Эльмау | Рассказ

Оказавшись в незнакомом городе, открывал местные полицейские сводки, среди которых выискивал упоминание площади, парка или сквера, где когда-то были взяты с поличным барыги. Прямиком туда и направлялся при первой возможности.

Вот почему в Лейпциге, в котором оказался в сумерках накануне, его уже успели удивить три места. Томаскирхе, где Бах, пятый евангелист, каждую неделю выдавал в космос по кантате. Мемориал сожженной в 1938-м синагоги, на фундаменте которой под открытым небом теперь стояла сотня бронзовых стульев. И, конечно, вокзал, куда они примчались на скоростном с Михаэлем: гигантский ампирный портал подъездных путей, настолько огромный, что казалось, будто он помещался не столько в пространстве, сколько в воображении.

В Лейпциг писатель и переводчик приехали из Вены. А до того он прилетел в Мюнхен, оттуда вместе в Берлин, дальше были Зальцбург, Дрезден… И впереди маячил Инсбрук. Оттуда его напоследок должны были забросить в Шлосс-Эльмау, замок-отель со спа среди снегов и лыжней вокруг замерзшего горного озера.

Три дня в Эльмау — это было интересно, это он предвкушал. Замок основали поклонницы баварского короля Людвига, утонувшего в озере покровителя искусств. Хижина короля располагалась выше в горах, в ней монарх, оставив внизу свиту, любил в уединении покуривать опиум, глядя в заснеженную горную пропасть, куда погружалось солнце.

А еще в Эльмау должна была прибыть из Гамбурга русоволосая красавица с нефритовыми зрачками, с которой он познакомился год назад на своем вечере. Тогда они на следующий день рванули на Северное море, на границу с Данией. Там беспрестанно дул ветер, зашвыривавший слова обратно в рот, и на безлюдных пляжах стояли плетеные купальные будки, в которых они целовались, посматривая на морскую пустыню, на растертую нордом стальную зыбь. Целовались молча, потому что и так все было ясно. С тех пор они состояли в переписке. Но он ничего не узнал о ней, кроме того, что она — медсестра в хосписе.

В Инсбрук писатель должен был вылететь уже без переводчика. На встречи в промо-туре с каждым разом приходило все больше людей. Михаэль перешептывался с устроителями, сообщавшими, сколько было продано билетов. В Вене читатели уже просто ломились. Михаэль пробормотал на ухо: «Сто сорок». Не избалованный и двадцатью слушателями, писатель кивнул.

Проснувшись в Лейпциге и заглянув в гугл-карты, он уже через десять минут знал, что в трехстах метрах от отеля в сквере у Музея искусств может разжиться тем, что нужно. Вскоре, преодолев небольшой парк и площадь, он протянул мальчишке-сирийцу свои пятьдесят евро.

Разговевшись из кулака тут же в сквере, на ветру, жадно вытягивавшем вместе с ним джойнт, он зашел в привокзальный «Макдональдс». Там он встретил этого же замерзшего, с синими губами, пацана, впившегося в гамбургер. Они переглянулись. Набычившийся мальчишка с хлюпом вытянул остатки кока-колы, а он поторопился подойти к кассе для заказа.

На следующий день, выйдя из такси, он обнялся с Михаэлем, через мгновение зашагавшим к дальнему терминалу, и переложил из кармана на край урны оставшийся кусочек, завернутый в папиросную бумажку: вдруг не пропадет и кому-то пригодится.

В Инсбруке его встречал в аэропорту придворный водитель, а в лобби замка уже ждали. Он сразу увидел ее — такую долгую, нога на ногу, отвесно сидевшую на оттоманке над чашкой кофе.

Дальше они почти бежали по сводчатым замковым коридорам, умудряясь на лету целоваться. Дальше были два дня прогулок в горах и две ночи, в течение которых они говорили только о том, что вокруг и сейчас, ни слова о прошлом, ни слова о будущем. Это был их молчаливый уговор. Лишь однажды она обмолвилась о себе. Встала покурить у открытого окна в пол, переминаясь на захрустевшей ледком лужице, набежавшей днем с карниза, посмотрела на освещенные луной лесистые склоны… и засмеялась.

Он подошел к ней.

«Ничего особенного. Просто вспомнила… Просто вспомнила. Мне было тринадцать, когда мы эмигрировали в Германию. Мать скоро вышла замуж за немца. Он был добрым пьяницей. Все время дул пиво и, когда напивался, орал на нас, что мы ни черта не понимаем по-немецки».

Утром они прошлись в последний раз вокруг озера. Снежный накат поскрипывал под подошвами. Проезжали навстречу сани, запряженные заиндевевшей лошадкой, подрагивавшей бубенцами. Лес, засыпанный ночным снегопадом, поднимался и высился по склонам причудливыми, как в оперных декорациях, фигурами… Все было залито светом, перемежаемым набегающими клочьями облаков.

Возвращаясь из аэропорта, снова запрещал себе думать. Была ли когда-либо замужем? Есть ли дети? Или у нее счастливая семья? Эти знания были лишними.

Вечером, после выступления, он отправился в сауну. В отеле этом имелось установление, они прочитали о нем в брошюре, лежавшей на прикроватной тумбочке: «No eyes’ contact, please». Да, никто из постояльцев не посмел за все время посмотреть ему в глаза.

Сначала он зашел в хаммам, пропал в мраморной пещере в клубах пара, как пропадали утром в облаках горные вершины, когда они гуляли вокруг озера. Затем в сауне столкнулся с целой компанией. Один из, рослый, атлетически поджарый парень, породистый, как почти все постояльцы, о которых он уже успел подумать: «Аристократы», — то и дело косился на него. Это показалось забавным, и он нырнул в бассейн, выплыл в канал, шедший кругом сауны под открытым небом, чтобы перевернуться на спину, всматриваясь в близкие горные звезды.

Когда вернулся, когда вышел в предбанник, где компания разместилась в креслах, о чем-то оживленно говоря, давешний парень вдруг порывисто подошел к нему. «Скажите, — спросил он, указывая на шестиконечную звезду на цепочке на его груди, — из какой вы страны?». «Из Израиля». «Мне не нравится, что вы из Израиля. Я думал, в Шлосс-Эльмау никогда не будет человека из Израиля».

Писатель ничего не ответил. Он вернулся в сауну и сидел в ней до тех пор, пока ему не захотелось снова нырнуть, снова выплыть под звезды. Он так и сделал, а потом вышел в раздевалку, где никого уже не было.

Перед тем как уснуть, он стоял у открытого окна, курил и допивал Lafroaig, ополовиненный с ней накануне. Под ногами похрустывал лёд, а над головой призрачно белели горные склоны, на которые когда-то посматривал знаменитый король. ¶