В контакте Фэйсбук Твиттер
открыть меню

Из цикла «Автоэтнография». Стихи

Автор:  Бараш Александр
23.12.2022

Александр Бараш

Из цикла «Автоэтнография»



1.

Когда идёшь по тем местам
где не был много лет –
это словно возвращение
души после физической смерти -
то, как всё будет «без нас»,
репетиция.
Центр Иерусалима. Вот здесь,
на этом углу, тридцать лет назад
было кафе - теперь аптека.
Вот у этой арки, под часами,
было место свиданий.
Мы там встречались
в начале нашего романа
в одной из прошлых жизней.
А в этой жизни, которая сейчас,
сын уже отслужил в ВВС,
дочь получила паспорт
и подрабатывает официанткой
в ресторане аутентичной
арабской кухни.

Поколения
растворяются в воздухе -
безотходное существование,
как письменность узелками на верёвках
в древние времена.
Исчезая из виду, переходишь
в травы, прозрачный ветер,
детей.

2.
Привычки и жесты


Пару дней назад, вернувшись с улицы домой,
подумал: а кто научил меня завязывать шнурки на ботинках
тем способом, как я это делаю? Ведь есть несколько способов.
Научил отец, больше некому, матери такие вещи были неинтересны.
Могло бы, наверно, быть стихотворение об этих автоматических
привычках. «Живые картины неосознанной памяти».

Например, напряжённое сидение, зажмурившись,
пальцы на животе, гримаса «вытерпеть». Как отец
в первом ряду на моем выступлении на одном из фестивалей:
это был первый и последний раз, когда он пришел на мой вечер,
и это была ошибка, и моя, и его: ему стало физически нехорошо,
а мне было так трудно читать, как, наверно, ни до, ни после. Отец
почему-то воспринимал меня как экзистенциального конкурента,
хотя мы занимались разными вещами и в своей сфере
он был успешен: профессор морской палеонтологии
(можно сказать - радикальная, круче, чем в поэзии,
«проработка прошлого»).

Интонации (нас путали по телефону):
сдержанность (на самом деле зажатость),
чёткость-«разумность» (на самом деле
избыточная лояльность к внешнему миру),
пассивная коммуникабельность (неукоснительная готовность
к разговору, но лучше - если по чужой инициативе;
генезис, видимо, из социальной мимикрии:
«перекличка», «поверка»
в армии или в лагере).

Из того же источника: «папины шутки»,
как это называют мои дети. И на самом деле папины,
но не мои, а его – во мне. Что-нибудь бестактное, сорвавшееся
с языка, как кирпич с крыши в «абстрактных» анекдотах
брежневского времени. Происхождение всё то же:
советско-разночинское. (Единственное поколение
целиком внутри советского мира -
30-е годы рождения,
наши родители).

Сидение за столом, положив лоб на открытую ладонь –
как дед Семен, отец отца, во время последних разговоров
по телефону на кухне (мы все ходили мимо) –
со своей многолетней любовницей лучших лет.
Бессвязное бормотание, гаснущая память
о чужом всему вокруг
сладком прошлом.

3.

Сон об отце: он сидит в своей комнате,
наклонился над столом, разбирает какой-то фотоаппарат.
Мы обнимаемся, хорошо, долго – всё это происходит
как бы в настоящем времени, после его смерти.
Я спрашиваю: а что ты делаешь?
Он говорит: хочу тут кое-что установить,
«настроить», что ли, чтобы снимать в ТОМ мире.
Как бывает функция настройки на следующий день.
Потом весь день я чувствовал его присутствие.
Вечером, когда лёг спать, как будто «пошёл к нему».
Как в этом фразеологизме, когда говорят,
что умерший близкий
«зовёт к себе».
4.

С родными невзаимная любовь
бывает так же часто, как и
с другими неудачными партнерами. Но
труднее расстаться.

Внутренняя связь, поводок привычки
не отпускает на свободу.
Пока наконец не умрёшь ты,
твоё поколение,
поколение до и
поколение после.

И наступит благодатный покой:
чистый, как рассветное небо
горизонт отсутствия.


5.

Жёлтые луга дикой горчицы,
гора Фавор на горизонте.
Ручей под эвкалиптами. На его изгибе
в зарослях тростника, как полоса света
в приоткрытых жалюзи – брод
из цепочки больших камней.
Напротив склон небольшого холма
в высокой траве, её гладит ветер.
Дно тихого ручья вдоль брода
и берег поблизости - усеяны
осколками каменных орудий
в разных стадиях обработки.
Сколько-то тысячелетий назад
на этом месте была мастерская.
Кто-то часами, днями, много лет
расщеплял и обтесывал камни.
После этого десять тысяч лет
их обтесывает вода. Какой-то
зачарованный луг, где мир
остается тем же и там же. Полдень,
тростник, гора Фавор на горизонте,
молоко неба, мёд солнечного света.