Путь в Словению туда и обратно

Меня пригласили на поэтический фестиваль в Словению, и мы поехали туда вдвоем с Сашей на машине. Это «кругосветное путешествие» по Восточной Европе имело свою драматургию. Из огнедышащей Москвы мы попали на узкое шоссе, где надо было бесконечно обгонять грузовики, а смотреть по сторонам бессмысленно — «леса, леса, леса». Окуджава приписал их Смоленской дороге, но это была не она, по ней мы возвращались, и тоже леса — они у нас вдоль всех дорог, и никаких следов человеческого присутствия. Все «скучились» в Москве, отступать не хотят. В Брянской области дорога стала совсем невыносимой, поскольку ее ремонтировали, и через каждые три километра светофор открывал путь по единственной оставшейся полосе то нашему потоку, то встречному. Поэтому границу с Украиной мы переезжали поздно (граница пока легкая, стояли на пропускном пункте всего полтора часа) и заночевали в первом же городке на украинской стороне — Глухове. Здесь нам повезло занять последний номер в отеле, по всей видимости, самодельном, устроенном в собственном двухэтажном доме, где нас покормили ужином, а утром — завтраком, после которого мы отправились смотреть город. Это оказались советские семидесятые, те же пыльные улицы с разбитым асфальтом, автобусы тех же времен «лиаз» и «рафики», те же замкнутые лица. На центральной площади висит большой плакат: «Глухов — гетманская столица». Это правда, был он столицей Запорожской Сечи и гетманов, и вообще — это один из самых старинных городов Киевской Руси. Советская власть его «уконтропупила», а на поправку денег нет. Зато потом дороги по всей Украине пошли нормальные. Но за это «зато» — звери-гаишники, каких больше нигде не встретишь: на собираемую ими дань можно было бы и Глухов приодеть.

Следующая остановка — Киев, не лучше и не хуже, чем был когда-то; потом Львов — красивый, старинный, живой, но сильно потрепанный. Дальше — Закарпатье, тут, впервые за весь путь, начинаются красивые пейзажи, ночуем мы в Мукачево, бывшем австро-венгерском городке, где сохранилась имперская стать. Здесь говорят на русинском, а живут русины, гуцулы, русские, немцы, венгры. До венгерской границы рукой подать, пересекаем ее за те же полтора часа, пару дней проводим на озере Балатон. Драматургия в том, что каждый следующий пункт становится лучше предыдущего, крещендо нарастает: Венгрия ухоженней и дешевле Украины. Русские построили на Балатоне сотни домов (в одном из них мы и жили, у друзей), не только русские тут, конечно, а дома все ладные, самые на вид богатые — крытые соломой. На придорожных заправках уже можно по-человечески пообедать, не то что буфет с булочкой, как на предыдущей части пути. Сами дороги, понятное дело, еще лучше, чем на Украине: не только потому, что вместо гаишников камеры, но и покрытие — прямо черное зеркало, по нему скользишь, как по балетной сцене.

Наконец мы пересекаем границу со Словенией, невидимую, но ощутимую: здесь только смотри в окно, пейзаж все время меняется — домики, поля, виноградники, а вот и море. Приехали в Пиран, бывший венецианский приморский городок, с дворцом дожей, узкими улочками, резными фасадами. Словения — это вообще частично Австрия, частично Италия, но со «славянской душой». Береговая линия здесь короткая, в Пиране берег заделан бетонными плитами с лестницами, ведущими в море, дно — крупная галька, не ступишь, в общем, «пляжный отдых» — это не сюда. Для него есть Каподистрия («мыс Истрии»), но там просто курортная зона, а тут город — исторический памятник. Мы смотрели на него сверху, с крыши дома, куда знакомые слависты пригласили нас на ужин с изумительным словенским вином. «Мальвазия», «Мускатель» — одни названия этих сортов винограда похожи на амброзию, напиток богов. В винодельческие регионы мы отправились позже, главный из них — Иерусалим, название месту дали тамплиеры, бежавшие сюда в XII веке. Они нашли высокий холм, откуда открывается вид на долины редкой красоты, с рельефом, по которому всегда скучает глаз — чтоб был не просто простор, но чтоб взгляд взбирался вверх, падал вниз, облетая виноградники, стада овечек, поля желтых тыкв, золотистой пшеницы, виноградных вьюнков. Украина — это сплошные плоскости с солнечными коронами подсолнухов, Венгрия — ряды фруктовых деревьев, покрытых сеткой от птиц, а в Словении ставят пугала. Непростые пугала, а целые конструкции — мельница с веником. Никакого города в Иерусалиме не воздвигли, только отдельные дома стоят — «шато», как сказали бы в Бордо, и к этим винодельческим шато подъезжают автобусы с туристами из Восточной Европы — на дегустацию, да и закупить хорошего вина домой. По пути мы не раз пересекали реку Песницу, что по-словенски значит «поэтесса». Песник — поэт, такое вот для нас странное сближение, ибо по-русски «поэт-песенник» — это совсем другое, нежели просто поэт.

Поэтический фестиваль сначала проходил в Любляне — я выступала в доме-музее «словенского Пушкина» — поэта XIX века Прешерена, а затем в самом древнем словенском городке Птуй. Тут и крепостной замок XII века, и суровые средневековые «мазанки» с каменными оконными рамами, и барокко XVIII века, и классицизм XIX, а фестиваль — главное развлечение. Характерно, что в римские времена (город I века н.э.) Птуй назывался Поэтовио, т.е. «город поэтов», теперь он считает себя европейской столицей поэзии. Имена поэтов и строчки стихов висят здесь прямо на улицах, на табличках в виде cd-дисков. Птуй — собственно, «усохшее» Поэтовио, как слово «площадь» по-словенски — Трг, превратившийся по-русски в «торг», рынок.

На поэтические чтения из близлежащих мест приходит и приезжает огромное количество людей, прямо-таки Вудсток. Сцена оборудована под открытым небом (прикрытым все же парусиной на случай дождя), а табуретки для зрителей сделаны из приклеенных к сиденью бутылок вина — Птуй тоже винодельческий регион. Называются эти чтения «фестивалем поэзии и вина», поскольку участников фестиваля со всего света поят вином бесплатно в неограниченном количестве, а гостям за деньги предлагают дегустировать разные сорта. Выступающему, когда он на сцене, ставят бокал превосходного, дорогого вина, а на обед и ужин подают столовое молодое... Поэты съехались из Аргентины, Китая, Франции, Испании, Хорватии, Сербии, Боснии, Германии, Японии, Голландии, Ирана. Французов было трое (Франция — в этом году гость фестиваля): «патриарх» Мишель Деги, много лет издающий журнал Poésie, профессор философии; Ги Гоффетт, некогда бельгиец и давно уже парижанин, издатель поэтической серии Галлимара и поэт нового поколения Эмманюэль Мозес, бывший израильтянин, а ныне француз.

Китаец — Янг Льян — хоть и пишет по-китайски, но давно не живет на родине. Выходец из семьи дипломатов, он остался в Европе, жил в Лондоне, теперь — в основном в Берлине. Его считают одним из лучших поэтов современности. Высокий, стройный, обаятельный, с длинными вьющимися волосами, Янг кажется воплощением романтического поэта русского Серебряного века. Иранская поэтесса Наэйме Доустдар Санайе тоже не живет в Иране, бежала оттуда в Швецию и прибыла в Словению вместе с мужем и маленькой дочкой. И сербская поэтесса, песница Анна Сферович, живет в Лондоне, а не на своей несчастной родине. Испанец Микель Местре похож на бывалого пирата, а аргентинец Хорхе Салгадо — старый журналист, бросивший все, чтоб писать картины и стихи. С ним рядом заботливая жена — редкий фестиваль проходит в такой семейной атмосфере. Атмосфера тут очень приятная: уютный отель «Митра», из которого не хотелось уезжать, домашние обеды и ужины для поэтов с семьями, на которых все сбивались в языковые группы: англоязычные, немецкоязычные, франкоязычные и испаноязычные. Японец сидел одиноко, поскольку говорил только по-японски, а остальные, кроме слов «суши» и «васаби», ничего не знали. На фестиваль съехались и «продюсеры» (что довольно необычно для поэтических фестивалей) — директора других европейских фестивалей. Приехал и известный американский музыкант Крис Экман со своей группой, предваряя или заканчивая поэтические чтения. Слушали все, что называется, «затаив дыхание», каждый автор читал на своем языке, а на большом экране синхронно проецировался перевод стихотворения на словенский и, если таковой был, на английский. Зрители аплодировали поэтам так же бурно, как и на рок-концертах.

Пока шел фестиваль, мы съездили в Марибор, второй после Любляны город, покатались по птуйскому морю, как местные жители называют свою реку, поплавали в термальных бассейнах (термы — первое туристическое направление в Словении), поездили по деревням и остановились в какой-то глуши выпить кофе. Саша усмехнулся: «Ты можешь себе представить, чтоб в российской глубинке можно было вот так же остановиться и выпить эспрессо?» Про дороги я даже не говорю: в Словении они все прекрасные, к какой бы маленькой деревушке они ни вели. Периодически стоят предупреждения: «меритво хитрости» (это означает измерение скорости). Хитрость — скорость, надо же! Но если подумать, это действительно хитрость человека — ускорять себя настолько, чтоб автомобиль мог проделать сто двадцать (не будем нарушать), а на самолете — и девятьсот километров в час. А «всход» и «заход» — это восток и запад, разве не чудесно? Там, где солнце всходит и заходит. По-русски востекает и западает за горизонт, что кажется ближе к праславянскому, а на самом деле нет — словенский ближе. Взять хоть «почивалище» — зоны отдыха на дороге, у нас глагол «почивать» в словаре означают пояснением: устар. (устаревший).

В Птуе, рассказывают, проходит красочный карнавал — Курентованье, у них тут есть любимое чудище Курент, бог гедонизма, эти белые и пушистые куклы продают в сувенирных магазинах и магазинах для дома. Он и вправду похож на домового. Сижу, пью словенский мускат, вспоминаю. Странно, что русских в Словении практически нет, меньше, чем где бы то ни было — а ведь это такой близкий язык, «душа», и здесь так хорошо!

Из Словении, которая стала кульминацией нашей поездки, мы направились в Австрию — сперва в Грац, потом в Вену. Австрия (это сразу видно) монументальнее, богаче, параднее, здесь нет кризиса, который есть в Словении и почти во всей Европе, здесь всё огромное и значительное. И дух уже не славянский — немецкий. Мы, конечно, понимали, что за Веной последует «снижение». Ну как в пьесе или в романе герою становится все лучше и лучше, а потом бац — и он теряет одно, другое, панически думая, что уже хуже некуда. Так вот и Польша — — бедность, плохие дороги, невкусная еда, и только величественный Краков, спасенный от уничтожения во время войны. Он выглядит наряднее Львова, а вот по сравнению с Веной или Любляной — гораздо скромнее.

На польско-белорусской границе мы простояли семь часов! Белорусам нельзя везти из-за границы больше, чем столько-то одежды, даже «сэконд хенд», предметы длительного пользования — раз в год, продукты допускаются только для дорожного пропитания. Теперь ввели новую меру — сто долларов с каждого выезжающего за рубеж белоруса. А то ввозят беспошлинно всё на свете, у нас вот, хоть мы и иностранцы (здесь приятно слышать это слово про себя), изучая содержимое машины, поинтересовались: не везем ли мы пиво? Нет, мы не везли пиво, но в этом преступном деянии белорусские пограничники подозревают в первую очередь. Но не стоит о грустном. Мы ходили по Бресту и Минску, ночевали и там, и там, и мне казалось, что я вернулась на десятилетия назад, в «развитой социализм». Впрочем, спасибо Олимпиаде-1980, была построена трасса Брест — Москва, по которой мы благополучно и добрались до дома с остановкой в Смоленске. Красивый город. Отель — это подновленная бывшая цековская гостиница с дежурной на этаже. Номер же, тесный, с двумя сиротскими кроватками, стоил 4.200 за ночь — дороже, чем в процветающей Вене, в имперском отеле с видом на замок Шенбрунн. Ну да ладно — только пробки московские встретили нас неприветливо: от Смоленска до Одинцово дорога заняла столько же времени, как от Одинцово до центра Москвы. В Словении же мы не встретили ни одной пробки. Может быть, как раз потому, что жители России еще не освоили ее и не заполонили своими громадными, как танки, джипами всё жизненное пространство. Словения маленькая, но просторная. И даже в городке с узкими улочками всегда есть где припарковаться. И вообще — там так хорошо!