23.12.2022
Александр Смолянский
ЗАМЕТКИ О КАСТИЛИИ
ЧУДЕСА СЕЛЬСКОЙ КАСТИЛИИ ЧУДО ПЕРВОЕ САНТО-ДОМИНГО-ДЕ-СИЛОС
Начну с рассказа про три городка, которые редко посещают, хотя они всего в часе езды от Бургоса. Эти места называют «Треугольник Арлансы» по названию протекающей там небольшой речки.
Трудно поверить, но в этой деревушке с населением человек триста находится один из самых необычных испанских монастырей.
В XI веке настоятелем местной обители Св. Себастьяна стал монах-бенедиктинец Доминик, родом из соседней Наварры. Он привел в порядок монастырские дела и, как рассказывают, исцелил немало больных. Умер он в 1073 году и похоронен тут же, в клуатре монастыря. Почти сразу началось его почитание, монастырь переименовали в его честь, а сам Доминик был канонизирован. К святой обители потянулись паломники, тем более, что два важнейших паломнических маршрута - «Дорога Св. Иакова» и «Дорога Сида» - проходят совсем рядом.
По легенде примерно через сто лет после смерти Доминика на его могилу пришла женщина по имени Хуана Аса, которая была на сносях и могла вот-вот потерять ребенка. Явившийся ей Св. Доминик пообещал, что она родит еще одного сына. Так и случилось - сыном этим стал Доминик де Гусман, будущий основатель ордена доминиканцев. С тех пор Св. Доминик почитается в Испании как покровитель рожениц. До 1931 года даже существовал обычай, по которому к постели готовящейся родить испанской королеве приносили из монастыря жезл Св. Доминика.
Небольшой клуатр монастыря совершенно дивный – мавританские арки, ряды сдвоенных колонн, аскетичная мозаика из булыжника под ногами, изысканные кессоны потолка над головой, по углам рельефы 11 века, но подробно описывать не буду - все видно на фотографиях.
фото автора
И все-таки всемирную славу этому месту принесла не старинная архитектура, а живущие там ныне монахи. С 11-го века круглый год, пять дней в неделю по шесть раз в день они возносят молитвы, распевая грегорианские хоралы.
Каждый, кто в положенный час окажется сегодня в монастырской церкви, сможет услышать это чудо. А гораздо раньше случилось другое чудо: в середине 70-х монахи записали свое пение, но поначалу эта запись ни привлекла внимания. Когда же в 1994 году фирма Angel выпустила компакт-диск с этой записью, то диск CHANTS буквально взорвал Америку, оказавшись на третьем месте в Billboard 200, то есть в списке самых продаваемых дисков! Только в США их было продано два миллиона, а по всему миру еще четыре! Грегорианские хоралы рекламировались как средство против стресса современной сумасшедшей жизни. Упрощение, конечно, но по мне, как бы ни преподносилось, лишь бы продолжали слушать эту красоту.
Еще до отъезда в Испанию я написал в монастырь письмо, спросив, когда можно услышать монахов. Через 10 минут пришел любезный ответ с расписанием и пожеланием господнего благословения.
В 18-45 мы вошли в монастырскую церковь, где уже собралось немало народа. Видно было, что многие приехали издалека. Минут через десять «на сцену» вышел молодой монах-доминиканец, поклонился (не нам, конечно), зажег свечу и занял свое место. За ним по одному стали выходить и другие братья, всего человек двадцать. Среди них было два совсем сгорбленных старика, один из них катил перед собой ходунок. Прошло несколько минут, прихожане затихли и в полной тишине, в полутьме, при свете свечей, под купол церкви взлетели первые звуки хорала.
Признаюсь, что я грешным делом, украдкой даже попытался что-то записать на телефон, но вышло, конечно, не очень. Лучше послушайте в хорошем качестве - эти записи легко найти в ютубе. А еще лучше поезжайте и послушайте пение в самом монастыре – это ощущение ни одна запись не передаст.
Самое удивительное, что на этом сюрпризы крошечной деревеньки не закончились.
Помните прославленный итальянский вестерн Серджио Леоне «Хороший, плохой, злой»?
Помните хрестоматийные последние 20 минут фильма, когда на круглой площадке горного кладбища Sad Hill, словно на арене античного амфитеатра, среди крестов сошлись трое бандитов, ищущих зарытое золото конфедератов? Помните фирменную сигару Клинта Иствуда и особенно те пять минут бессловесной пантомимы смертельной дуэли, смены крупных планов лиц и пальцев на кобуре - и все это под легендарную музыку Эннио Морриконе, имитирующую пение койота?
Так вот эпизод этот снимался тут. Летом 1966 года сюда приехала съемочная группа, 250 солдат испанской армии построили среди холмов то самое кладбище Sad Hill с 8000 могил, среди которых и происходила знаменитая финальная сцена фильма.
В 2015 году группа энтузиастов восстановила кладбище Sad Hill - как это делалось, можно увидеть в документальном фильме Sad Hill Unearthed (2017) режиссера Гильермо де Оливейра.
Так что, если теперь выйдете из монастыря и пройдете километра два дорогой, ведущей в сторону городка Контрерас, то окажетесь в горной долине и увидите кладбище, а при известном воображении ощутите и дымок сигары Клинта Иствуда из вестерна, неизменно включаемого в списки ста лучших фильмов в истории кино.
ЧУДЕСА СЕЛЬСКОЙ КАСТИЛИИ ЧУДО ВТОРОЕ ЛЕРМА
В двадцати минутах езды от Санто-Доминго-де-Силос находится городок Лерма. Живет в нем меньше 3000 человек, но городок явно с амбициями.
Замечаешь это сразу и издалека: уже за несколько километров видна колоссальная крепостная стена Лермы и за ней то ли громадный дворец, то ли замок.
Размеры замка и укреплений очевидно не соответствуют размерам городка, стоящего на высоком холме. Он явно хочет казаться Градом на холме. И в каком-то смысле так оно и есть.
Для испанцев город Лерма, точнее его прежний владелец герцог Лерма, - символ коррупции. Звали бывшего хозяина города Франсиско де Сандоваль. Этот аристократ настолько ловко сумел убедить слабого и недалёкого короля Филиппа III в своей незаменимости, что тот по сути передал в его управление всю страну, доверил право подписи на государственных документах и доступ к королевской печати. Среди прочих милостей был ему пожалован и герцогский титул по имени городка, из которого происходила его семья.
Все это в начале XVII века сделало герцога Лерму самым влиятельным человеком в стране. Ну и, разумеется, одним из самых богатых. Его влияние на Филиппа III было столь велико, что он даже уговорил его в 1601 году перенести столицу из Мадрида в Вальядолид - только потому, что загодя cкупил много земли на окраине города. Естественно, когда столица переместилась в Вальядолид, герцог продал эти земли втридорога. После чего через несколько лет повторил свой трюк: приобрел много дешевой недвижимости в Мадриде и в 1606 году надоумил монарха перенести столицу обратно в Мадрид.
После смерти Филиппа III у нового короля появился собственный фаворит, граф Оливарес, тот самый, которого мы знаем по работам Веласкеса – эрмитажному портрету и огромному конному портрету из Прадо. Новый фаворит обвинил старого в казнокрадстве, велел посадить того под домашний арест и взыскать миллион дукатов.
Но к этому моменту герцог Лерма, заранее почуяв опасность, уже умолил Папу Римского возвести его в сан кардинала, что позволяло избежать светского правосудия. После чего испросил у короля разрешения покинуть двор и удалился в свои дворцы в Вальядолиде и Лерме. Жители Мадрида даже сочинили по этому поводу песенку: чтобы избежать петли, самый большой испанский вор надел красную мантию (Para no morir ahorcado, el mayor ladrón de España, se viste de colorado).
Косвенным подтверждением репутации герцога Лермы стало то, как скульптор Грегорио Фернандес изобразил его в одной из своих самых известных композиций "Снятие с креста двух разбойников". Герцог Лерма был покровителем Грегорио Фернандеса, когда скульптор начал работать в Вальядолиде, и Фернандес, вероятно, хотел отблагодарить герцога за помощь. Но изобразил-то он герцога Лерму в образе Дисмаса, «доброго разбойника», распятого рядом с Иисусом. Сравните два лица на фотографии – бронзовый бюст Герцога Лермы и «доброго разбойника», правда похожи?
Зато каким красавцем предстал Герцог Лерма на конном портрете Рубенса, висящем в Прадо! Там, кстати, можно увидеть немало картин из коллекции герцога.
Зато совершенно иным, печальным и возвышенным, изобразил герцога Лермонтов, который в юности безо всяких на то оснований полагал его своим предком, хотя по семейному преданию род восходил к некоему шотландскому барду Джорджу Лермонту.
Теперь становится понятней, почему крошечная Лерма окружена такой колоссальной стеной и почему на главной площади стоит гигантский дворец герцога, превращенный теперь в дорогой отель.
Вместе с тем, как нередко случается с лиходеями, герцог Лерма был человеком богобоязненным и основал в маленькой Лерме целых шесть монастырей. Некоторые из них до сих пор действуют и один мы даже посетили.
Это был женский монастырь Ордена Св. Клары, одного из ответвлений ордена францисканцев. Устав ордена очень строгий, в нем делается упор на бедности, смирении и беспрекословном затворничестве, монахини-клариссинки не могут показываться мирянам, общение с ними возможно только через перегородку.
Последнее обстоятельство создало для нас неожиданную проблему: известность выпекаемых клариссинками сладостей сравнима разве что со славой самого герцога Лермы.
За сладостями мы туда и пришли. Выбрали по висевшей на стене картинке самые соблазнительные, нажали на звонок, за крутящейся перегородкой откликнулся девичий голос, мы сделали заказ, вертушка повернулась и перед нами предстал фирменный монастырский пакет с нашим заказом. Рядом с ним лежала машинка для оплаты кредиткой.
Я приложил кредитку – платеж не проходит. Приложил другую – снова не проходит. Мы стали нервничать, видя, что история приобретает какой-то жульнический привкус, под стать репутации местного герцога. Однако монашка за вертушкой молча и смиренно ждала оплаты. Наконец третья кредитка сработала и мы с чистым сердцем отправились обедать в asador.
Так называется дровяная печь и сам способ приготовления знаменитого местного деликатеса – Lechazo asado, двухнедельного молочного ягненка (прошу прощения у впечатлительных читателей). Асадором называется и таверна, где подают это лакомство. Наша именовалась Asador Casa Anton и вмещала в себя всего несколько небольших столиков покрытых дешевой клеенкой.
Столик мы предусмотрительно заказали накануне. Меню нам никто не предложил, всем приносят одинаковый комплексный обед – белый хлеб, бутылку розового вина, тарелку салатных листьев, спрыснутых бальзамиком и, конечно, коронное блюдо - только что вынутого из печи Lechazo asado!
Описывать то, что мы испытывали в последующие полчаса я не стану, все равно не сумею, скажу только, что ради этого стоит приехать в Лерму даже, если никаких других дел там у вас не намечено.
А если все-таки до Лермы не доберетесь, но сможете посетить Толедо, то не пропустите там Госпиталь Тавера, построенный по приказу инквизитора, кардинала Таверы. В левом крыле Госпиталя находится Музей фонда герцога Лерма с прекрасной коллекцией картин, до сих пор принадлежащих его наследникам. Там и Эль Греко, и Сурбаран, и Рибера, и Тинторетто.
А находящуюся в Госпитале могилу самого Таверы любители кино, возможно, вспомнят по фильму Бунюэля «Тристана», действие которого разворачивается в Толедо - перед тем как стать любовницей своего дядюшки, юная героиня (Катрин Денев) посещает с ним могилу кардинала Таверы и словно отдается каменному изваянию, почти целуя мраморные губы инквизитора.
Ох, не одобрил бы все это вороватый, но богобоязненный герцог Лерма.
ЧУДЕСА СЕЛЬСКОЙ КАСТИЛИИ ЧУДО ТРЕТЬЕ КОВАРРУБИАС
Последняя вершина «Треугольника Арлансы» это деревушка Коваррубиас.
До нее от Лермы и от Санто-Доминго-де-Силос всего минут двадцать на машине. А ехать туда нужно непременно, потому что это не только вершина треугольника, но в каком-то смысле вершина всей Испании. Именно эта деревушка с населением человек пятьсот зовется «Колыбелью Кастилии», а следовательно именно отсюда есть пошла земля испанская.
Название деревушки, как полагают, пошло от соседних пещер красноватого цвета (cuevas rojas), а миловидных местных девушек уже веками называют racheles или rachelas, то есть красавицами, намекая на прекрасную Рахиль, жену Иакова.
Поселение здесь существовало еще в доримские времена, римляне построили крепость, вестготы в VII веке возвели крепостную стену, через сто лет разрушенную маврами. Для нас же главное то, что в X веке граф Фернан Гонсалес изгнал отсюда мусульман, положив начало графству Кастилия, которое впоследствии станет королевством и, присоединяя к себе Леон и другие королевства, объединит испанские земли и превратится в конце XV века в Испанскую империю.
После отвоевания Толедо христианами в XI веке столица Кастилии переместится туда, но за Коваррубиасом навсегда останется слава «Колыбели Кастилии», а за графом Фернаном Гонсалесом репутация отца-основателя.
О нем писали Лопе де Вега и Вашингтон Ирвинг, Фернан Гонсалес стал героем сказаний и исторических хроник, его имя носят улицы в испанских городах, режиссер Хавьер Сето в 1963 году снял о нем эпический фильм «Кастилец» (El Valle de las Espadas). Немудрено, что хотя умер Фернан Гонсалес в Бургосе, именно сюда, в крошечный Каваррубиас, в XIX веке был торжественно перенесен его саркофаг.
Могила находится в Соборной церкви Космы и Дамиана (La iglesia parroquial de San Cosme y San Damián de Covarrubias), ради которой непременно стоит приехать в эту деревеньку. Есть там и другая диковинная могила – норвежской принцессы, казалось бы последнее, что можно ожидать в этих южных широтах.
В тринадцатом веке король Кастилии и Леона Альфонсо X, жена которого никак не могла подарить ему наследника, договорился о браке с юной норвежской принцессой Кристиной Хоконсдаттер. Через год принцесса отправилась в Кастилию, но когда добралась до владений будущего супруга, выяснилось, что его жена беременна и нужда в новом браке отпала. Девушку пришлось выдать замуж за брата короля, который в утешение даже обещал по ее просьбе возвести часовню в память о Святом Олафе, легендарном норвежском короле. Но брак этот оказался бездетным, часовню супруг так и не построил, а принцесса умерла несколько лет спустя в возрасте 28 лет.
Однако не все так печально - норвежцы до сих поря чтят ее память, у них даже есть «Общество принцессы Кристины». Благодаря его содействию в 1978 году напротив церкви Космы и Дамиана появилась бронзовая статуя принцессы, а в трех километрах от Коваррубиаса все-таки – хоть и с некоторым опозданием - построили часовню Св. Олафа.
Скажу честно, меня такая неразрывность памяти, чувство единства времени и сопричастности прошлому сильно впечатлила.
И все же главное, что ошеломило в этой церкви, это ее музей. Казалось бы, что можно увидеть в деревенском музее? Как выяснилось, многое – и превосходные деревянные полихромные скульптуры, особенно Св. Рох в образе поломника в Сантьяго-де-Компостела, с посохом и гроздьями настоящего винограда! И живопись поздней готики, немного неловкая, еще не знающая перспективы, но такая трогательная в своей анонимности.
фото автора
И тут дохожу до небольшой картины и глазам не верю. Я не о качестве самой работы, а о табличке с именем автора – Ян Ван Эйк!
Увидеть в деревенском музее картину Ван Эйка, от которого до нас дошло всего-то картин двадцать, это, согласитесь, граничит с чудом.
Помню, как в начале пандемии в Генте устроили ретроспективу Ван Эйка, как на нее поехали люди со всей Европы, как почти невозможно было туда прорваться, а тут, пожалуйста, висит себе Ван Эйк в пустом зале деревенского музея.
Сразу оговорюсь, что в путеводителях эту картину упоминают как работу Ван Эйка, на табличке же осторожно написали круг или мастерская Ван Эйка и, судя по качеству работы, я скорее поверил бы табличке, но все равно ощущение такой близости к Ван Эйку в подобном месте казалось совершенно нереальным. Приглядитесь к картине на фотографии и решайте сами, путеводителям верить или табличке.
Зато в соседнем зале нас ждала работа, мастерство которой отменяло любые споры – там возвышался большой деревянный полихромный триптих «Богоявление» совершенно дивной красоты. От работы неизвестного автора начала 16 века невозможно было отойти. Думаю, такой работой гордился бы Прадо.
фото автора
Посмотрите сами на фотографии. Очень надеюсь, что можно разглядеть и грациозную, чуть удлиненную шею восседающей на троне Богоматери, и ее немного раскосые печальные глаза, и ниспадающие на плечи легкие золотые кудри, и стоящего за ней опирающегося на посох старика Иосифа с морщинами на лбу и в уголках глаз. Посмотрите на волхвов, представляющих три возраста человека и (следуя традиции, но все же совсем в духе нашего времени) три разных континента.
Вот коленопреклоненный пожилой Мельхиор, седой и морщинистый, на воротнике его одеяния можно заметить бахрому. Вот слева от Богоматери Гаспар, средних лет и с немного восточными чертами лица. В руке он держит шляпу. Но приглядитесь к этой руке! Я даже снял кисть крупным планом. Взгляните на V-образные складки его туники– так и хочется предположить, что это Victoria, победа света, победа над смертью. Хотя, подозреваю, что это только мои фантазии.
Рядом с Мельхиором юный африканский царь Валтасар. Его золотая мантия кажется невесомой, на тонком ожерелье крест, предвещающий судьбу младенца. Сам же беззаботный младенец с любопытством тянется к подарку, который принес Мельхиор. И не думаю, что случайно то, что Иисус - единственный живой среди застывших вокруг него фигур. Если не считать, конечно, собачки, которая, задрав голову, жалобно скулит у ног Богоматери. Этот провидческий собачий вой, как мне кажется, деталь довольно нетрадиционная. Я снова не удержался и сфотографировал вещую собачку отдельно.
Не хочу заканчивать свой рассказ о Коваррубиасе на столь возвышенной ноте, поэтому спущусь напоследок на землю и скажу, что на выходе из этой деревни мы снова увидели мишленовский ресторан!
Такая, видно, в Испании традиция: чем меньше городок, тем изысканнее кормят.
ЭКСТАЗ ЗА СТЕНАМИ КРЕМЛЯ АВИЛА
В Авилу стоит приехать по крайней мере по двум причинам.
Во-первых, из-за полностью сохранившихся грандиозных городских стен XI века, окружающих старый город, этот кастильский кремль. Нигде в Европе нет оборонительных сооружений, уцелевших в таком первозданном виде.
А во-вторых из-за того, что тут, в полутора часах езды от Мадрида, царит настоящий культ св. Терезы, одной из самых почитаемых женщин в истории, покровительницы Испании, монахини и автора книг, считающихся одной из вершин литературы Ренессанса, книг до сих пор читаемых и почитаемых. Испанисты, наверное, предпочтут, называть ее Тереса, но я буду следовать устоявшейся русской традиции.
Как Прага крутится вокруг Кафки, а Дублин вокруг Джойса, так в Авиле воздух города буквально напоен именем св. Терезы, памятью и любовью к ней. Любовь эта неподдельная и естественная – статуя святой у городских ворот Alcazar усыпана живыми цветами, ежегодно школьниц автобусами привозят в Авилу в надежде, что пример Терезы, не без труда преодолевшей мирские искушения и совершившей много добрых дел, поможет им в собственной жизни. Уверен, что даже, если надежды эти не оправдаются, привозить сюда школьниц нужно, уж больно хорош этот небольшой городок. Однако без подробностей о жизни Терезы Авильской, о самой Авиле рассказать невозможно.
Тереза родилась в богатой и знатной авильской семье, к шести годам выучилась читать и, как впоследствии признавалась, особо увлекалась рыцарскими романами. Почти через сто лет Сервантес уже будет добродушно посмеиваться над авторами и читателями рыцарских романов, но тогда еще они были в моде и юная Тереза не могла от них оторваться, признавшись потом в автобиографии в этом грехе: «Я предалась привычке читать их [книги]… Мне не казалось дурным тратить многие часы дня и ночи на столь суетное занятие… если у меня не было новой книги, казалось, не было и радости”.
Росла она набожной и впечатлительной. Однажды, когда Терезе было лет семь, она даже вместе с братом сбежала из дома, чтобы отправиться в Африку, в земли мусульман, дабы принести им слово Христово а, если придется, то и пострадать за веру. В полутора километрах от городских стен детей поймал их дядя и вернул домой - не ходите дети в Африку гулять! Сейчас там святилище Cuatro Postes, лучшее место, откуда можно увидеть двухкилометровые крепостные стены, их башни и ворота. Ночью стены подсвечивают и во мраке сказочная Авила смотрится буквально пришедшей «из тьмы веков».
Девушке старались дать хорошее образование. В запасниках Прадо есть картина Гарсии де Миранды, дающая представление о том, как это происходило.
В тринадцать лет Тереза потеряла мать и, как она потом признавалась, стала искать утешение в нарядах, украшениях и романах о любви. Отец почел за благо отправить девушку на время в монастырь. Пребывание там, однако, повлияло на нее сильнее, чем он предполагал.
В монастыре Тереза чем-то сильно заболела, и ее, уже почти не подававшую признаков жизни, отправили умирать в отчий дом. Там несчастную уже готовились отпевать, но три дня спустя, подобно Лазарю, Тереза вернулась к жизни. После этого она твёрдо решила стать монахиней. Согласия на уход в монастырь отец ей не дал, но это уже ни на что не могло повлиять и, когда девушке было около двадцати лет, она самовольно ушла из дома и поступила в кармелитский монастырь Воплощения в Авиле, взяв имя Терезы Иисусовой (Teresa de Jesús).
Сегодня паломники непременно приходят в этот монастырь, Convento de La Encarnacion, где Тереза 20 лет была настоятельницей и где находится ее могила, третья по счету.
В монастыре, однако, Тереза нашла не приют молитвы и бедности, а скорее светский клуб, где можно хорошо отдохнуть. Монахини носили там свои лучшие одежды, вкусно ели и принимали любовников. После двух десятилетий, проведенных в такой атмосфере, ее охватило желание реформировать свой орден, вернувшись к изначальной аскетичной простоте, строгой молитве и медитации. Так постепенно стал возникать Орден Босоногих Кармелиток, ведь Иисус запретил брать своим ученикам на дорогу обувь: «Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха» (Матф. 10, 10).
Именно не желавшие показать своё лицо босоногие кармелитки испекли те необыкновенные сладости, о которых я упоминал, рассказывая о Лерме.
В 1562 году Тереза получила разрешение Папы основать первый монастырь с более строгим уставом. В итоге она основала 16 монастырей, но в историю вошла не столько этим, сколько своими мистическими озарениями, опытом общения с богом через молчаливую молитву, о которых поведала в своих книгах.
Ее «Книга жизни», написанная между 1562 и 1565 гг. – один из самых замечательных образцов христианской автобиографии, по своей глубине и выразительности, сравнимый с «Исповедью» Блаженного Августина и «Житием» протопопа Аввакума. Язык книги напоминает устную речь не слишком образованного человека, который хочет рассказать простыми словами о тончайших движениях души и трудном пути к Богу через молитву и озарение, пишет Тереза намеренно безыскусно, буквально «как бог на душу положит».
Но автобиография умалчивает, однако, об одном важном обстоятельстве, которое стало известно совсем недавно. А ведь вполне возможно, что обстоятельство это и было одной из причин, побудивших Терезу написать свою книгу.
Выяснилось, что дед Терезы по отцу был евреем.
Публикация в 1946 году в «Бюллетене Испанской королевской академии» документов, безусловно подтверждающих еврейское происхождение отца Терезы, стала настоящей сенсацией. Широкая публика между тем узнала про эти документы гораздо позже –долгое время о них старались не упоминать - тогда тоже боялись оскорбить чувства верующих.
Как же вышло, что дед Терезы, в 1622-м причисленной к лику святых, а в 1970-м ставшей первой женщиной, удостоенной титула Учителя Церкви, был евреем?
Дедом ее оказался Хуан Санчес (1440-1507), богатый еврейский купец в Толедо. В конце XV в. он, как и многие испанские евреи, был вынужден принять христианство, однако затем вернулся к вере предков и воспитывал в ней своих сыновей. После того как в 1484 году инквизиция пообещала прощение выкрестам, тайно исповедующим иудаизм, в случае их искреннего раскаяния, Хуан Санчес покаялся, был прощен, но во искупление грехов принужден был в течение семи пятниц кряду ходить по улицам Толедо в ярко-желтой одежде с вышитыми крестами и языками пламени. Рядом с ним шел пятилетний Алонсо, ставший через 30 лет отцом Терезы.
Позже семья перебралась в Авилу, где тщательно скрывала свои еврейские корни. Дед будущей святой выправил документы о знатном происхождении и женил своих сыновей на девушках из благородных семей.
Исследователи полагают, что Тереза прекрасно знала об этой истории и более того, еврейское происхождение оказало немалое влияние на становление ее личности.
Современный исследователь пишет, что в сознании многих католиков выкресты по-прежнему идентифицировались как иудеи – враждебная сила, подрывающая христианскую религию и Церковь изнутри. Совершенно определенно высказался по этому поводу в 1556 г. Филипп II: «Все ереси, которые рождались в Германии и Франции, происходили от потомков евреев, точно так же, как мы это видели и продолжаем каждодневно видеть в Испании». Отсюда исходило и стремление светских и церковных властей ограничить участие «новых христиан» в жизни испанского общества, в виде законов «о чистоте крови» (limpieza de sangre), запрещавших им поступать в университеты, занимать общественные должности, принимать духовные звания и многое другое. Многих из них заставляли дать показания перед трибуналом инквизиции. Звучит знакомо.
Форма и построение «Книги жизни» как раз и напоминает распространенный в Испании XVI в. «жанр» показаний перед инквизиционным трибуналом, обязательно включавший в себя четыре части: идентификацию, генеалогию, автобиографию и беседу об основах христианского вероучения. Все эти четыре структурных элемента легко обнаруживаются у Терезы. Она понимает, что постоянно находится под подозрением как рождённая от потомков выкреста, и словно чувствует, что вынуждена оправдываться перед незримым судом.
Интересно, что задолго до скандальной публикации 1949 года Дмитрий Мережковский в своей книге «Испанские мистики» говорит о страхе, который неизменно водил рукой Св. Терезы. Одна из самых ярких сцен книги - встреча Терезы с Великим Инквизитором. Писатель сначала сообщает об обнаруженном им примечательном совпадении: останки Торквемады покоились как раз неподалеку от дома отца Терезы: «Против отчего дома Терезы находилась доминиканская обитель Санто-Томазо, где была могила Великого Инквизитора, Торквемады…Слышала, вероятно, Тереза в детстве, рассказ об одном из последних дел Торквемады, легенду о Св. Младенце. Выкрестов иудейских из города Окканьи близ Авилы обвинили, справедливо или несправедливо». Особенно мне нравится это «справедливо или несправедливо». Надо бы с Дмитрием Сергеевичем быть поосторожней. Испанисты вообще относятся к этому его сочинению именно как к сочинению.
Мы, конечно, зашли в обитель Санто-Томазо (Real Monasterio de Santo Tomás), стоящую за стенами старого города. Там трепетно сохраняется исповедальня св. Терезы с решеткой, сквозь которую она каялась в грехах. В этой резиденции Фердинанда и Изабеллы покоится прах их единственного сына Хуана, умершего девятнадцати лет от роду.
А где-то рядом останки еще одного внука выкреста – Великого Инквизитора Томаса Торквемады, на кострах которого сжигали еретиков и «тайных евреев». Но могилы его не отыскать – она сгорела во время пожара, сейчас его прах где-то под полом сакристии. Ей же богу, деду его, полагавшему, что приняв крещение, сжигает за собой все мосты, лучше было бы взять фамилию Пуэнтекемадо («сожженный мост» по-испански). Его же внук, нося имя Торквемада («сожженная башня») так и сгорел, словно разделив участь сожжённых им жертв. Осенью 1483 года Торквемада возглавил инквизицию, а первый большой еврейский погром состоялся уже в 1485, под предлогом того, что «новые христиане» убили инквизитора Арагона.
Как же это похоже на 2 сентября 1918 года, когда в ответ на убийство Урицкого был объявлен красный террор. Как похоже на 7 ноября 1938 года, когда семнадцатилетний Гершель Гриншпан, узнав о трагедии своих родителей, депортированных из Германии, убил в Париже немецкого дипломата Эрнста фон Рата. Ответом на это через два дня была «Хрустальная ночь».
Любой, кто посетит Авилу и вспомнит о Св. Терезе, окажется и в монастыре Св. Терезы (Convento de Santa Teresa). Перед ним, на одноименной площади, он увидит статую сидящей святой с трогательным букетом свежих цветов в руке. А зайдя внутрь сразу поймет, что монастырь этот воздвигнут буквально на месте рождения Терезы – в нем даже воссоздана комната, в которой она появилась на свет, воссоздана во всех деталях – кровать под бордовым балдахином, белый таз с полотенцем, и, конечно, книги и две оплывшие свечи.
Если же пройти в небольшой музей, то там можно увидеть четки святой и совсем уж удивительную реликвию - ее нетленный безымянный палец, которым она эти четки перебирала. На пальце, между прочим, кольцо, недаром по-испански безымянный палец это «палец для кольца», dedo anular. Говорят, палец этот Франко держал возле своей кровати до самой смерти.
В каком-то смысле св. Тереза действительно осталась живой и нетленной. Предполагается, что она скончалась в первой половине октября 1582 года. Но католические страны в тот год переходили с юлианского календаря на грегорианский, даты с 4 по 15 октября из календаря были изъяты и даты смерти Терезы Авильской просто не существует. Это ли не буквальное воплощение ее страстных молитв?
Зато день рождения Терезы хорошо известен, особенно мне - родились мы с ней в один день.
Совсем рядом с монастырем Св. Терезы возвышается Авильский собор, первый испанский готический собор, напоминающий базилику Сан-Дени. В Авильском соборе, правда, одну из башен так и не достроили, что хорошо видно.
Войдя в собор, понимаешь, что он, собственно, является частью крепостной стены, а его апсида – одной из ее 88 сторожевых башен. Окно прорублено прямо в «кремлевской стене», хорошо видна ее трехметровая толщина.
Потолок в соборе из странного, красноватого, «кровавого» песчаника, но думать о том, что это напоминание о мучениях жертв Торквемады не хочется – глаз сразу ловит блеск органных труб, направленных прямо в глубину собора, словно трубы сонма архангелов, возвещающих рождение св. Терезы.
А если кто-то думает, что история ее безнадежно устарела, то это не так – совсем недавно св. Терезу стали обсуждать еще и как одну из предшественниц феминизма.
Книга духовных наставлений, написанная женщиной в мужском мире XVI века, как могло случиться такое? Ведь христианская традиция запрещала женщинам учить, опираясь на слова апостола Павла: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии».
Не по этой ли причине, вопрошают новомодные исследователи, св. Тереза в «Книге жизни» была полна самоуничижения? Писала же она: «Я самое грешное и слабое из всех созданий, бывших когда-либо в мире». «Великая милость Божия уже и то, что я не в аду, как того заслужила». «В молодости мне говорили, что я хороша, и я этому верила, потом говорили, что я умна, – я и этому верила, а теперь говорят, что я – святая, но этому я уже не верю».
Современная исследовательница Э. Вебер писала, что в документах о канонизации Тереза характеризовалась как «мужественная женщина», «мужская душа», вынесшая все трудности с «мужским бесстрашием».
Таким образом, по мнению современных интерпретаторов самоуничижительные фразы, которыми переполнена «Книга жизни» были осознанной стратегией автора позволявшей женщине высказаться публично. Получается, Тереза утверждает, что дьявол появляется в умах лишь тех женщин, которые считают себя недостаточно сильными и привлекательными для того, чтобы быть с Богом, то есть недостаточно верящих в свои силы! Звучит знакомо.
Если уж говорить о привлекательности, давайте посмотрим, как св. Терезу изобразили Рубенс и Рибера – где там привлекательность, одна духовность!
фото автора
Но уж зато Бернини взял реванш за всех в своем скандальном алтарном образе «Экстаз св. Терезы» в римской церкви Санта-Мария-делла-Виттория. Получив от заказчика, кардинала Корнаро, 12 000 скудо (на эти деньги можно было построить всю церковь), Бернини решил, что может рискнуть и заставить говорить о себе весь Рим.
Он абсолютно реалистично воплотил одно из видений, которые св. Тереза описывает так: ««На меня снизошел такой восторг, что я чувствовала, словно поднимаюсь ввысь, вырываясь из своей земной оболочки…Вблизи от меня… возник ангел, имевший человеческий облик… он был невысок, но очень красив, лицо его сияло, как у небесных ангелов… В руках у него было золотое копье, чей наконечник выглядел как огненная стрела. У меня возникло ощущение, что он проткнул копьем несколько раз мое сердце и все мои внутренности. Затем он, казалось, вытащил их вместе с копьем, а внутри у меня остался лишь огонь огромной любви к Богу. Боль была такой сильной, что я застонала. Но эта же боль приносила огромное наслаждение, и не хотелось, чтобы она кончалась; удовлетворить мою душу мог только сам Бог. Боль была не физической, а духовной, хотя тело участвовало в этом процессе – и в немалой степени».
Понятно, что подобный телесный экстаз, изображенный гением Бернини до сих пор вызывает недвусмысленные ассоциации у всех, кто видит этот шедевр. Подобает ли покровительнице Испании лежать в такой позе? Но не забудем, что покровительницей ее объявил не Ватикан, а испанский Парламент, а Патрон по решению власти это просто патрон в ее арсенале.
В размышлениях о чудесах, увиденных в Авиле, мы вышли через городские ворота, сели в машину и отправились в Саламанку. Но по дороге нас ждало последнее чудо – в закатном свете небо вдруг заполыхало так, что сразу вспомнились слова поэта «грозил пожаром Турции закат». Я остановил машину и даже сфотографировал этот отголосок пожара – хочется верить, не того, которым по всей Испании прошел Торквемада, не того, который был изображен на позорном одеянии Хуана Санчеса, выкреста из Гранады, а того, что горел в душе его внучки.
ДВЕ САЛАМАНКИ
фото автора
В документальном фильме «Саламанка» Руслана Федотова и Александры Кулак жизнь течет будто в двух измерениях: предки героев фильма из секты меннонитов, желавшие жить строго по слову Библии, перебрались двести лет назад из Европы в мексиканскую деревню Саламанка.
Их потомки и сегодня пытаются жить в Новом Свете так, словно живут в старом, словно эти двести лет не пролетели – передвигаются на лошадях, освещают жилище свечами, но рядом с их деревней шумит обычный мексиканский город XXI века, источник вопросов и соблазнов.
Так и испанская Саламанка, существующая словно в двух эпохах. Современная, юная, праздничная и бесшабашная, она умудряется легко и органично жить в своих средневековых и барочных декорациях из теплого золотистого песчаника.
Толпы веселящихся в барах студентов не дают, конечно, забыть какой нынче год, но их древние студенческие традиции создают ощущение жизни одновременно в двух временных пластах. А студенты здесь на каждом шагу, их больше сорока тысяч, чуть ли не треть населения Саламанки. По сути весь город – приложение к своему университету, основанному в начале тринадцатого века.
Было время, когда Университет Саламанки числился среди лучших в Европе, соперничая с Болоньей, Оксфордом и Парижем. Его закончили Эрнан Кортес и Игнатий Лойола, сюда приходил Колумб в надежде увлечь профессоров идеей нового пути в Индию.
Закончил его и великий поэт эпохи барокко Луис де Гонгора.
Пару лет назад замечательный переводчик Павел Грушко подарил мне сборник стихов Гонгоры. Как современно звучат в его переводе строки, которым почти полтысячи лет:
Что юрист из Саламанки
узнаётся по осанке, —
что ж,
но что новые перчатки —
не свидетельство о взятке, —
ложь...
Подойдя к университету, сразу видишь толпу туристов, внимательно изучающую фасад с причудливыми завитками, геральдическими эмблемами и черепами.
Все напряженно всматриваются, явно стараясь что-то увидеть среди этих украшений.
Мы сразу занялись тем же – попытались среди барочного пиршества отыскать легендарную маленькую лягушку. Найти ее непросто, но, говорят, если отыщешь без посторонней помощи, то путешественника ждет удача, студент непременно сдаст экзамен, а девушка выйдет замуж в течение года.
Безуспешно промучившись минут десять, я решил, что по крайней мере последние два обстоятельства для нас уже не актуальны, и обратился за помощью к пробегавшему студенту. Он, смеясь, подвел мой взгляд к небольшому черепу, на котором неприметно примостилась лягушка.
Университет хорош необыкновенно, не понимаю, как вообще можно тут учиться, не отвлекаясь на эту красоту.
В одной из аудиторий по-прежнему живы потрескавшиеся, изрезанные временем скамьи 16 века. На втором этаже роскошная библиотека - самая старая из университетских библиотек Европы, в ней почти три тысячи манускриптов.
В течение почти двадцати лет ректором Университета Саламанки был Мигель де Унамуно, знаменитый философ и писатель, не боявшийся критиковать ни политиков, ни церковь.
В 1924 году диктатор Примо де Ривера сместил строптивого ректора, сослав его на Канары. Тогда это было совсем не такое притягательное место, как сегодня.
Республиканцы Унамуно восстановили, но и им от него доставалось.
В октябре 1936 года, в ответ на выступление в стенах университета фалангистского генерала, Унамуно воскликнул: «Я не в силах смолчать. Иногда молчать означает лгать. Потому что молчание можно понять как соучастие». Ректор был снова смещен, помещен под домашний арест и через несколько недель умер во сне. Незадолго до смерти он писал: ««Не знаю ничего отвратительнее того союза казарменного духа с церковным, на котором держится новая власть».
В фильме Алехандро Аменабара «Во время войны» хорошо показаны эти последние месяцы жизни Унамуно.
Сейчас университет Саламанки, конечно, уже не тот и не в силах конкурировать с университетами Мадрида и Барселоны, но престиж его по-прежнему высок. В Испании даже есть выражение: чем природа обделила, в Саламанке не восполнишь, то есть, уж если здесь не получишь, то не получишь нигде.
От студентов тут по-прежнему нет отбоя отчасти и по той причине, что это единственный университет Испании, который выдает официальный сертификат на знание испанского языка, аналог американского TOEFL. Сертификат, конечно, можно получить и за границей, но ведь учиться в Саламанке так весело и приятно!
Либеральные веяния 19 века привели к тому, что теология и каноническое право исключили из программы этого университета. Мог ли такое вообразить себе Папа Григорий XIII, доверивший математикам из Саламанки подготовку календарной реформы, когда на смену Юлианскому календарю пришел Григорианский?
Только в 1940 г. по настоятельному пожеланию Ватикана преподавание этих дисциплин возобновили, для чего в здании стоящего рядом бывшего иезуитского колледжа пришлось создать отдельный Папский университет. По его древним коридорам бродить позволяют только с экскурсоводом.
Внутри Папского университета нас ждали изысканные потолки, восхитительная барочная церковь и сказочной красоты лестница, ведущая на второй этаж, ко внутреннему дворику. Так и представляешь себе, как по нему прогуливались иезуиты, оказавшись на один этаж ближе к небесам.
Час спустя мы уже были на Plaza Mayor - так называется центральная площадь любого испанского города. Жители Саламанки считают, что из главных площадей всех городов страны, их площадь - самая элегантная. Не думаю, что это объясняется только патриотизмом – площадь, действительно бесподобная.
Единство строгого ансамбля зданий и арок, замыкающего Plaza Mayor с четырех сторон, нарушается только нарядной Ратушей, что лишь подчеркивает дивную гармонию площади.
Над арками видны медальоны с портретами выдающихся сыновей и дочерей Испании, среди них Сервантес, Колумб, св. Тереза Авильская, конкистадоры Кортес и Писарро. Разумеется, не забыли и Мигеля де Унамуно.
Короли и королевы на самом почетном месте, называемом «Королевский павильон». В 1936 году к ним добавили и портрет Франко. И только в 2017 г., спустя больше сорока лет после смерти каудильо, медальон удалили, следуя «Закону об исторической памяти».
Сбивать медальон начали в семь утра, чтобы не привлекать внимание прохожих – Саламанка город консервативный, а память о Гражданской войне, разделившей страну почти поровну, до сих пор незажившая рана. Раскапывают могилы, идентифицируют и перехоранивают тела погибших.
Самым известным случаем было перезахоронение останков самого Франко. Из грандиозного ансамбля в Долине Павших, где в вырубленной в скале колоссальной церкви, превосходящей размерами римский Собор Св. Петра, тело бывшего диктатора перенесли в его семейный склеп на скромном кладбище в окрестностях Мадрида. Могилу также похороненного в Долине Павших духовного наставника Франко, основателя движения фалангистов Хосе Антонио Примо де Ривера, пока не тронули.
Я был в Долине Павших через два месяца после перезахоронения Франко. Все было тихо и буднично, хотя совсем недавно произошло событие, сравнимое разве что с переносом тела Ленина из Мавзолея на Волково кладбище в Питере. Никаких демонстраций, никаких информационных стендов. Расслаблено и приветливо улыбались служители. По зеркальным мраморным плитам исполинской базилики, построенной в том самом стиле «слияния казарменного духа с церковным», бродили немногие посетители, и только самые наблюдательные могли заметить, что одна из плит чуть отличается по цвету от соседних, более старых.
Испания старается рану гражданской войны особо не бередить, там почти нигде не встретишь мемориалы и «места памяти», которых так много в Германии. В этом отношении Саламанка уникальна – совсем рядом с Plaza Mayor находится «Центр документации Гражданской войны».
Это архив и еще что-то вроде испанского Мемориала – в кавычках и без. Тут хранятся материалы, относящиеся ко всему периоду правления Франко, «периоду массовых репрессий» с обеих сторон, хотя репрессии проигравших республиканцев продлились не так долго.
В Центре мы оказались единственными посетителями. Повсюду информация о жертвах гражданской войны и франкистского государства. Отдельные стенды - о пропаганде и контрпропаганде с обеих сторон, плакаты в духе «болтун – находка для шпиона» и «враг не дремлет».
На одной из стен сентябрьский номер «Крокодила» за 1936 год с рисунком Кукрыниксов на обложке - под крылом самолета со свастикой стоят два нациста, поясняющая надпись: "Говорят, мы любим вмешиваться в чужие дела, но ведь мятеж в Испании – наше дело." Сочинено явно по горячим следам – в июле 36-го Германия отправила на помощь Франко первые эскадрильи. На заднем плане рисунка вскинул руку в фашистском приветствии военный с подозрительно семитской внешностью. Возможно, Кукрыниксам таким и представлялся Франко, особенно, если и до них долетели непроверенные слухи, что он дальний потомок крещенных евреев.
Сразу вспомнился зал мадридского Музея Королевы Софии, посвященный пропаганде того же периода. Там, рядом с «Герникой», висят агитки получше, впрочем и музей тот побогаче скромного Информационного центра. Но и в Центре есть своя «Герника», трогательный коллаж, составленный из крошечных фотографий ужасов той войны.
Самый неожиданный раздел Центра оказался масонским! Я глазам не верил, стоя на пороге «зала тайных собраний масонов». Стены пестрели именами коварных масонов и их секретными символами, повсюду виднелись брошюры с описанием мрачных масонских ритуалов, значки, медали и другие знаки отличия. От циркулей, строительных уголков и молотков рябило в глазах. В некоторые циркули была вмонтирована пятиконечная звезда. На одной из фотографий усатый масон делал какие-то загадочные пассы, причем, судя по выражение лица, с явно злокозненными целями.
Спрашивается, масонов-то за что?
Оказалось, что первоначально Центр был создан франкистами в 1937 году для антикоммунистической пропаганды и расследований преступлений республиканцев.
Потом к списку задач было добавлено "создание архива документов о сектах, действующих в стране, чтобы выявить и наказать врагов Церкви".
В 1938 году началась подготовка документов для будущих судов. Готовила их «Делегация специальных служб», подчинявшаяся лично Франко. Располагалась она в Саламанке, военной столице франкистов.
Масонов Франко ненавидел люто. В этом было явно что-то личное. Чем не угодили ему вольные каменщики, среди которых во всем мире были люди не самые заурядные – Наполеон, Бенджамин Франклин, Авраам Линкольн, Симон Боливар? Российские масоны не хуже: Карамзин, Грибоедов, Суворов, Кутузов, Пушкин и Бенкендорф.
Отец и брат Франко тоже были масонами.
Некоторые историки предполагают, что и сам Франко хотел стать вольным каменщиком, но был отвергнут. Лучше бы его туда взяли. Как лучше бы взяли в Венскую Академию художеств его будущего немецкого союзника.
Словом, масоном Франко не стал. С этого, наверное, все и началось.
В Парламенте Второй республики в 1931 году было около полутора сотен масонов, большинство из них состояло в Социалистической и других левых партиях. Неудивительно, что Франко назвал Республику масонской операцией. В 1936 он объявил о создании единой национальной идеологии. Родилась идея крестового - антиеврейского и антимасонского - похода.
Фалангисты издали указ, согласно которому все имущество и документы, принадлежащие «враждебным политическим партиям и организациям» должно быть конфисковано. Все шесть тысяч испанских масонов подлежали аресту. Масоны всегда ассоциировались с антиклерикализмом и либерализмом – слова эти Франко ненавидел. Франкисты устроили около 18 000 антимасонских судебных процессов, немало масонов было расстреляно.
Масоны преследовали бедного Франко всю жизнь. Осень 1958 года, генералиссимус Франко принимает в своем дворце делегацию из двух американских сенаторов и советника Председателя американского Генштаба. Американцы хотят обсудить возможный визит президента Эйзенхауэра. Франко в восторге, он рассказывает о необходимости раз и навсегда искоренить коммунистическую угрозу и мировое масонство. Один из сенаторов вежливо прерывает его: Сэр, президент Эйзенхауэр - протестант, я - масон, мой коллега-сенатор - еврей. Я тоже масон, добавляет советник. Как рассказал много лет спустя его сын, писатель Гор Видал, Франко все-таки сумел сдержать свое негодование - желание пройтись по улицам испанской столицы вместе с лидером свободного мира было слишком велико. На следующий год Эйзенхауэр посетил Испанию.
И все-таки всю жизнь Франко не забывал про «масонский еврейский заговор» - именно эти слова он произнес в 1975 году в своей последней речи.
Уже через пятьдесят дней после смерти генералиссимуса в Испании начался переход к демократии, который вскоре привел к легализации всего, что ненавидел тоталитарный режим: политических партий, союзов, различных религиозных конфессий, права на собрания и демонстрации, но сопротивление легализации масонов было сильнее, чем даже сопротивление разрешению компартии. Масонские организации узаконили только в 1979 году.
Нет, не напрасно ненавидел Франко каменщиков - словно предчувствовал, что именно каменщики, обыкновенные каменщики, собьют его барельеф на Plaza Mayor.
После масонского потрясения хотелось перевести дух, хотелось чего-то аполитичного и прекрасного.
Саламанка и тут не подвела - рядом с Центром мы увидели изумительное здание, почти целиком из цветного стекла. Это был Casa Lis, частный музей ар-нуво и ар-деко. Именно это и требовалось – красота в чистом виде!
Переливающийся на солнце огромный стеклянный потолок, витые подлокотники деревянных кресел, причудливые броши и хрустальные флаконы Рене Лалика, фантазии Фаберже, стеклянные чудеса Эмиля Галле, вдохновленные дягилевскими балетами грациозные танцовщицы из бронзы и слоновой кости Деметра Чипарюса. И главное –множество восхитительных французских фарфоровых кукол 19 века. В музее утверждают, что равных этой кукольной коллекции в мире нет.
Выйдя из солнечного, беззаботного музея, мы снова прошли мимо Центра документации, где испанцы пытаются непредвзято разобраться со своим горестным, запутанным прошлым, чтобы всем им легче было двигаться в такое будущее, где не надо юлить или отмалчиваться на вопросы детей, тех самых студентов, что наполняют сегодня улицы Саламанки. И тогда не придется цепляться за прошлое, как меннонитам из той, другой, мексиканской Саламанки. Как многим жителям другой, гораздо более близкой мне страны, что тоже все никак не хотят расстаться со своим горестным и запутанным прошлым, прячась в нем и не умея или не решаясь шагнуть в сегодняшний день – без генералиссимусов и всемирного заговора коварных масонов.
ПОЛНЫЙ СЮР ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛА-АЛЬБЕРКА
Говорят, что в древней Саламанке время остановилось.
Хотя местный университет и основан в 1218 году и считается одним из старейших в Европе, но тридцать тысяч его студентов все-таки не дают времени остановиться там окончательно, особенно по выходным.
Зато в часе езды от Саламанки мы попали в две деревни - La Alberca и Mogarraz, - где время действительно будто застыло. Обе они считаются чуть ли не самыми красивыми в стране.
Сначала расскажу о первой из них.
С первого шага погружаешься в ощущение чего-то совершенно сюрреалистического: узкие мощеные улицы, фахверковые дома с нависающим вторым этажом (чтобы платить за меньшую площадь фундамента), первый этаж почти везде гранитный, а со второго и выше многие дома из дерева. И вокруг ни души, если не считать нескольких одиноких туристов. Куда делась тысяча жителей, населяющих Ла-Альберку? Мы этого так и не поняли.
Название деревни вполне созвучно нашему политкорректному времени – еврейское слово с арабским артиклем. Означает оно «озеро» или «бассейн», который арабы использовали для сбора воды. Следы первых местных поселений восходят еще к неолиту – в соседних ущельях найдено много наскальных рисунков. Деревня стала расти в тринадцатом веке по воле короля Альфонсо IX. Но еще раньше сюда прибыл со своей свитой французский дворянин, женатый на дочери короля Альфонсо VI. У многих жителей Ла-Альберки до сих фамилии с французскими корнями.
Говорят, что жило здесь и много евреев, со временем почти всем из них пришлось креститься. Дабы удостоверить истинность перехода в новую веру, многие из них над входом в свой дом выбивали надпись, славящую Богоматерь. Судя по количеству надписей AVE MARIA над древними порталами, евреев здесь действительно было немало. Впрочем, славили Богоматерь, наверное, не только евреи.
Главная площадь (Plaza Mayor) сначала показалась неожиданно многолюдной, я не сразу понял, что вместе с нами было там человек восемь. В дальнем конце площади над деревенским рестораном висел плакат: «Хемингуэй здесь никогда не ел». Было впечатление, что примеру Хемингуэя следовали и все его читатели.
Кроме гранитного столба с Распятием на площади находился информационный центр для туристов, где единственная работавшая там и не говорящая на английском сотрудница протянула нам карту с рекомендуемым маршрутом.
Пройти по нему вокруг всей деревни заняло минут двадцать. Но какие это были двадцать минут! На каждом шагу приходилось удерживать себя, чтобы не навести смартфон на очередной безлюдный проулок шириной в метр, на дом, помнящий, и шестого Альфонсо, и девятого или на колонны, арки и своды Храма Успения Богородицы, самое величественное строение деревни.
Жалко, что мы не приехали сюда 13 июня. В этот день жители Ла-Альберки довольно необычным образом отмечают праздник Св. Антония Падуанского – они выпускают на волю поросенка, которого все местные жители подкармливают до 17 января, дня Св. Антония Великого (жившего на тысячу лет раньше своего тезки из Падуи) когда поросенка ловят и разыгрывают в лотерею на Plaza Mayor. Вырученные деньги идут на благотворительность, а выигравший поросенка может поступать с ним по своему усмотрению.
И все же самым неожиданным для меня оказалась связь Ла-Альберки с классикой мирового кино.
В 1933 году Луис Бунюэль, ставший уже мировой знаменитостью после «Андалузского пса» и «Золотого века», закончил один из своих самых радикальных фильмов – получасовую документальную картину «Лас-Урдес. Земля без хлеба».
Фильм начинается с титров, рассказывающих о нищете, в которой прозябают жители района Лас-Урдес в провинции Касерес. Режиссер сообщает, что до 1922 года туда не вела ни одна дорога, никто в Испании не знал о происходящей там трагедии. После этого режиссер говорит, что новая дорога идет через деревушку Ла-Альберка, показывает ее улицы, называя деревню феодальной, ведь почти все жители Лас-Урдеса должны кому-то в Ла-Альберке. На экране возникает знакомая нам церковь Ла-Альберки с черепами в нишах и голос за кадром сообщает, что черепа эти олицетворяют незавидную судьбу деревенских жителей. Потом мы видим быков на улице Ла-Альберки и те самые надписи AVE MARIA над дверями. Действие переносится на Plaza Mayor, где сегодня праздник, который отмечают в духе "Андалузского пса": недавно женившиеся юноши должны на полном скаку оторвать голову петуху, подвешенному за ноги. Крупным планом показан ребенок, увешанный медалями, и Бунюэль говорит, что эти украшения скорее напоминают языческие африканские амулеты. Очевидно, что даже режиссер-атеист поражен увиденным в этой богом забытой деревне. Затем действие переносится в Лас-Урдес, туда от Ла-Альберки километров пять по прямой.
Сценами ужасающей нищеты в Лас-Урдесе Бунюэль рассчитывал поразить публику не меньше, чем двумя своими предыдущими сюрреалистическими картинами - происходящее там было для него за гранью реальности. Кстати, и финансирование фильма было вполне сюрреалистическим – деньги дал приятель Бунюэля, анархист Рамон Асин, выигравший их в лотерею.
Разумеется, фильм был запрещен тогдашним правым правительством. Пришедшие к власти республиканцы запрет сняли, но началась Гражданская война и было уже не до кино. Режим Франко фильм снова запретил, но, возможно под впечатлением от картины, уже через год после победы над республиканцами объявил Ла-Альберку «Национальным историческим памятником». А вот полную версию фильма показали только в 1965 году! Зато три года назад испанский режиссер Сальвадор Симо снял полнометражный мультфильм «Бунюэль в лабиринте черепах», посвященный работе Бунюэля над фильмом «Земля без хлеба» - и сразу получил за него Премию Европейской Киноакадемии.
ПОЛНЫЙ СЮР ЧАСТЬ ВТОРАЯ МОГАРРАЗ
После деревни La Albarca сюр продолжился в соседней деревне Mogarraz. Мы и так понимали, что от сюра тут никуда не деться, ведь ехали мы сюда из Саламанки, то есть спускались на юг (а юг по-испански sur), но то, что сюр будет крепчать, мы, честно говоря, не ожидали.Предварительно прочли, что население Могарраса в 2017 году было всего 283 человека, история та же, что и у соседней Ла Альберки - основан в 13 веке, первые жители французы и крещеные евреи, - поэтому задерживаться там мы не планировали. Думали, что остановимся минут на двадцать, посмотрим пару заброшенных домов и вернемся в Саламанку. Но не тут-то было.
Пройдя по первой же улочке мы поняли, что пустая Ла Альберка по сравнению с этой деревней просто Шанхай: вокруг действительно не было ни души, буквально ни одного человека! Но странное дело – меня не оставляло неприятное ощущение, что кто-то внимательно наблюдает за каждым нашим движением, молча вслушивается в каждое наше слово. Это даже разочаровывало: ну вот, все как и должно быть в двадцать первом веке, а обещан-то был тринадцатый!
Шутки шутками, но чувство, что мы тут не одни, усиливалось с каждым шагом по совершенно пустой улице.
Поскольку обещан был сюр, а не фильм ужасов, то интригу раскрою сразу: с фасадов домов на нас смотрели чьи-то лица!
Лица были повсюду, буквально на каждом доме. Поодиночке и целыми семьями. Они действительно провожали нас глазами и прислушивались к нашим словам. Старуха с печальными глазами, два парня в гимнастерках эпохи Франко – видно, что братья, - рядом на доме мать с еще одним сыном-солдатом, дед в старой помятой шляпе, молодая женщина с тщательно уложенными волосами, празднично одетый крестьянин на лошади – этот не просто смотрел на нас, а очевидно позировал. На доме рядом женщина немного походила на автопортрет Фриды Калло, она явно надела все имевшиеся у нее украшения, а красавица в белом платке с соседнего дома была увешана ими так, что просто на картине не помещалось, совсем как Бровеносец с парадного портрета. Кто-то смотрел серьезно, кто-то улыбался, а портной даже головы не поднял от машинки. Что происходит?
Останавливаюсь, лезу в интернет и далеко не сразу нахожу чей-то рассказ. Оказывается во время экономического кризиса шестидесятых жители этой затерянной в горах деревни совсем обнищали, некому было продать яркую вышивку serrano, никто уже не покупал золотые и серебряные украшения, которыми веками славился Магарраз. Многие стали подумывать об отъезде за границу и впервые в жизни решили обзавестись документом с фотографией. Для этого осенью 1967 года местный фотограф Алехандро Мартин сфотографировал каждого из 388 тогдашних обитателей деревни.
фото автора
Пройдет много лет - и вовсе не полковник Аурелиано Буэндиа, а местный художник Флоренсио Маилло отыщет фотографии тех людей, покинувших и эту деревню, и, наверное, этот мир. Он напишет их портреты и повесит на дома, где каждый из них когда-то жил.
Какая неожиданная версия файюмских портретов, какой удивительный проект воскрешения мертвых, подумал я, вот Николай Федоров бы удивился. Смущало только, что на местной церкви тоже висело множество портретов – не могли же уехавшие забрать с собой прах близких? И главное – почему на церковной стене в таком же стиле изображена Дева Мария с младенцем? Неужели и они оставили это несчастное место?
И тут – стоп! Сюр так сюр! Рассказ тут обрывается и начинается его новая версия, совсем как у Киры Муратовой – на выходе из пустой деревни мы натыкаемся на табличку, в очередной раз подтвердившую, что интернету верить не стоит: неизвестный автор статьи не сказал самого главного – большинство людей тогда не уехало, а осталось в своей деревне! То ли не знал, то ли перепутал.
Но тогда получается, что весь проект – это памятник тем, у кого хватило смелости остаться!
И не покидала Могарраз Богоматерь с младенцем, и не забирали люди с собой останки умерших родственников, а просто нашел художник и их фотографии, и смотрят они со стены церкви как те, тогда еще живые, смотрят со стен своих домов. И даже подмешал к ним художник портреты некоторых ныне живущих. Поправ тем самым смерть.
В полном изумлении мы вышли из пустой деревни на шоссе, где была припаркована машина. Думаете, сюр на этом закончился?!
Нет, у дороги нас ждал совершенно безумный финал этой истории. Ну догадайтесь, что могло нас поразить после всего увиденного в этом безлюдном месте? Даже не пытайтесь – мы увидели мишленовский ресторан!
Четыре красные таблички сообщали, что мишленовский он уже четыре года подряд! Мы решили проверить, не мираж ли это, и не пожалели. Особенно вкусной оказалась традиционная для этих краев закуска Limon Serrano. Официант при нас смешал все ингредиенты - и это была сказка!
Ингредиенты узнаете из прилагаемого видео. Кажется, впервые в своей фейсбучной жизни публикую изображение из рубрики «что я ел, что я пил», но после такого дня можно ведь сделать исключение? Кстати, цены очень умеренные, а это для мишленовского ресторана тоже почти сюр.
А теперь смотрите на эти пустынные улочки, на глаза людей, которые тут когда-то жили. И на кошку. Потому что никого из якобы живущих там 283 людей мы так и не встретили.
ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ ЛЕОН
Не каждый, кто сегодня путешествует по Кастилии, заезжает в Леон. Тому же, кто заехал, стразу дадут понять, что Кастилия это Кастилия, но Леон – это прежде всего столица одноименного старинного королевства. В Уставе автономии региона Кастилия-и-Леон специально подчеркивается, что это историческое сообщество древних королевств Леона и Кастилии.
Леон по-испански «лев». Когда-то этот город, основанный еще римскими легионерами, был действительно могучим. Короли Леона отличились во время Реконкисты, король Фернандо III объединил короны Кастилии, Леона и Галисии, заложив фундамент будущей Испании.
Освобождение Испании от войск Наполеона тоже началось в Леоне, когда 24 апреля 1808 горожане подняли восстание, за неделю до того, как восстал Мадрид. Но увы, благодаря двум знаменитым шедеврам Гойи, большинство знает это восстание именно по событиям в Мадриде.
На одной работе мадридцы атакуют египетских наемников, в центре картины огромный круп белой лошади, с которого свисает тело басурмана. На втором полотне французы почти в упор расстреливают повстанцев, один из них, юноша в белой рубахе, раскинул руки словно на кресте. Для меня его отчаянное, безумное лицо – возможно, самое сильное, что написал Гойя. Увидев такое, кто вспомнит, что восстание началось в Леоне?
В память навсегда впечатываются эти два гойевских белых пятна. А роль Леона остается белым пятном, которое не помнят. Ничего не поделаешь - историю мы представляем по тому, как искусство ее пишет и переписывает. Оно же, искусство, прописывает маршруты для путешественника.
Кто бы приехал сегодня в Леон, если бы не его шедевры?
Главный из них – это, конечно, La Pulchra Leonina, «Красота Леонская», восхитительный готический собор. Особенно хорош он вечером, подсвеченный лучами прожекторов. Но в первый раз лучше войти в собор днем, желательно, солнечным днем, потому что внутри вас ждет чудо света – сияние, исходящее от карминовых, синих и золотых витражей, равных которым в Испании не найти. И не только в Испании – площадь витражей 1800 метров, только в Шартре их больше. Для сравнения: репинское «Заседание Государственного Совета» в пятьдесят раз меньше.
Мистический свет пронизывает собор и каждого, кто в него входит. Кажется, что пламенеющих витражей тут больше, чем камня. Не верится, что это хрупкое чудо уцелело с тринадцатого века.
В средние века в сиянии витражей видели отблеск божественного света, который наполняет мир, связывает его с небом, озаряет сердце человека, вознося его к богу.
Витраж сложнее, чем кажется. Это и визуальная проповедь, и моральное наставление, и молитва, и послание. Вот только прочесть это послание не просто. В отличие от книг, которые христиане читали сверху вниз и слева направо, витраж обычно читается снизу вверх и тоже слева направо. Но иногда, дойдя до конца «строки», надо поднять глаза и следующий ряд изображений читать справа налево. Глаз движется зигзагами, такое расположение называется бустрофедон (от греческих слов «бык» и «поворачивать»), поскольку похоже на движение быков по полю.
Однако все может быть иначе: на некоторых витражах рассказ начинается сверху, а на других – из центра. И каждый раз необходимо отыскать ключ к повествованию, отделить основной сюжет от комментария. Еще более головоломным оказывается послание «розы», круглых окон, которые есть в каждом готическом соборе. В них обычно нет последовательного рассказа, а представлены символы и концепции, богословские иерархии и идеологемы – ангелы у престола Творца или ветхозаветные пророки, возвестившие грядущий приход Спасителя.
Я смотрел на витражи в Леоне и думал, что они похожи не только на иллюминированный манускрипт и на музыку, совмещающую сразу несколько тем или сопровождающую главную тему вариациями. Нет, еще больше они похожи на фильм, где с помощью монтажа перекликаются отдельные сцены, где связаны между собой жесты и позы в разных мизансценах, где разрозненные эпизоды сливаются в единую историю.
Впрочем, и манускрипт, и музыку, и фильм воспринимаешь линейно, они разворачиваются во времени, следуя воле автора, который знает, когда заставить нас замереть от ужаса или восторга, а когда позволить передохнуть.
Витраж устроен более хитроумно и дает больше свободы – его можно охватить сразу одним взглядом или покрутить головой и начать читать в том порядке, который выберешь сам. В этом смысле витраж похож на «Хазарский словарь» Павича с произвольным порядком чтения, это модернистский текст, а значит ровесник кинематографа.
Как и кино, витраж дело дорогое, для него часто требовался спонсор – это заказчик, донатор, который сразу бросается в глаза, потому что изображен внизу, откуда зритель начинает свой «просмотр». Все как сегодня, ничего не изменилось: спонсор не только давал деньги, заботясь о спасении души, но напоминал о себе гербом или именем, демонстрируя просвещенность и тонкий вкус, улучшая репутацию, вызывая зависть соседей, стараясь войти в историю, теша тщеславие. Это особенно заметно на фоне того, что ни автор витража, ни архитектор самого собора нигде не указаны. Да и как можно указывать имя создателя, если его работа посвящена Создателю, сам устремленный в небо собор – знак восхищения Творцом, один большой восклицательный знак. Других знаков не требуется, да и вообще вопросительный знак придумали только в XVI веке.
Искусство того времени было анонимным, к портретному сходству не стремились, мастер работал из любви к богу и из любви к искусству, хотя и не бесплатно. Характерно, что один из первых портретов в средневековой живописи это тоже портрет спонсора – Энрико Скровеньи. На излете Средневековья Джотто изобразил его вручающим Богородице капеллу своего имени.
Что еще сближает витражи и кино, это, конечно, огромная роль света, цвета. В верхних витражах Леонского собора намеренно представлены разные темы в зависимости от того, находятся ли они на северной или южной стороне. В северных витражах, получающих меньше света, преобладают более холодные тона: их темы из Ветхого Завета, когда люди еще не познали свет Христа и тепло его любви. Витражи на южной стороне, более яркие – они представляют Новый Завет и цвета там теплее.
В сиянии витражей Леонского собора заключено нечто большее, чем сумма его составных элементов, это весь тогдашний мир в миниатюре, его трехчастная, но единая картина. Если приглядеться, то замечаешь, что самый высокий ряд состоит из библейских сцен, изображающих небеса. Ниже – витражи с гербами, представляющими дворянство. На нижних окнах мы видим растения, то есть мир земной, и мирские дела – удел простолюдинов.
Совсем не просто разглядеть и понять латинскую надпись на витраже, не просто уловить символику изображений и то, как они между собой связаны, как аукаются и цепляются друг за друга, словно рифмы в стихотворении. И, если витраж это кино, то уж точно кино не для всех. В памяти от него остается не сюжет, не идея, а общее впечатление и чистая эмоция – у каждого своя.
Парадоксальным образом именно сложность понимания делает старинный витраж современным, ставя его в контекст сегодняшнего искусства, которое ведь тоже не просто понять без пояснений искусствоведа, без исторического фона и программных текстов, для многих сакральных, но большинству неизвестных. Посетитель музея современного искусства отсекает сложности, в его памяти остается, как и в витраже, общее впечатление, чистая эмоция – у каждого своя.
Совсем рядом с собором другой леонский шедевр – Базилика Сан-Исидоро, одно из самых древних романских строений в Испании. Сюда в 11 веке были перенесены останки св. Исидора, архиепископа Севильского, автора знаменитой средневековой энциклопедии. Здесь же находится Королевский Пантеон, где в двух небольших комнатах покоятся саркофаги леонских и кастильских монархов. Саму базилику наполеоновские солдаты разграбили, но, к счастью, чудесная романская роспись королевской усыпальницы сохранилась.
И что не менее важно, сохранилась зародившаяся тут традиция парламентаризма – именно в базилике Сан-Исидоро в 1188 король Альфонсо собрал первые кортесы, собрание представителей дворянства, духовенства, богатых купцов и торговцев из главных городов леонского королевства. Тут обсуждали право на частную собственность, неприкосновенность жилища, оспаривали решения короля и требовали от монарха консультироваться с кортесами перед войной. Леонцы получили такие привилегии, о которых не могли и мечтать обитатели других иберийских королевств.
Леонские кортесы ЮНЕСКО считает колыбелью европейского парламентаризма. Для меня это странно. Хорошо помню, как стоял перед Стеной закона в исландском Тингведлире и с некоторой завистью человека, родившегося в России, читал, что тут в 930 году собрался альтинг, первый в мире парламент, действующий до сих пор. Отдельные законы, принятые им в десятом веке, действуют и сегодня. Например лошадь, вывезенную из Исландии, нельзя привозить обратно.
В Тингведлире расходятся две материковые плиты – Евразийская и Американская. Не по этой ли причине древний исландский парламент признан не совсем европейским и первенство его не признано?
Еще одна леонская приманка для путешественника, это, конечно, Каса Ботинес.
Последнее, что ожидаешь увидеть в такой дали от Барселоны - дом, спроектированный Гауди, причем не в стиле ар нуво, а неоготический, напоминающий средневековую крепость c башнями и стрельчатыми окнами, окруженную рвом с кованной решеткой.
Огромное гранитное здание построили в 1892 году для торговца тканями, имя которого оно носит. Cейчас в доме музей, посвященный эпохе Гауди. А напротив сидит сам Гауди – бронзовый, примостившийся на бронзовой скамейке.
Согласитесь, не вяжется как-то бронза с Гауди, вот уж кто не забронзовел. Хоть при жизни еще стал мифом, но до сих пор живее всех живых и любим всеми – детьми и взрослыми, американцами и китайцами, генеральными секретарями и секретаршами. Семь его работ вошли в список всемирного культурного наследия, больше нет ни у кого. У Ле Корбюзье столько же, но мог ли Бродский сказать о Гауди, то, что сказал о Корбюзье?
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.
Откуда такая всеобщая любовь? Каким образом строения Гауди стали культовыми, не превратившись в китч?
Совершенно равнодушный к декоративности Климта и прочей живописи модерна, я не могу оторвать взгляд от тягучих линий барселонских фасадов. Может быть, причина в том, что мгновенно узнаваемое сходство этих плавных линий с цветами и деревьями напоминает о живой природе, частью которой являемся и мы, и потому чувствуем родство и близость к истокам? Или это отражение правды жизни, где нет прямых линий, где в детстве можно не любить овал и рисовать угол, но потом понимаешь то, о чем говорил сам Гауди: оригинальность – это возврат к истокам.
Гауди боготворят настолько, что хотят сделать святым. Ватикан уже давно собирает документы для беатификации – одной всеобщей любви не достаточно, нужно доказать, что он был аскетом, праведником и творил чудеса.
Смерти под колесами трамвая мало, она хоть и ужасная, но все-таки не мученическая, а какая-то нелепая, булгаковская. Многие считают, что доказательства праведности его жизни имеются – женат не был, ходил в чем попало, чуть не умер от голода во время поста, больше сорока лет жизни отдал строительству храма. На вопрос, почему строительство Саграда Фамилии движется так медленно, отвечал спокойно и с достоинством - мой клиент не торопится.
Есть и доказательство чуда – с 1882 года, когда начали строить Саграда Фамилию, не было ни одного серьезного несчастного случая ни среди строителей, работающих на такой высоте, ни среди миллионов посетителей строящегося храма. И все-таки интересно, что произойдет раньше – окончание возведения собора, обещанное через десять лет, или канонизация его автора.
Над главным входом в Каса Ботинес возвышается чугунная фигура льва — символ Леона, его силы и власти. Для меня же символами старинного города стали три его шедевра – дивные витражи, древние росписи в Сан-Исидоро и дом, построенный будущим святым.
Волшебная сила искусства? Вполне возможно. По крайней мере, дороги для путешественника она выбирает безошибочно. Ведь как сказано в рассказе О. Генри, название которого я позаимствовал, "Дело не в том какую дорогу мы выбираем, дело в том что внутри нас, это заставляет нас выбирать дорогу".