Пьер Кей об искусстве длить и длиться

Я не знаю, отчего вы вздумали, что я какой-то всезнающий. Что мне случилось вам кое-что предсказать и предсказанное сбылось, это произошло единственно из того, что вы меня ввели в тогдашнее положение души вашей. Велика важность угадать! Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою. Дурак тот, кто думает о будущем мимо настоящего: он или соврет, или скажет загадку. 

Из письма Н.В. Гоголя А.О. Смирновой (1846 г).

За несколько дней до второго локдауна, в 20-х числах октября этого странного, заедающего как старая пластинка года, вышла в свет новая книга французского философа Пьера Кей (Pierre Caye). Я сразу же побежала в любимый книжный, к Чану на бульваре Монпарнас, и купила ее; и правильно сделала, ибо на следующий же день книжные закрыли вместе с магазинами, торгующими предметами не первой необходимости. В нашей все еще книжной, все еще читающей стране вышел из-за этого скандал. Гонкуровская Академия, уже опубликовавшая свой шорт-лист, отказалась в знак протеста объявить лауреата. Это произошло впервые с момента основания Академии…

Короче (а может быть именно длиннее), вот я и счастливая обладательница толстой, но легкой книжки (отпечатанной на бумаге, производство которой поставлено под экологический контроль), с ярко красной обложкой и модным белым шрифтом. И надо сказать, трудно было мне подобрать лучшее чтение для второго карантина, который для многих казался тяжелее, чем первый. Ибо в первый раз нас всех охватило некое возвышенное чувство героического, но кратковременного подвига. Вот скоро, скоро все снова встанет на свои места. Теперь же становится понятно не только то, что вполне вероятно все встанет на свои места не скоро, но и то, что свои места (внутри этого «скоро») не у всех найдутся.

Новая книга Пьера Кей именно об этом. Название ее можно перевести так: «Длиться: подходы к трансформации производительной системы»[1]. Это уже третья книга философа на актуальную тему тяжелейшего экологического кризиса, переживаемого человечеством, перед лицом которого это самое человечество, оснащенное все более мощными и совершенными научно-техническими протезами, оказывается парадоксально бессильным в самом прямом, самом клиническом смысле слова. Первые две книги Пьера Кей на эту тему назывались «Критика созидательного разрушения» (2015) [2] и «Как новый Атлас: о состоянии лучшем, чем мощь» (2017)[3].

Если в первой из них философ выступил безоговорочным критиком современной системы производства, основанной на иллюзии tabula rasa , на запрограммированном устаревании и «творческом разрушении», системы, унаследованной XXI веком от двух мировых войн (эта книга была написана в более доступной форме), то во второй Пьер Кей спускался в глубь времен и идей и объяснял на основе, в частности, идей неоплатонизма, метафизические корни этой иллюзии, ответственной во многом за ту катастрофу, к которой человечество медленно, но верно приближается (эта книга предназначалась, скорее, для философов).

В новой книге Пьер Кей соединяет две тактики и два своих дара: он выступает одновременно ярким критиком современности и активным, творческим философом. Гибкая, стремительная философская аргументация находится у него на службе понимания того, что с нами происходит, и главное, как нам жить дальше.

Нужно заметить, что критической трилогии, посвященной кризису современной системы производства в ее отношении к природе, предшествовали в творчестве Пьера Кей долгие годы, посвященные изучению классической и гуманистической традиции, в частности, в области теории архитектуры, науки и техники. Выпускник Высшей Нормальной Школы, блестящий латинист, старший научный сотрудник Национального центра научных исследований Франции, Пьер Кей посвятил несколько трудов Палладио, стал первым после Жана Мартена переводчиком на французский язык трактата «О Зодчестве» Альберти. В связи с изучением Витрувианской традиции и Альберти мы с ним в начале 2000 годов и познакомились и немало с тех пор сотрудничаем. Он живо интересуется русской традицией перевода и понимания классической и гуманистической теории науки и техники и творчеством одного из пионеров в этой области, В.П. Зубова.

В своей новой книге Пьер Кей развивает идею того, что по-русски принято называть «устойчивым развитием»[4], то есть речь идет о таком развитии экономики, в которое включена экологическая и социальная ответственность перед грядущими поколениями, то есть перед будущим. Прежде всего, философ показывает, как основные современные концепции оказываются беспомощными, а проекты, основанные на них, проваливаются. Потому, во-первых, что все они выкинули из экономической мысли третий «классический» ингредиент — землю, оставив только капитал и труд, а во-вторых, потому, что все они соединяют несоединимое, то есть два разных времени: короткое рыночное время и идею «длительности» и ответственности перед будущим. Это противоречие связано, по мысли Пьера Кей, с подспудным господством гегельянской модели времени, как инструмента развития, в которой развитие - всё, а время — лишь помеха для скорейшего… чего?

Чтобы освободить идею «длительного развития» от блокирующих его противоречий, нужно, считает Пьер Кей, переосмыслить само понятие «длиться», «длительность», «продолжительность», избегая при этом летаргии, эскапизма, фальшивого эпикурейства и принципа carpe diem. А для этого философ предлагает нам от Гегеля вернуться к Канту.

Трансцендентальная пойэтика времени

Вводя, для начала, знаменитое определение времени Августином («Что есть время? Когда меня об этом не спрашивают, я знаю; но как только спрашивают и просят объяснить, я не знаю»), Пьер Кей определяет наше отношение с временем как фундаментальное незнание, которое требует от нас творческого усилия. Это усилие, эта созидательная работа по воображению и устроению времени (и пространства) наиболее удачно описывается положениями кантовской трансцендентальной эстетики, термин, который Пьер заменяет понятием трансцендентальной пойэтики (poïétique) — с тем, чтобы подчеркнуть рабочий характер этого понятия (у Платона poïesis это «причина, которая безотносительно к рассматриваемой вещи, переводит ее от небытия к бытию), нашу способность не только спорить с незнанием, но и конструировать такое знание, благодаря которому возможно создание новой производительной и социальной системы. Только такое творческое отношение к времени позволяет противостоять ускорению (акселерации, см. Хартмунт Роза), тотальной мобилизации и альенации (по причине которых люди не живут во времени, а терпят, переносят его). При этом философ спорит с постулатами социологии времени (Норбер Эльяс), по которой человек вообще способен только переносить то время, которое ему навязывает общество. Каждый человек ответственен за свое личное время, как он отвечает за свой дом, свою семью.

Длительное развитие может вытекать только из такой «долготы» не навязанного, а осмысленного и выстроенного времени, то есть из такой моральной темпорализации, которая предлагалась поздними римскими стоиками (Сенека De brevitate vitae, Марк Аврелий) и развивалась гуманистами. Наука, техника, искусства находились на службе у такого времени, а не наоборот. Разумеется, между сконструированным нами временем и тем временем, которое нас формирует, существует тонкая диалектика; но нам сегодня важнее первое (за второе отвечает деструктурирующий время материализм, влекущий за собой принцип тотальной мобилизации и порабощения человека им же созданными протезами). Только подлинная культура времени может позволить держать мир на расстоянии и сохранить нашу чувственную и феноменальную свободу.

Эта культура времени есть, в первую очередь, культура времени настоящего (по-русски это замечательный, уникальный оборот; ибо только это «теперь» называется настоящим). Отношение к будущему (как и к прошлому, также творчески выстраиваемому) может быть основано только на культуре настоящего. Мы ничего грядущему, строго говоря, не должны; это не долг, а дар. А что мы можем нашим потомкам подарить, кроме времени? Но для того, чтобы его подарить, нужно его иметь! Выстроить «долготу» можно, лишь отталкиваясь от настоящего, а не придумывая будущее. Самая больная наша проблема заключается в том, что мы не умеем жить в настоящем. Симптом этого неумения — сиюминутность. Но как перейти от «сейчас» к «теперь»?

Тут Пьер Кей даем своему читателю подлинный урок творческого конструирования настоящего времени, вводя труднопереводимую игру понятиями между instant (in-stans), то есть «сейчас» (этимологически: нестоящий) и maintenant (manu tenere), то есть « теперь » (этимологически : то, что мы держим в руках, чтобы не упало). По-русски, это прекрасно понимается из этимологии «настоящего, как «стоЯщего». Не чуждаясь примеров из теологии и мистики, философ остается верен светской философской традиции. И если опыт феноменологии (скорее Башляр, чем Гуссерль) дорог ему, он целиком и полностью опирается на римских стоиков, объясняя, в чем memento mori отличается от carpe diem. И как по Сенеке : перейти от dilatio к dilatatio, расширить настоящее, раздвинуть его границы, противостоять его потоку, то есть как устроиться, обосноваться в настоящем, сообщить ограниченному с двух сторон отрезку времени всю полноту жизни. Ибо лишь таким образом мы вступаем в творческое и свободное отношение с нашей (а не навязанной нам) памятью и с нашими собственными надеждами на будущее.

Но как же из этого полноценного настоящего выстраивается завтра? А из суммы «теперь». Длительность не может быть непрерывной (иначе это поток). Она непоследовательна, и это парадокс. Без остановок, перерывов, объясняет Пьер Кей, не возникает ни желания, ни энергии продолжать. Пустота, разрыв, пауза, умирание — есть сопротивление автоматизму (который может быть только дурным) и залог ежедневного возрождения к новому «теперь».

От капитала к состоянию, от труда к поддержанию

Творческий переход в режим настоящего (стоЯщего) времени как основы длительности, эта временная, гуманистическая, вертикаль, влечет за собой серьезные эпистемологические сдвиги: в частности, выведение понятия «капитал» из сферы экономики (финансов) в юридическую сферу, где капитал превращается в «наследие» (patrimoine, как в русских выражениях «наше наследие», «творческое наследие»; быть может наиболее удачным будет перевести это французское понятие через русское «состояние» или «достояние»). Этот эпистемологический сдвиг от экономики к праву в целом характерен для метода Пьера Кей. Капитал (владение), таким образом, может быть весь или частично выведен из оборота и поставлен под контроль. Например: часть земли, дом, мебель, коллекция, которые по тем или иным причинам не могут быть проданы и тем самым перемещаются в другой хронотоп, сопротивляясь потоку монетаризации и рыночной сиюминутности. Такое состояние, которое благодаря соответствующей юрисдикции его собственник не может разбазарить или испортить, способно стать защитой не только для него самого, но и для других, в том числе в будущем.

Эта модель « состояния » показывает, как в идеале нужно рассматривать природные и культурные ресурсы, то есть именно как достояние, которое в отличие от капитала (назначение которого расти), должно с течением времени оставаться равным себе (его главная задача не убывать). Именно юридический подход (законы о пользовании) становится идеальным фундаментом экологии как природной, так и культурной. Разумеется, речь в книге Пьера Кей не идет об экспроприации : патримониальный режим не заменяет личное владение собственностью, а добавляется к нему (тем более, что современный капитализм это позволяет), требуя лишь выработки особой морали и политики.

Это то, что касается капитала. Что же до трасформации работы в современных условиях (критикуются теории «конца работы» Джереми Рифкина или «перемещения работы» Альфреда Сови), то нельзя забывать, настаивает Пьер Кей, о разнице между профессией (métier) и трудом (tâche). Только второе может быть заменено машиной. Что же касается именно профессии, то ее роль будет только возрастать, причем центральным полем деятельности в развернутом настоящем (maintenant) станет все более сложный процесс поддержания (maintenance) и ухода. Это касается и машин, и человека, его здоровья и психики. Это тем более очевидно, что мы вошли в эру катастроф, технических и санитарных кризисов.

О новой роли техники вообще и архитектуры в частности

Техника, напоминает Пьер Кей (в согласии с Андрэ Леруа-Гуран «Жест и речь»), соприродна человеку. Технический жест сопричастен речи. Разделить человека и технику означает внедрить в сознание иллюзию, которая влечет за собой как наивный руссоизм, так и полное подчинение человека технике, из протеза превращающейся в доминирующую, подавляющую человека силу. Человек становится протезом техники; он уже не хозяин в собственном доме, он в одиночестве замер перед гладким черным враждебным экраном. Но философ предлагает нам не технофобию, а возвращение технике ее служебной, поддерживающей роли. Ибо мир техники разнообразен и соединяет различные временные режимы.

В главе «От ниши к ковчегу» Пьер Кей показывает, как основанное на технике строительство такого Дома должно противостоять эко-маниловщине. Именно архитектура и город выступают у философа как позитивная модель гуманной техники, отмежевывающей от пустоты, от ничего, такое пространственное нечто, которое способно вместить творческое настоящее, как время полноты.

Новая книга Пьера Кей представляет собой не только пример обоснованной и нюансированной критики современности с позиций гуманизма, но и подходы для выхода из кризиса. Она позволяет убедиться в способности свободной от идеологических, финансовых и политических интересов мысли противостоять нашему бессилию.

Примечания

1.  Pierre Caye, Durer. Eléments pour la transformation du système productif, Paris, Belles lettres, 2020.
2.  Pierre Caye, Critique de la destruction créatrice, Paris, Belles lettres, 2015.
3.  Pierre Caye, Comme un nouvel atlas. D’un état meilleur que la puissance, Paris, Belles lettres, 2017.
4.  По-французски эта концепция носит название développement durable , то есть скорее «длительное», «длящееся», «продленное» развитие, откуда название книги. По-английски это называется sustainable development, а по-немецки nachhaltige Entwicklung.

© Текст: Ольга Медведкова