30.12.2016
Ему не повезло с фамилией. Диву даюсь, как человек с такой ввинчивающейся в мозг фамилией мог добиться того, чего он добился (но большего – из-за этой самой фамилии и не смог). А добился многого – принимал активнейшее участие в создании той самой реальности, в которой мы сейчас живем, потому что в критический момент истории он оказался у самых истоков новой российской государственности, да не просто там постоял, а скалы-глыбы окочурившейся советской власти бурил, бурлил, раздвигал, взрывал, разрушал и скреплял...
Геннадий Эдуардович Бурбулис – уникальный человек. За всю историю российской государственности лишь два человека в ней зачинали высокую должность Государственного Секретаря. Первым был Михаил Михайлович Сперанский, Государственный секретарь и Начальник канцелярии Его императорского Величества Государственного совета при Императоре Александре 1. Всего же с 1810 по декабрь 1917 года Российская империя знала семнадцать Государственных секретарей – от Михаила Михайловича Сперанского до Сергея Ефимовича Крыжановского.
В новой России был пока только один Государственный секретарь – Геннадий Эдуардович Бурбулис при президенте России Борисе Николаевиче Ельцине. Занимал он эту должность недолго. По его инициативе возник (и играл важную роль в консолидации сил, собравшихся вокруг Ельцина) Государственный совет РСФСР (с июля по ноябрь 1991 г.). Но в той роли, какую готовил ему Бурбулис, Госсовет, к сожалению, не прижился, он вскоре был поглощен другими структурами: Советом безопасности и Администрацией президента. Нынешний же Госсовет – это совсем другой орган.
* * *
Бурбулиса не раз сравнивали со Сперанским. И тот, и другой были вознесены ходом истории на вершины российской государственности. И тот и другой надолго на них не удержались: интригами, изменчивым нравом суверена и обстоятельствами оба были отставлены от решающего участия во высшей политике.
Когда Бурбулис рассказывает, как Ельцин за полчаса до крайнего срока подачи документов в избирком сказал ему, что вице-президентом будет не он, как договаривались перед выборами, а Руцкой, ибо фамилия у того более подходящая для победы, он и ныне, через двадцать пять лет, не нейтрален.
Значение же того, что было тогда сделано Бурбулисом, будут еще долго обсуждать историки, политологи и философы. Потому что он, как и Сперанский, был одним из немногих в российской истории «практикующим философом», допущенным до большой политики.
* * *
Будучи другом Егора Гайдара и приятелем Алексея Головкова, я много лет имел возможность следить за деятельностью Г. Э. Бурбулиса (на некотором расстоянии), слушать фрагменты его интереснейших воспоминаний, участвовать в дискуссиях в его уникальной политософской школе «Достоинство».
Настоящий текст собран из записей моих бесед с Г.Э. Бурбулисом, а также из фрагментов документов, его выступлений и интервью разных лет.
В.Ярошенко
* * *
Г. Бурбулис: (Б):
...Я вывожу три этапа консенсусного развития новой России.
Этап суверенитетского консенсуса. Интрига вся на виду: 29 мая 1990 года в третьем туре Бориса Ельцина избирают главой республики, председателем Верховного Совета, избирают всего четырьмя голосами кворума. Жесточайшая борьба в трех турах, со сменой Полозкова и Власова, с давлением Горбачева на съезд. И в четыре голоса кворума Ельцин 29 мая избирается главой государства.
А 12 июня этот же съезд подавляющим большинством (больше 90 процентов) голосует за Декларацию о государственном суверенитете России.
И что же случилось? Как вы это объясните?
Консенсусные отношения – это сложнейший исторический процесс, это внешний и внутренний контекст, мало видимый снаружи. Более того, сами люди проделали этот путь. Каждый депутат видел в этом историческом решении свой интерес. Красные директора видели свой интерес, национальные республики – свои интересы, регионы – свои. Консенсус – это когда результирующая совпадает.
Второй этап консенсусности – с июня 1991 года – начинается с избрания Ельцина Президентом РСФСР, с подавляющим преимуществом над конкурентами, это победа над ГКЧП и принятие V съездом народных депутатов РСФСР вызывающего доклада Бориса Николаевича о программе неотложных экономических реформ и наделения его полномочиями Председателя правительства. Тот знаменитый V съезд 28-30 октября 91года.
Опять же: съезд консенсусно принимает такое решение, в котором РАЗНЫЕ социальные, национальные, политические и интеллектуальные группы видели (и желали) разные последствия. Одни считали реформы неотложными и жизненно необходимыми и соглашались, что нужно их проводить максимально энергично, опираясь на народную поддержку президента Ельцина. Другие голосовали в надежде: «пусть попробуют и свернут себе шею». Третьи видели в этом реальный шанс для свободной экономики, реального предпринимательства, четвертые – большие возможности для республик и регионов; пятые – перспективы для себя лично, для предпринимательства; и для статусно-правового закрепления священного права частной собственности, которая у них уже появилась.
И наконец, финал этой консенсусной логики беспримерного 1991 года – декабрьский консенсус, Беловежский консенсус. Консенсус был одобрен парламентом, который имел безупречную юридическую легитимность (я ее называю идеальной субъективностью) потому что три республики, учредившие СССР в 1922 году, приняли решение о его прекращении.
Беловежский консенсус[1]
«1 декабря 1991 года проводятся референдум и выборы на Украине, избрание президента в Казахстане, и мы стоим перед необходимостью осмыслить, в какой не то что исторической, а практической ситуации мы находимся. Потому что Кравчук получает полномочия, 90% голосов отдано за суверенную Украину. Назарбаев получает полномочия, мы их уже в той или иной мере закрепили. В Беларуси Шушкевич ищет ответ на вопрос, как решать хозяйственные проблемы? Прежде всего с топливом, горючим и так далее. Возникает идея встретиться.
<...>Принимая личное участие в выработке исторического документа такого масштаба и подписывая Беловежское соглашение за Россию вместе с президентом Ельциным как второе лицо в государстве, я и сегодня считаю, что мы нашли единственную форму, которая позволяла при создании нового объединения республик, ставших самостоятельными, избежать кровопролитного передела советского наследства. Югославский трагический опыт показал, что подобное развитие событий было вполне возможно. И очень хорошо, что мы, по аналогии с Британской империей, нашли это емкое понятие «Содружество». Именно оно помогло Леониду Макаровичу Кравчуку, всенародно избранному 1 декабря президенту Украины, смягчить свою непримиримую, закрепленную референдумом позицию: «Никаких новых договоров. Я не знаю, кто такой Горбачев. Я не знаю, где Кремль. Я уполномочен моим народом. Украина с 1 декабря свой выбор сделала». «Содружество? – спросил он. – А что это?» – «Ну, вот то-то и то-то». – «Ну а что, давайте попробуем. Потому что я не вижу здесь для себя, скажем, каких-то опасных последствий». И начала наращиваться концепция этого текста – две страницы, 15 статей, и появилась формула: Беларусь, Российская Федерация и Украина как основатели Советского Союза в 1922 году констатируют, что Советский Союз как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование. Кравчук сказал: «Ну, все правильно. Это то, что надо сказать всему миру и каждому гражданину Украины, Белоруссии и России». Мы сумели прописать там базовые ценности той самой демократической стратегии, на которую по разным причинам у Горбачева не хватило ни понимания, ни духа. В Соглашении о создании Содружества Независимых Государств мы развили нормы и принципы, которые выражали базовые статьи двусторонних договоров, уже заключенных между союзными республиками.
М.: – Но фактически из этого следует, что вы рассматриваете Беловежские соглашения не столько как правовое, сколько как политическое решение?
Б.: – Политико-правовое решение. И я думаю, что мой концептуальный термин «Беловежский консенсус» как обозначающий масштабное событие в мировой истории рано или поздно будет понят и приживется. ...Беловежский консенсус обеспечил максимальную правовую легитимность в опаснейшей ситуации неуправляемого распада страны, начиненной ядерным оружием. Четвертым пунктом мы приняли ключевое решение, которое в конечном счете было полностью осуществлено к 1996 году, – решение о том, что Россия становится правопреемником Советского Союза по всем обязательствам. А Украина и Беларусь, к которым затем присоединился Казахстан (президент Н.А.Назарбаев), добровольно отказываются от арсеналов ядерного оружия. Дальше начинается легитимация этого решения: в течение нескольких дней парламенты трех наших республик его ратифицируют. Через 12 дней, 21 декабря 1991 года, в Алма-Ате в качестве соучредителей к Беловежским соглашениям присоединяются еще восемь республик. Мы направляем эти документы в Организацию Объединенных Наций. Там их рассматривают, и 24 декабря, по регламенту Организации Объединенных Наций, мировое сообщество признало этот документ соответствующим нормам международного права и приняло в состав ООН государства, его подписавшие. 25-го числа Михаил Горбачев делает официальное заявление о том, что он покидает свой пост, хотя высказывает некую тревогу и опасения. И в довершение ко всему 26 декабря собираются последние остатки Съезда народных депутатов СССР в виде Совета Союза. И они принимают документ, признающий, что Содружество Независимых Государств – это правовая, политическая и историческая реальность. Последний орган окончательно распавшегося Советского Союза – даже такого декларативно-паллиативного характера – соглашается с этим историческим выбором.
<...> Когда нас упрекают, что был «беловежский сговор», то либо не понимают, либо забывают цену данного вопроса. Мы с вами хорошо знаем, что легитимность такого масштаба событий обеспечивается не только формально юридически, она проявляется не только ситуативно политически, но прежде всего она обеспечивается мировоззренчески, культурологически и, в конечном счете, субъектно-социально. В те исторические декабрьские дни 1991 года не было ни одной забастовки, ни одного публичного выступления. Более того, ни одно подразделение Вооруженных Сил, ни одна милицейская часть МВД, ни один регион, ни одна территория не объявили бойкота или несогласия с тем историческим решением.
<...> 12 декабря, в день, когда Верховный Совет России ратифицировал Беловежские соглашения, я был с визитом в Париже и в Брюсселе. Нами был составлен меморандум президента Ельцина, в котором объяснялось, что произошло, какова наша позиция и почему мы обращаемся к главам ведущих государств мира. Я тогда встречался с председателем Еврокомиссии господином Жаком Делором и с генсеком НАТО Манфредом Вёрнером. Но самое интересное – это моя встреча с президентом Франции Франсуа Миттераном. Я передал ему меморандум и пояснил его суть. Биография Миттерана уникальна: он был самым молодым в истории Франции министром, а в день нашей встречи – самым опытным политиком Западного мира. И он мне сказал: «Мы и представить себе не могли, что может быть принято такое решение». «Мы» – это значит главы ведущих государств мира. И вы правы, они с интересом и вниманием относились к Ельцину и к новой России и до последнего момента не допускали, что Горбачев может оказаться в такой ситуации и не справиться с ней.
<…>
Я убежден, это Беловежский консенсус был единственной на тот момент возможностью найти легитимный и бескровный выход из того исторического тупика, где оказалась страна в конце 1991 года. Сейчас об этом почти не вспоминают, а ведь мы тогда смогли договориться о судьбе ядерного оружия и убедить другие республики передать весь ядерный арсенал России. Конечно, были те или иные нюансы по существу реализации этого исторического для судьбы XX–XXI веков решения. Обидно, что сейчас фундаментальное значение этих договоренностей недооценивается. Представьте хотя бы на минуту, что было бы, если бы Украина, Белоруссия и Казахстан до сих пор оставались носителями ядерного оружия.
О Крыме. Ельцин спросил Кравчука: «Леонид Макарович, как насчет Крыма и Севастополя?» Тот вежливо, но твердо ответил: «Борис Николаевич, я не готов и не намерен это обсуждать. Мы исходим из классических норм международного права и ранее подписанных нашими республиками документов. Что касается Черноморского флота, то это, конечно, можно и нужно обсуждать». И в последующем мы с Украиной долго и мучительно договаривались о статусе Черноморского флота.
<...>Если вспомнить те дни, то никто и нигде не выступил против этих соглашений. 10 декабря их ратифицировали парламенты Украины и Белоруссии, а 12 декабря — российский Верховный Совет, включая фракцию коммунистов. Спустя две недели к Содружеству присоединились Казахстан, республики Закавказья и Средней Азии. Эти соглашения были одобрены международным сообществом. <...>
Я отчетливо помню и хорошо понимаю, что вместе с президентом Ельциным подписывал документ, который изменил судьбу моей Родины и ход мировой истории. В тот момент у меня не было никакого особого ликования. Скорее, я испытывал некое облегчение: ослабевали напряжение и усталость, связанные с ситуацией предельного выбора и опасной неопределенности, в которой мы все жили после августовского путча. Но еще и испытывал естественную человеческую грусть, что нашей Родины, Советского Союза, больше нет, и сознавал, что мы теперь должны начинать жить совершенно новой жизнью.
<…> Предтечей Беловежского консенсуса был Берлинский консенсус. Это солидарные отношения по поводу падения Берлинской стены в ее фактическом и символическом проявлении. Берлинский консенсус заложил вектор к Беловежскому консенсусу. А Беловежский консенсус дал основание конституционному консенсусу 1993 года. Потому что «путч №2», выступивший осенью 1993 года, – та же самая платформа, отрицавшая реформы, обвинявшая руководство России в ограблении народа и т. д. Но конституционный консенсус 1993 года – это, даже при всем нашем с вами понимании, знании авторов и участников, все равно недоосмысленная вещь. Недоосмысленная не только с точки зрения академического историка и юриста, но прежде всего с точки зрения политика – как выход из трагической ситуации практического обвала.
Империя распадается в судорогах. «Имперский реактор» периодически начинает бурлить – выбрасывать новые порции радиации, ставя под угрозу всю окружающую экологическую систему, в данном случае социально-экологическую систему. Поэтому формула конституционного консенсуса и задача принуждения к конституционному консенсусу по вертикали и по горизонтали (горизонталь гражданского общества и вертикаль власти) остаются для нас еще на долгие годы трудной каждодневной работой. <…>
Наконец, через трагические испытания 93 года (когда по опустевшей Москве разъезжали на грузовиках вооруженные автоматчики, мятежники, штурмовавшие телецентр «Останкино» и государственные учреждения), и через это потрясение мы выходим к принятию 12 декабря новой Конституции. Я называю это конституционным консенсусом.
* * *
Г. Бурбулис в беседе с В. Ярошенко (октябрь 2016 г.):
Почему и как выросла уникальная должность Государственного секретаря в Российской Социалистической Федеративной Республике?
Что такое Госсовет и его историческое значение в подготовке и формировании рыночных реформ? Мы ведь не просто экономические реформы собирались осуществлять. Нам пришлось заново создавать государственность России – в условиях неостановимого исчезновения государственности СССР.
Мы тогда обращались к историческому опыту, к достижениям реформаторов, к их недостаткам... Вспомним о деятельности и судьбе Михаила Сперанского и судьбах русских реформаторов... Кстати, Сперанский был у декабристов одним из кандидатов в президенты; а затем оказался самым жестким членом судебной коллегии, рассматривающей дела декабристов. Как это могло быть?
Равно как и Столыпин, на рубеже, когда можно было не так жестко, избегая петли, не радикализируя общество, не создавая мощного противодействия...
Госсовет и Госсекретарь РСФСР
«Острая потребность в формировании четкой комплексной программы реформ вынудила нас создать принципиально новую структуру, в результате чего 19 июля Геннадий Бурбулис был назначен Госсекретарем РСФСР и начал свою работу Государственный совет. Уникальность этого нового образования обусловливалась тем, что обострилось противостояние между исполнительной и законодательной властью, сложилась абсолютная конституционно-правовая неопределенность, отсутствовали дееспособные структуры правопорядка, была реальная угроза неуправляемости, голода.
В этих условиях стала остро ощутима неэффективность Совета министров РСФСР под председательством Ивана Силаева. Именно по этой причине в состав Госсовета вошли девять министров действовавшего Совмина, включая министров обороны, финансов, иностранных дел, печати и средств массовой информации, образования, юстиции, а также Государственный секретарь и шесть государственных советников. Основной задачей Госсовета была разработка комплексной стратегии выживания-преобразования в единстве политических, политико-правовых, социальных и экономических реформ в России. Создание Госсовета позволило Борису Ельцину установить непосредственный контроль и над Советом министров, и над реальным положением дел в республике, но самое главное, что Госсовет стал реальным источником выработки фундаментальных стратегических идей и конкретных адресных программ и форм их практической реализации.
* * *
Б.: – Той осенью 1991 года я каждый день приезжал в Архангельское, и мы допоздна обсуждали все детали с Гайдаром и другими членами рабочей группы о том, как идет работа над пакетом первоочередных реформ.
И когда стало понятно, что складывается концептуальная платформа, тогда мы договорились: под идеи и задачи тут же разрабатываются проекты указов, проекты постановлений правительства, проекты законов. Наступил ключевой момент – мне нужно ехать к Борису Николаевичу в Сочи с этими документами. И вот пришло время решать: кто же эту платформу, эту программу будет реализовывать? И в какой-то момент мы поняли: мы можем сделать это только сами. У нас нет времени объяснять и внедрять ее в чьи-то мозги, в мозолистые руки управленцев советского периода; у нас нет времени целых полгода или больше готовить профессионалов под эти идеи. Мы будем делать это сами.
В этом и был ключ к тому, что исторически необходимо было создать – и было создано – правительство реформ.
Ельцин согласился на Егора, после того как мы в Сочи три дня безвылазно обсуждали все подробности, человеческие характеристики будущего правительства, все «за» и «против». Я повез Ельцину документ Госсовета (Горбачеву потом подкинули термин «меморандум Бурбулиса») – и мы три дня обсуждали эту платформу. Б.Н. вникал в подробности...
* * *
У меня есть такая политософская матрица рассмотрения прошлого... Как говорил Эммерсон: истории нет, есть биография.
Но есть история идей, есть история людей, есть история событий. История судеб, складывающихся между людьми. Мы никогда не поймем более менее содержательно эпоху девяностых годов, если не будем понимать того, кем был Ельцин, кем был Бурбулис, кем были реформаторы, как персоны. И еще того, какие идеи, какие идеалы.., какие ценности могли эти люди нести.
И наконец, событие, которое документировано, фактологически описано, но оно – лишь жалкая проекция вот этой ценностной, смысловой, глубинной истории, когда идеи никогда не умирают и не погибают, а выживают в творческом диалоге и превращаются в генератор духовного будущего...
История события людей. И я перестаю скромничать интеллектуально...
* * *
Г. Бурбулис в беседе с В. Ярошенко
(2 ноября 2016 г.):
«...Политическая мудрость, которая нашла свое воплощение в личности Бориса Николаевича, была в том, что профессионалы ВПЕРВЫЕ оказались востребованы не только как писатели программ, разработчики нормативно-правовой базы и в то же время сами – как исполнители их проектов.
Кульминация всей этой напряженной работы с конца августа по конец сентября была следующая.
Явлинский: – У меня в сейфе лежит еще одна программа, никому не покажу, пока не назначите меня...
– Куда тебя назначить?
– Я знаю, как спасти Советский Союз...
Не подходит. Человек по-старому смотрит на ситуацию. Он не понимает ее изнутри, он не видел исчерпанности сюжета. Более того, он не способен принять ответственности. Он смотрит на действительность как писатель-теоретик. Он ее не переживает. Его даже не потрясает трагедия ГКЧП, когда мы лишились возможности эволюционного пути Советской империи в новое качество.
Для него программа важнее действия. Он все время бумаги доставал, махал ими, делал три-четыре элегантных тезиса и потом убирал в сейф, дожидаясь, когда придет очередной несчастный управленец-руководитель и скажет: «Гриша, выручай!»
Кто-нибудь когда-нибудь отдавал себе отчет в том, что наше правительство осуществляло свою уникальную в истории (отечественной, но и не только, в истории Советской империи и даже в мировой истории) деятельность, когда сочетание политической воли национального лидера совпало с его редкой в тот момент мудростью и смелостью воспринять эту предельную ситуацию, и не надеяться ни на какие авось, запретив себе руководствоваться шаблонами советской мобилизационной системы... Когда появились молодые специалисты, хорошо понимающие содержание проблем и корни их происхождения и знающие мировой опыт по их преодолению... Когда я понял, что не получится одним писать программу, а другим – реализовывать ее.
И мы решили: едва появляется хорошая идея, в тот же день, сразу, другая группа на ее основе строит нормативную базу – проект закона, проект постановления правительства, проект указа (все должно быть сопровождено нормативно-правовой базой). Неважно, идея стратегического или ситуационного, кратковременного значения – но предложение входит в работу и превращается в документ, инструмент управления.
...Во все времена, когда идея сформулирована, а начальство ее приняло, она (идея) передается на оформление так в называемое среднее звено экспертов, специалистов функциональных проблем. Они ее приспосабливают для решения тех или иных микрогрупповых или каких-то еще (без злого умысла) в силу ограниченности и стандартизованности, шаблонности своего мышления чиновников.
Мы категорически запретили плодить подзаконные акты, которыми-то и руководствовались все и вся. Это письма министерств. Это другой навык, другое мышление, другой язык, когда надо прописать документ которым можно было бы реально руководствоваться. В юридическом смысле!
Все то, что сейчас, уже целых двадцать лет, расцвело пышным цветом в системе исполнительной власти, отрицает то, что мы хотели и делали. Ведь никто не смотрит на законы: доминируют не законы и не кодексы. Все эти бесчисленные подзаконные акты. Распоряжения замминистра, начальника департамента, разъяснение начальника управления. Это глубокая архаика, возвращение в восемнадцатый век, в эпоху дорадикальных, по тем временам, реформ Сперанского... Это реальная смерть любой идеи.
Бурбулис (8 ноября 2016 г.):
Идет обсуждение предстоящего юбилейного заседания правительства реформ, которое Бурбулис неустанно собирает каждый ноябрь. Повестка. Сценарий. Бурбулис хочет, чтобы оно прошло интересно и содержательно. Предлагает повестку: «Ошибки. Мифы. Достижения». Импровизирует.
...Про зиму 91 года
– Впереди – бездна. Границы рухнули, таможня тоже. Полчища «челноков» ринулись за бугор. То было время, когда доценты и завлабы ездили по турциям и польшам и кормили семью.
– Доценты как раз дома сидели, а бабы ездили, – возражает Бурбулису советник той поры. Он не спорит. И продолжает мысль:
– Каковы были ошибки? И каково было непреходящее значение того, что мы сделали? Ставшая штампом поговорка «заложили основы рыночной экономики» – это клише, этого мало... Рынок... Хотели рынок, получился базар...
– А вот не надо этого!
– Все-таки надо обязательно сказать про достижения, хоть и навязли в зубах.
Про достижения всегда говорилось в очень узком кругу. Да, нам все это известно, но здесь говорится не только для себя...
По жанру: Программный доклад генсека ЦК КПСС должен быть...
«На фоне прошедших двадцати пяти лет»…
А Бурбулис продолжает свою мысль:
– Мы сами не вполне осознавали на протяжении прошедших двадцати пяти лет, – но мое сегодняшнее убеждение состоит в том, что наше правительство было меритократическим правительством: правительством, которое базировалось на ценностях профессионализма, ценностях добросовестности, деловитости, служения этому выбору...
Это он потом скажет и на заседании.
– Всё-таки искали лучших профессионалов, обращая внимание и на человеческие качества. Никто не потерялся: Гайдар, Шохин, Чубайс, Авен, Васильев, Дмитриев, Мау, Улюкаев.
Это экономисты.
А в других отраслях - Анисимов, Днепров. Виктор Иванович Данилов-Данилян, Андрей Иванович Воробьев, академик, ставший министром здравоохранения... Это были лучшие люди. Меритократы.
– Не надо этого слова...
Бурбулис:
– А почему нет? С другой стороны, а кто сделал больше и лучше? Кто? Евгений Максимович с его восемью месяцами, когда он стабилизировал экономику по законам восточной мудрости: поспешай медленно?
– В обществе глубокое уныние, все думают: а может, вообще все это было зря... Поэтому так важно сейчас ваше обобщение этого опыта...
Бурбулис вскипает:
– Когда 25 лет правительство реформ ассоциируется только с экономикой, – это историческая неправда! Потому что сделано было невероятно много и глубоко в сложнейшее время распада – в образовании, науке, культуре, в национальной политике, в федеративном устройстве, социальной политике, в международной политике, вообще принципиально новый курс.
Все это по разным причинам недооценено. Причина этого очевидна. Есть экономический блок, команда Гайдара, сплоченная команда, единомышленники, тесно связанные между собой, исповедовавшие общие взгляды и программу. И другая часть правительства, укомплектованная разными людьми, такой команды не составлявшие... И все перекладывают эти кубики. Поэтому до сих все говорят об экономических реформах а не о строительстве Новой России. Поэтому и пошел такой уклон в экономизм.
* * *
...Когда я начинаю осмысливать и объяснять, почему распалась Советская империя, понимаю, что действительно надо начинать издалека, с 1917 года, а может, и с 1914-го, с начала Первой мировой войны... Была родовая травма Российской империи, с которой она так и не справилась... Антропологическая катастрофа, которая была там заложена и которая периодически вспыхивала: революция, Гражданская война, коллективизация, массовые репрессии, голодомор и проч.
А вообще Первая мировая война – главная антропологическая катастрофа... Сейчас власть пытается найти зацепку, как подать революцию в виде позитивного момента истории... Не знают, стоит ли отмечать 100-летие Октябрьской революции, пытаются как-то позитивно ее подать: но нет, не получается, потому что именно там и была заложена гибель. Антропологическая катастрофа.
* * *
Важнейшая триада: человек – власть – свобода.
Вопрос о власти – он базовый. Только обладая реальными инструментами власти, можно ответственно и убежденно отстаивать идеалы свободы и либерализм, который базируется на устойчивой и последовательно формируемой системе власти и управления, консенсусно принимаемой обществом...
Вторая триада: достоинство – духовность – деловитость.
Любые утилитарные, прагматические установки, которые реализуются вопреки базовой этике человеческих отношений, вопреки самому высшему человеческому определению – человеческому достоинству – и не закреплены духовностью, нравственностью, совестливостью – не могут существовать...
И третья триада: свобода – собственность – законность.
Мы с этой триадой шли на выборы в 93-м году «Выбор России»... Но если не удается сконцентрировать свое понимание (а для молодых – свое образование и ценности), очень трудно объяснить что мы там вытворяли, почему делали это, а другого не делали... Это сейчас невозможно объяснить.
Почему первый указ президента Ельцина был посвящен образованию? Почему? Было право тематически определить первый указ. 12 июля 91 года. 10-го была инаугурация, а 12-го был подписан первый указ – это был символический акт. А все отраслевые интересы хотели получить этот первый указ.
– Вот была тема – объединение МВД и КГБ, и Ельцин подписал указ, который отменил Конституционный суд.
Б.: – Мы были против этого.
– А кто это затеял?
– Баранников и затеял. Был запрос депутатов против этого указа. И решение Конституционного суда. Единственное позитивное решение этого суда.
– А Зорькина вы тогда вытащили?
– Ну, в какой-то мере, да...
– Значит, вы несете и за это историческую ответственность?
– Несу, несу. Он тогда был полковником МВД, в академии преподавал, вроде как последовательный демократ...
Суд над КПСС
Я руководитель президентской стороны. Каждый день в здании суда с 8 вечера до 12 ночи мы с Валерием Дмитриевичем Зорькиным обговаривали тактику и стратегию на следующий день. Я был убежден, что в результате этих многочасовых разбирательств мы готовим сильное постановление, которое должно было бы осудить коммунизм, поставить точку на этой радиоактивной травме и... Мы документировали материалы со свидетелями. А.Н. Яковлев, потом председатель госкомитета по цензуре выступил на нашей стороне.
Мы шли к постановлению Конституционного суда, который должен был покончить с коммунизмом. А получили мякину, что это-де были недостатки отдельных лиц, сама партия не виновата, не было и намека запретить ее деятельность на тысячу лет вперед. Но постановление в результате было выхолощенное, ни к чему не обязывающее, ничего не дающее... Все пошло насмарку и привело к трагедии октября 1993 года...
* * *
Надо вспомнить то время. У нас Съезд народных депутатов мог с утра принять пятнадцать поправок к Конституции. Надо было что-то делать, чтобы остановить это изнасилование Конституции, и тогда возникла идея Конституционного суда. Они с утра принимали, потом отменяли после обеда и на следующий день снова принимали...
* * *
Распад СССР, огромной военной империи с ядерным оружием, вызвал огромное, небывалое напряжение в мире. Был момент пострашней карибского кризиса, все стратегическое оружие США и НАТО было приведено в боевую готовность.
* * *
Геннадий Бурбулис в диалоге с проф. Андреем Медушевским (далее – Б.):
Б.: – В данном случае моя методологическая рефлексия базируется на двух очень важных основаниях. Первое – нет очевидной Истории как таковой, как совокупности фактов, как потока событий, случившихся где-то, когда-то, с кем-то, иногда с нами. Второе – подлинная история всегда выражается в трех взаимосвязанных формах ее проявления. Это история идей, а точнее, ценностей и смыслов; история конкретных людей, совершавших конкретные поступки или воздержавшихся от их свершения в определенной ситуации жизненного выбора; и, наконец, это история со-бытий, причем событие понимается здесь не как факт и их череда, взаимосвязь, а как «событие» одного человеческого проявления с другим. Со-бытие как событие – это всегда многомерное пространство конкретных воль, человеческих поступков, устремлений и свершений, это всегда система взаимоотношений, в которой методологически добросовестное историческое познание открывает все больше и больше обусловливающих ее параметров.
<...> История – это прежде всего продуцирование идей и идеалов, ценностей и смыслов, осуществляемое во всякий конкретный временнóй период представителями того или иного народа, государства или человечества в целом, как процесс предельного жизненного выбора в результате напряженного духовного производства. То есть в истории всегда есть авторы и áкторы – генераторы и трансляторы этих идеалов, ценностей и смыслов. И я огорчен, что мы сейчас находимся в такой исторической ситуации, когда эта, казалось бы, очевидная методологическая установка по разным причинам чаще всего игнорируется, практически нивелируется. У нас есть традиция мыслить «измами» – либерализм, консерватизм, фашизм, фундаментализм; есть некоторые привычные типологии «национальной самобытности», региональной и социоэтнической идентичности, геополитических преимуществ и могуществ. И за этими большими «пятнами» на картине мирового процесса прячется, ими поглощается и часто искажается то, что можно назвать реальной Историей.
<...>Введенная в обиход метафора «распад Советского Союза – это геополитическая катастрофа конца XX века», при всей образной условности, имеет очевидный ограниченно-упрощенческий потенциал. Действительно, определять такого уровня и масштаба исторические процессы в понятиях катастрофы иногда вполне допустимо. Но на самом деле мы имеем дело с эпохой глобальных трансформаций XX–XXI веков и только в этом концептуальном контексте обязаны осмысливать, какова была реальная история возникновения и закрепления советской тоталитарной империи, какова была в жизненном пространстве Советского Союза система норм, правил, традиций, ценностей и смыслов. Почему марксизм-ленинизм выступал как псевдорелигия XX века? Именно по законам тоталитарного и репрессивного механизма верования и культивирования этой веры мы пережили в действительности глобальную антропологическую катастрофу в истории не только нашей страны, но и всего человечества. Она была трагической кульминацией того агрессивно-утопического замысла, каким был большевистский план построения новой системы мироустройства и создания нового человека. Именно эта антропологическая катастрофа содержит в себе все драмы, трагедии, все травмы и синдромы той самой советской «имперскости», суть которой требует систематического изучения.
* * *
<...>Для меня является безусловной общая неизбежность распада Советского Союза как уникальной империи идеократического типа, которая осуществляла свое историческое стремление в режиме антропологической катастрофы, пренебрегая всеми базовыми правилами и принципами отношения к человеку и гражданину.
Я считаю, что у нас в 1991 году была другая историческая возможность, и она реально существовала, в том числе и в условиях правовой легитимности. Это предполагавшееся 20 августа подписание Договора о Союзе суверенных государств, подготовленного в очень сложных условиях. Это была не абстрактная, но реальная возможность, результативно себя закрепившая. Однако 19 августа определенная группа руководителей Советского Союза, категорически несогласная с открывающимися новыми возможностями и перспективами, блокировала данную альтернативу. Реализуя свои убеждения, свое понимание сущего, истории, ответственности, свою веру в то, что подписания договора ни в коем случае нельзя допускать, поскольку это разрушает наш реальный советский социум, она объявляет чрезвычайное положение и занимает конфронтационную позицию.
И уже 22–23 августа, после того как ГКЧП был отвергнут и его инициаторы пополнили камеры Матросской тишины, Советский Союз как империя оказался в ситуации стремительного необратимого распада. Вот конкретный пример из нашего с вами жизненного опыта, показывающий значение нравственно-интеллектуального и духовно-практического выбора.
Была возможность сохранить СССР в радикально измененной форме, но какая-то часть людей, ориентированных на свои ценности, выражающих свои смыслы, ставит этому преграду. Мне кажется, что определение, которое я в свое время дал, что августовский путч был «политическим Чернобылем советской тоталитарной империи», сохраняет свою эвристическую значимость. Империя распалась, произошел взрыв накопленной энергетики имперской власти с уже деформированным телом. Но детонатором этого взрыва были именно носители имперского сознания. И мы до сих пор имеем разные формы и темпы «политического Чернобыля»: «имперскость» не может быть смыта, подобно природной радиоактивности. Она имеет ментальные формы, социокультурные коды, так или иначе транслируется из глубин российской истории. Это можно и нужно глубоко изучать. Но мы не можем и не должны облегченно воспринимать сегодняшнюю российскую действительность, исходя из того, что имперский синдром окончательно преодолен.
* * *
<…>Михаил Горбачев в конечном счете оказался человеком, очень глубоко зараженным вирусом советской «имперскости». Его добродушная вера в возможность эволюционной трансформации Советской империи в подлинное социалистическое мироустройство была очень опасна для человека, который взял на себя столь выдающуюся роль – заложить основы нового мышления, нового миропонимания. В этом он оказался отношении искренним сторонником нового, но, как потом выяснилось, трагически остановившимся на старом. У меня даже есть такое определение, оно, может быть, более четко передает всю мою боль за случившееся: Михаил Горбачев был человеком партийного дискурса. Ему казалось, что когда мы начинаем говорить про реформы, то это и есть реальная перестройка. С 1985 года мы многократно были свидетелями того, как он увлеченно «заговаривал» не только ближайшую аудиторию, но и всю страну. И от этих «заговóров» мы подошли к зáговору путчистов. Потому что человек, который прячется от необходимости жестко и конкретно оценить реальную действительность (Фергана, Тбилиси, Прибалтика, Карабах) и неспособен вникнуть в понимание той картины мира, которая к 1980-м годам уже была для человечества достаточно проясненной, теряет контроль над ситуацией. Люди, которые в Советском Союзе искренне поддержали перестройку, были способны к новому для Советской империи мышлению. Михаил Сергеевич Горбачев не выдержал этого испытания. Я вообще думаю, что мы приблизились сейчас к такой ситуации, когда языковые дискурсы, социальная риторика становятся очень важным и одновременно опасным инструментом артикуляции реальной политической ситуации.
<…> Это тот случай, когда мало быть генеральным секретарем, всем своим жизненным опытом осознавшим гибельность системы, которую он вынужден был возглавить. Эта империя умирала на глазах всего мира и собственного народа, когда друг за другом умирали «клонируемые» генеральные секретари, а Кремлевская стена стала символом кладбища советской тоталитарной империи. Михаил Горбачев был искренне увлеченным носителем идеи перестройки, виртуозным заговорщиком – «заговаривающим лидером», но все дальше и дальше уходил от желания и способности понимать реальную картину мира.
<...>но одновременно я не могу не отметить его выдающийся вклад в принципе, который формировался в треугольнике Рейган – Тэтчер – Гельмут Коль. Нельзя забывать Рейкьявик, 1986 год и выступление Горбачева, первое в Организации Объединенных Наций, с доктриной нового мышления, где он в деталях объяснял свою программу реального разоружения. И там же были озвучены идеи о выводе Группы советских войск из Германии, о снятии всех стратегических планов Варшавского Договора и т.д. По большому счету, Берлинская стена рухнула задолго до ноября 1989 года, она рухнула как стена отчуждения, недоверия, глубочайших разногласий по базовым ценностям и жизненным смыслам, в которых мы пребывали десятилетиями.<...>
<...>Совершенно несостоятельным в этом контексте является осуждающее клише «парад суверенитетов», а исторически адекватной представляется формула «суверенитетский консенсус». Безусловным доказательством такого консенсусного единодушия является поведение I съезда народных депутатов РСФСР: 29 мая 1990 года в третьем туре голосования в результате тяжелейшей конкурентной борьбы съезд избирает Бориса Ельцина главой республики (535 голосов), а через две недели этот же состав съезда практически единогласно (947 голосов «за») принимает Декларацию о государственном суверенитете РСФСР.
<…>Ельцин боролся не столько за власть, сколько за инструмент решения проблем Российской Федерации как реального локомотива перестройки во всей Советской империи. Это я подтверждаю тремя нашими попытками: программа «500 дней», которая была «зажевана» и отторгнута; постановка вопроса на Верховном Совете Советского Союза о том, как же быть с ресурсами жизнеобеспечения, если все привычные формы сломаны – эффективность нулевая; третья – решение проблемы управляемости страной.<...>В столкновении двух, прежде всего мировоззренческих ценностно-смысловых, позиций состояла суть всей этой борьбы как исторического выбора.
<...> И вот в октябре 1991 года мы вынуждены обращаться к Съезду народных депутатов РСФСР за чрезвычайными полномочиями в экономике. Президент Ельцин получает на съезде полномочия возглавить правительство. Посмотрите, какая разница и поступков, и ценностей, и уровня ответственности. И опять перед нами яркий эпизод многоликой истории идей, людей и событий. Думаю, что немалая часть депутатов голосовала за резолюцию V съезда народных депутатов РСФСР только по одной причине: «Пусть Ельцин кладет свою голову на эту плаху и тем самым свернет себе шею, мы-то знаем, какая у нас сегодня реальная экономическая ситуация, так что дадим ему эти полномочия». Мы вынуждены были формировать правительство реформ в чрезвычайных хозяйственно-управленческих условиях» (Публикуется по журналу «Сравнительное конституционное обозрение», 2015, № 4).
* * *
В.Я.: – Летом 1991 года я работал редактором отдела публицистики популярнейшего тогда журнала «Новый мир». После публикации в «НМ» моей статьи «Партии интересов» Егор Тимурович Гайдар предложил мне съездить в Англию с группой экономистов на конференцию в Кембридже по социологии интересов (заглавным участником ее был знаменитый социолог Манкур Олсон. Конференция была очень интересная, но не об этом речь). После поездки в Англию в где-то в двадцатых числах июля я был в гостях у Алексея Головкова. Будучи человеком довольно скептическим, он с энтузиазмом рассказывал про планы российского руководства (на которое мы смотрели тогда еще без большого энтузиазма) и давал весьма позитивные характеристики только что назначенному на непривычную должность Государственного секретаря РСФСР Геннадия Бурбулиса, о котором я по-настоящему впервые и услышал от него. По мнению Головкова, именно Бурбулис будет ключевым человеком ближайшего будущего. Я рассказал об этом Егору. В разговоре с Геннадием Эдуардовичем я недавно вспомнил о том давнем разговоре (увы, ни Егора, ни Алексея уже нет с нами. – В.Я.).
<...>
Б.: – Тут надо вспомнить Алексея Головкова, умершего в январе 2009-го, ровесника и друга Гайдара. С Алексеем Леонардовичем Головковым мы начали сотрудничать в Верховном Совете СССР и в рамках Съезда народных депутатов СССР, создавая Межрегиональную депутатскую группу. Затем он был моим самым активным помощником с мая 1990 года уже в системе Верховного Совета РСФСР, когда мы создавали Высший консультативно-координационный совет (ВККС) при Председателе ВС РСФСР Б. Н. Ельцине. <...> В то время Алексей Головков неоднократно говорил о группе Егора Гайдара, о котором у меня было определенное представление по его деятельности в газете «Правда» и журнале «Коммунист». Во время августовского путча в моем кабинете в Белом доме образовался гражданско-политический штаб, куда непрерывно приходили и приезжали разные люди, чтобы выразить нам поддержку. В какой-то момент, ближе к вечеру, Алексей Головков сказал мне, что в приемной находится Егор Гайдар. Между нами состоялся небольшой диалог. Егор Тимурович сказал, что, когда этот ужас и глупость закончатся, было бы важно обсудить ситуацию. Я подтвердил, что мы это обязательно сделаем, после того как справимся с путчистами<…> Поэтому сразу после путча мы договорились с Егором Тимуровичем о том, что он соберет специалистов и им нужно будет сформулировать свои предложения для практической работы.
<...>
15-я дача в Архангельском, где засела за работу гайдаровская команда, стала рабочим местом Госсовета, поскольку там все идеи, экономические и неотложные практические меры осмысливались и формулировались уже в виде конкретных проектов указов президента и законов... Гайдар готовил основные положенияэкономического раздела доклада президента для второй части V съезда – того доклада, с которым Ельцин выступил 28 октября 1991 года. В конце своей абсолютно революционной по содержанию речи президент Б.Н. Ельцин сказал: «События 19-21 августа потребовали предельного напряжения сил. Решался вопрос: быть или не быть российской демократии. Пусть это не покажется преувеличением, но сейчас мы фактически вступаем в такой же по степени своей ответственности и напряжению сил исторический период<...> ...На этот ответственный и тяжелый период я готов непосредственно возглавить правительство. Я обязуюсь перед своим народом сформировать кабинет реформ и рассчитываю на понимание и поддержку депутатов, каждого россиянина... Сегодня от всех нас требуется сделать решительный выбор. Для этого необходимы воля и разум народа, мужество политиков, знания профессионалов. Ваш президент такой выбор сделал. Это самое важное решение в моей жизни. Я никогда не искал легких путей, но ясно представляю: последующие месяцы станут для меня самыми трудными...»[2]
Съезд народных депутатов как высший законодательный орган РСФСР подавляющим большинством голосов (876 — за, 16 — против) предоставил Борису Ельцину чрезвычайные полномочия, в том числе совмещение должностей президента и главы правительства.
* * *
Недавно Бурбулис, завершая выступление на семинаре «Политософия надежды: как возможна меритократия в России ХХI века, своей Высшей школе меритократии сказал:
– Вот Булат Окуджава однажды написал:
В земные страсти вовлеченный
Я знаю, что из тьмы на свет
Сойдет однажды ангел черный
И крикнет, что спасенья нет...
Но простодушный и несмелый,
Прекрасный, как Благая весть,
Идущий следом ангел белый
Прошепчет, что надежда есть.
Потрясающие слова! Каждый день по десятку раз мы испытываем на себе воздействие этого. Один ангел – черный – уверяет, что спасенья нет! Терпи! Ползай! Приспосабливайся! Кричи! Пресмыкайся!
А другой говорит: надежда есть. Жди Благой вести. Будь душевно и духовно независимым. Будь самим собой. И только из этого складывается нация свободных людей, складывается радостное наше будущее...
Текст подготовил В. Ярошенко
Примечания
- Из беседы Г.Э.Бурбулиса и А.Н. Медушевского в журнале «Сравнительное конституционное обозрение», 2015 г., № 4.
- Пятый (внеочередной съезд народных депутатов РСФСР. 10-17 июля, 28 октября – 2 ноября 1991 г. Стенографический отчет. Т.2 М.: Республика, 1992. С. 29).