивительно быстро и легко ответил, что он не годен по состоянию здоровья, и чтобы не она не волновалась. Слово приходило за словом, договорились до того, что зря поссорились и очень скучают друг по другу. Лёша сам пришёл к Олесе в гостиницу. Администраторка Марина тут же написала всем остальным гостиничным коллежанкам в вотсап. Отреагировали множеством сердец, бутонов, единорогов. Только Баб Настя пульнула то, что Стрелец — мудила.
Олеся лежала с Лёшей обнявшись, и думала про то, что ей совсем всё равно, что он думает, как он ошибается. Это всё ерунда по сравнению с тем, что она испытывает рядом с ним. Вот это надо ценить, не разбрасываться, это ведь такое счастье. Она снова начала много и вкусно есть. Стала совсем красивая, мягкая, счастливая. Они проводили больше времени вместе. У обоих делалось меньше работы. Люди разъезжались, мужчины бежали, женщины или отправлялись с ними, или собирались двинуться за ними позже. Даже внук Баб Насти улетел через Ереван в Стамбул. Олеся переживала, Стрелец её успокаивал. И жил так, будто по-прежнему ничего не происходит. Олеся забывалась. Она танцевала до примирения со Стрельцом три раза в неделю. Теперь два. Лёша обратил внимание на это её увлечение. Про школу, где занималась Олеся, Стрелец рассказал, что танцы там неподлинные, так, одна стилизация, люди непрофессионалы, не знают материала, только выуживание денег. И Олеся бросила, согласилась, что теперь нужно экономить.
Город-самобранка опустел. Ветер мыкался по стенам кафе, церквей, кремля, монастырей. Сказка без людей как-то не работала. Улицы стояли декорациями. Все здесь теперь двигались медленнее и реже. Даже Стрелец водил свои скромные группы медленно, чтобы самому не заметить, что у него теперь даже в выходной не более двух туров. Олеся из-за двух-трёх пациентов в день стала снова задумываться, как плохо и непрофессионально она работает, как боится их суставов, мышц, костей, даже жира.
От сложного времени они отвлекались друг другом. Утром пили однажды кофе у Лёши на кухне после того, как провели ночь. Похихикивали. Олеся натянула красный стрелецкий кафтан на голое тело. Он с трудом на ней сходился. Лёша трогал Олесю между ног под красной тканью, поднимался наверх, гладил складки. Целовались. Тишину расправил звонок, резкий и казённый. Олеся качнулась всем телом. Лёша поднялся, высунул ноги из тапок, тихо подошел к двери. Всмотрелся в звонок. Аккуратно вернулся обратно к Олесе. Сел на табурет, прошептал, что это люди в военной форме. Снова звонили. В глазах Стрельца творилось землетрясение. Олеся подумала, что это и есть Великий тряс. Она решала, что делать. Работали её мозг, сердце, генетическая память. Звонили и стучали. Олеся прикрыла глаза и дышала от низа живота в грудь. Открыла, Лёша всё сидел на стуле, уменьшившийся и некрасивый. Она встала, попросила его лечь на пол. Он ничего не понимал, но повиновался. В дверь долбили и почему-то говорили, что сломают дверь. Олеся присела над Лёшей, скинула с себя кафтан. Положила на Стрельца руки и принялась крутить и хрустеть его ногами, руками, шеей, аккуратно сворачивать его. Лёша только тихо вздыхал. Звонок трубил непрерывно. Олеся одной рукой раскрыла складку своего живота, в правом боку, под грудью, свернула Стрельца и заложила его туда. Потом подняла с пола кафтан, натянула его на себя. Поставила чашку и тарелку Лёши в шкаф. Осторожно, как беременная, вышла в коридор, распахнула дверь и сонно посмотрела в нутро подъезда. Два худых человека — один низкий, другой ещё ниже, оба в военной форме, попросили Алексея Павловича Р. Олеся ответила, что его нет, а где он, понятия не имеет. Тот, что пониже, вдруг ужом проскользнул мимо Олеси. Она знала, что это незаконно, но не стала спорить. Уж обползал маленькую квартиру, даже побывал в кладовке. Спросил у Олеси, а чего она тут делает, когда тут прописан только Алексей Павлович Р. Она ответила, что это не их дело. Военные вышли, она медленно закрыла дверь и защелку. Прошагала в комнату. Присела на диван, раздвинула обеими руками свою большую складку справа. Нащупала Лёшин локоть и выудила его, постепенно, морщась от боли, на постель. Стрелец появлялся рукой, плечом, торсом, ногой, головой, ногой, рукой. Потный Леша сложно дышал и постанывал. Олеся, аккуратно растирая стрелецкие конечности, уверенными движениями расправила их одну за одной. С хрустом или без него. Леша откашлялся, дернулся, вжался в стенку со старыми советскими обоями в цветок и полосу и принялся с ужасом глядеть на Олесю. Она молча сняла кафтан, повесила на спинку стула, натянула трусы, лифчик, подминая в них железы и складки своего тела. Оделась в джинсы, футболку, носки, свитер. Накинула куртку и вышла из квартиры Лешиной бабушки.
Через несколько дней за завтраком Олеся услышала от поварихи Галины, что Стрелец уехал из города. Повариха спросила, собирается ли Олеся за ним, как другие девчонки за своими мужиками. Олеся покачала головой и пошла к себе в кабинет. Там лежала взрослая клиентка, уже приходившая раньше. Крупная, круглая, со складками. Как Олеся в будущем. Олеся разминала ей ноги и руки, давила на плечи. Потом подошла с клиентской макушки, наклонила аккуратно голову вправо, влево, сказала, что сегодня они попробуют что-то новое, от чего голова должна начать поворачиваться до конца, и хрустнула. Пациентка сказала — ух ты!
*ПВР – пункт временного размещения, где содержатся беженцы