В контакте Фэйсбук Твиттер
открыть меню

Польша: ценность компромисса

Автор:  Радзивон Марек
Польша: ценность компромисса 16.06.2021

Не будет преувеличением сказать, что вступление Польши в Европейский Союз в 2004 году было одним из величайших успехов польской внешней политики за последние сто лет. Это событие не только открыло новые экономические перспективы для Польши, но и стало, прежде всего, символической победой доброго духа истории. Польша всегда была частью Европы и считала себя европейским государством, и вступление в Евросоюз было очевидным тому подтверждением. Не только в символическом смысле, но и в практическом – экономическом, правовом и политическом. Сегодня польское общество одно из самых проевропейских. Поэтому вопрос о присутствии Польши в семье европейских стран кажется бесспорным. И все же… на европейском портрете Польши немало трещин. Попробуем их рассмотреть.

В июне 2003 года, то есть за несколько месяцев до присоединения Польши к Европейскому Союзу, прошел референдум. Полякам предстояло оценить во всеобщем голосовании решения своих политиков. Результаты референдума были очевидно проевропейскими, но все-же напрашивался горький комментарий: семьдесят семь процентов избирателей поддержали вступление в ЕС, но двадцать два процента были против. Возникал вопрос: какого будущего желает Польше немалая группа противников вступления в ЕС? Заставляло задуматься и то, что явка составила менее пятидесяти девяти процентов. Получалось, что более сорока процентов граждан Польши не пожелали воспользоваться правом выразить свое мнение по этому поводу. То есть – и, увы, это очень печальный диагноз – можно сказать, что присоединение Польши к Европейскому Союзу не получило абсолютной поддержки большинства.

Причем референдум – это ведь не парламентские выборы. Явка там действительно бывает низкой: некоторые считают (другое дело, насколько это справедливо), что перемены в политике не влияют на их повседневную жизнь, другие отвергают политику как циничную игру грязных интересов. Третьи не считают государство общественной ценностью, не имеют привычки участвовать в простейших формах гражданской активности и не верят, что их голос может изменить что бы то ни было в их собственной судьбе.

Референдум 2003 года, однако, был не выбором другой правительственной коалиции, а решением со значительными долгосрочными последствиями – выражения «да» или «нет» определяли политическое и цивилизационное место Польши в европейском ландшафте на многие десятилетия. Равнодушие, безразличие части электората по отношению к Европе явилось, по всей вероятности, результатом громкой антиевропейской риторики, в которой общие проблемы прикрывались текущими вопросами. Выступало меньшинство, но очень активное, громкое и заметное. Фермеры опасались потока продуктов, производимых более эффективными западными фермами – хотя впоследствии быстро оценили субсидии ЕС для сельскохозяйственного производства. Промышленники опасались конкуренции со стороны более современных и более богатых западных компаний – но получили доступ к иностранным инвестициям и новым рынкам. Некоторые политики пугали перспективой массового выкупа земли в Польше гражданами богатых европейских стран, но позже оказалось, что претендентов как-то не нашлось. Зато гражданин Польши благодаря Евросоюзу стал пользоваться безвизовым режимом, оказался в Шенгенской зоне, миллионы поляков получили право – и охотно воспользовались этим правом – свободно жить и работать в любой части континента.

Отношение поляков к Европейскому Союзу и, следовательно, в более широком смысле к Европе, к либеральным западным традициям и демократическим ценностям, которые представляет и символизирует Союз, было сформировано различными традициями.

Одна из важнейших концепций польской историографии ХХ века принадлежит Оскару Халецкому, великому польскому историку, родившемуся в 1891 году. Халецкий провел свою зрелую научную жизнь в американских университетах, был сторонником концепции Центральной Европы и, следовательно, многообразия и взаимопроникания наций, традиций и языков. Его концепция богатой и многослойной в культурном отношении Центральной Европы противостояла концепции Восточной Европы, в то время широко распространенной на Западе. В западной историографии Восточная Европа рассматривалась как большое, цивилизационно однородное православное пространство, где преобладает русский язык и российская культура, понятия Центральной Европы в западном дискурсе не существовало. В понимании Халецкого, граница между великим восточным, то есть российским пространством, и богатой, многонациональной и многокультурной центральной Европой проходила согласно старому разделению. Ее маркировали католицизм и православие, латинский и кириллический алфавиты, привязанность к Риму или к Византии и Константинополю. Политика, войны и два великих тоталитаризма двадцатого века – германский и советский – конечно, сместили границу Центральной Европы на восток, но не смогли искоренить эту многовековую центрально-европейскую традицию. Живым доказательством истинности этой концепции был сам Халецкий: он родился в Вене, был сыном хорватской аристократки и австрийского генерала с польскими корнями. Поляк, живущий в Америке, родным языком которого был немецкий.

Концепция Оскара Халецкого похожа на большую подземную реку – мы осознаем ее силу и важность, но не ощущаем ее постоянного влияния.

В послевоенные годы появились многочисленные обстоятельства, которые надолго затормозили интеграцию Польши с Европой и ослабили нашу европейскую идентичность. В первую очередь, политические заморозки, превратившие Польшу в зависимое политическое образование на несколько десятилетий.

Наследие полувекового социализма было деморализующим не только для внешней политики, но и для общества. Та же система в России существовала дольше и была, несомненно, жестче. Она оставила более глубокие и долговечные следы. Тем не менее Польша (хотя период ПНР – это всего лишь сорок лет!) до сих пор не может справиться со своим тяжелым наследством, хотя после преобразований 1989 года прошло уже более тридцати лет, и весь этот период был несомненным успехом модернизации. Сегодня Польша, конечно, другая страна в экономическом, правовом, политическом и социальном смысле, чем была до 1989 года, и несомненно более европейская. Однако эпоха централизованного планирования оставила клеймо более глубокое, чем многие думали. Экономика без рыночной конкуренции, монополия одной партии в политической жизни, управляемое сверху общество, воспитываемое в духе послушания и оппортунизма – воспоминания прошлого отбивали всякое желание активного участия в политике и общественной жизни.

После более двадцати лет устойчивого экономического роста и эффективных социальных реформ у польской модернизации появилась заметная одышка. Откуда пришло это разочарование? Что заставило поляков отдать власть в руки партии, которая с подозрением относится к европейской интеграции и ставит под сомнение либеральные ценности? Причин, как кажется, несколько – отчасти, сказалась старая привычка жизни в государстве реального социализма, которое, прежде чем обанкротилось в политическом и буквальном, экономическом смысле, сумело приучить граждан к зависимости, известной из гоббсовского «Левиафана»: оно отнимало права и свободы, но взамен давало иллюзию защиты и освобождало гражданина от ответственности за общее благо. Разочарование, несбывшиеся надежды также сыграли роковую роль – успех, как мы мечтали в 1989 году, должен был прийти немедленно и без усилий, а тем временем путь к стабильному процветанию Запада оказался долгим и тернистым.

Эти настроения подкармливались многолетней популистской риторикой простых рецептов и легких решений. Ложь, повторенная тысячу раз – старый пропагандистский принцип – становится правдой. Список антиевропейских риторических выступлений видных политиков из правящей партии огромен. Вспомним самые впечатляющие: президент Анджей Дуда назвал Европейский Союз «неким воображаемым сообществом, у которого ничего не получается», депутат Европарламента Здислав Краснодембский (кстати, профессор одного из западноевропейских университетов) заявил, что «Европейский Союз – это утопия, которая рушится». Наконец, лидер партии, депутат Ярослав Качиньский: «Никто не будет навязывать нам свою волю извне, даже если мы останемся одни в Европе в определенных вопросах – мы останемся этим островом».

В заявлении Качиньского можно обнаружить интересную манипуляцию, к которой сегодня в Польше часто прибегает правящий лагерь. Что ж, Евросоюз в восприятии политиков партии “Право и Справедливость” – это некий иностранный центр, который пытается нам что-то навязать. Мы с ним спорим, торгуемся по поводу очередных бюджетов, уклоняемся от его контроля, а иной раз, хоть и редко, да похвалим. Однако всегда относимся к Евросоюзу как к внешнему объекту, игроку, с которым Варшава пытается установить возможно выгодные отношения. Этот язык всегда эксклюзивен, его задача – создать эффект «чужого». Поэтому мы пытаемся урвать кусок побольше из общего котла экономической помощи, получить побольше антиковидных вакцин ЕС; мы соглашаемся сократить выброс углекислого газа в атмосферу и как будто забываем, что на самом деле ведем переговоры с самими собой, торгуясь насчет условий улучшения своей же экологии. В конце концов, Польша не такой уж малый и незначительный участник европейского сообщества! И политика ЕС, которую “правосправедливые” представляют как навязанную извне, в изрядной степени создается Варшавой как одной из важных европейских столиц.

Представление ЕС и Брюсселя как зарубежных центров, ограничивающих польские свободы, привело, среди прочего, к компрометирующим итогам голосования за кандидатуру Дональда Туска на пост председателя Европейского Совета в 2017 году. Партия Качиньского, предпочтя, по обыкновению, свои внутрипартийные интересы общему благу, оказалась единственным членом ЕС, проголосовавшим против Туска. Таким образом, она не только отклонила польского кандидата на один из самых важных постов в ЕС, но и осталась в полном одиночестве в своем решении, оставленная даже Венгрией, маленьким, но неизменно верным союзником в битвах с Брюсселем – то есть совершила двойное самоубийство. Польское правительство, конечно, не могло признать свое позорное поражение. Воистину, ложь, повторенная тысячу раз, становится правдой, а повторенная тысячу раз глупость становится мудростью. Поэтому тогдашний премьер-министр Беата Шидло, вернувшись с голосования в Брюсселе, заявила, что проигрыш в голосовании – «это не провал, но победа».

Свои три копейки добавил и тогдашний министр иностранных дел Яцек Чапутович: «Дональд Туск является представителем Германии в Европейском Совете». Проверенная пропагандистская риторика вокруг тезиса, что чуждые иностранные силы навязывают Польше невыгодные для нее решения.

И все же нельзя сказать, что нынешнее польское правительство безоглядно стремится выйти из Евросоюза. Некоторые из его представителей действительно понимают, что место Польши – в центре Европы, и что институт Евросоюза – синоним общеевропейского сообщества. Лидеры правящей партии могут быть глухи к европейским традициям и ценностям, но, по крайней мере, понимают: быть в Европейском Союзе просто выгодно. Сегодняшняя политика Польши в отношении ЕС похожа на инфантильные претензии избалованного ребенка. Евросоюз нужен нам как заботливая мама, которая лелеет и балует – раздает кредиты, поддерживает инвестиции, финансирует реформы. Однако она оказывается злой и не нужной, когда просит убрать в доме и напоминает об обязанностях.

Сегодня мы наблюдаем в Польше интересный парадокс. Польское общество, отдавшее власть популистской партии с антиевропейской риторикой, является одним из наиболее проевропейских обществ в ЕС. Почти пятьдесят пять процентов поляков хотят более тесного сотрудничества с Европейским Союзом, и только семь процентов из них поддержат возможный выход Польши из Союза.

Конечно, концепция европейскости и родства с Европой не исчерпывается вопросами политики в отношении Евросоюза. Поэтому к европейскому будущему Польши я отношусь спокойно. Польша – государство европейское, а поляки – европейцы. И нынешние метаморфозы в политике, кажущиеся иной раз неотвратимыми – всего лишь временный сбой, короткое колебание, икота. Совершенно ясно, что в недалеком будущем Польша снова станет одной из самых либеральных и проевропейских стран.

Почему же все так хорошо, если все так плохо? Откуда столь оптимистичный вывод? Он следует из убеждения, что человечество не создало проекта безопасней и лучше, чем Европа, и не придумало более привлекательного общественного устройства, чем либеральная демократия. А значит, популизм, который преуспевает в сегодняшней Европе, в том числе и в Польше, не стоит оценивать как стабильный миропорядок. Да, антидемократический популизм крайне опасен и может нанести большой ущерб, но только в краткосрочной перспективе. Он основан на отрицании и не может сформулировать заслуживающих доверия позитивных постулатов.

В 1988 году профессор Ежи Едлицкий, один из самых выдающихся польских историков идеи, опубликовал книгу под названием «Какая цивилизация нужна полякам?». Автор интерпретирует идеи девятнадцатого века из области государства и права, однако на заре великих реформ 1989 года в этой книге искали дорожных знаков, ведущих к польскому будущему. Самая важная дилемма, описанная Едлицким, касалась пути, по которому должна идти Польша. Следует ли нам подражать Западной Европе, миру развитой индустриальной цивилизации, но при этом борющейся с многочисленными социальными и моральными кризисами? Или лучше противостоять бездумному подражанию чужим нормам и образцам?

Сегодня альтернатива девятнадцатого века, описанная Едлицким, не кажется такой уж яркой. Мы не стоим перед однозначным выбором, где ставкой будет скачок в современность ценой потери идентичности. Дороги не пересекаются. Если Европа является привлекательным сообществом, то именно по причинам, о которых писал Оскар Халецкий: это разнообразное, многоголосое, беспорядочное, иногда даже хаотичное собрание, но объединенное некими общими ценностями. Это пространство, где нет врагов, где основная обязанность большинства – защищать права меньшинства. В этом пространстве компромисс – это ценность. ¶