Люди и книги моей судьбы

Фото: Виктор Ярошенко

Выступление на творческом вечере в Лондоне 9 июня 2015 года. Организатор и ведущий вечера профессор Михаил Борщевский, главный редактор журнала «Herald of Europe». Перевод с английского. Публикуется впервые.

Я чувствую себя здесь как дома, потому что вижу столько людей, которых знаю уже на протяжении многих лет. Поэтому, если кто-то задастся вопросом, что такое счастье, я отвечу: вот он, момент счастья. Спасибо большое!

Не уверена, что я заслуживаю того высокого стиля, в котором Михаил Борщевский сегодня говорил обо мне. Возвращаясь к вопросу об истоках, хочу сказать, что огромное влияние оказала на меня еще в детстве моя бабушка Елена Васильевна Гениева. И одна из книг на выставке в соседнем зале к посвящена моей бабушке, уникальной женщине, владевшей четырнадцатью европейскими языками. Когда ей исполнилось 80, она решила учить польский, что и сделала. Она была родом из знатной дворянской семьи в Санкт-Петербурге, поэтому дома говорили по-французски. Близкие знают, что даже сейчас, когда я волнуюсь, я говорю с очень смешным французским акцентом. Я неправильно произношу все эти трудные русские «р» и «ш», потому что так меня учили в детстве. Бабушка говорила со мной по-французски. По-немецки со мной разговаривала одна дама, я сейчас уже не помню, как ее звали. Тогда я не знала, но сейчас понимаю, что она была немкой из Поволжья, и единственным возможным языком общения с ней был немецкий.

Моя бабушка была очень религиозным человеком. Она принадлежала к так называемой катакомбной церкви, которая в послереволюционные годы не принимала официальную церковь. Я отлично помню, как разные люди появлялись у нас дома, одетые очень просто, даже бедно, потом они переодевались и оказывались священниками. Литургию служили в нашей столовой. Для меня не существовало разделения между религиями. За столом перед ужином моя мама произносила «Отче наш» по-русски, а эта немецкая дама — на латыни или по-немецки.

Бабушка научила меня не только знанию языков, но и феномену чтения. Каждое утро после завтрака мы садились на диване, и она читала мне по-французски, намного реже по-русски, истории из Библии. Когда я поступила в Московский университет, я была уверена, что все знают библейскую историю, и была шокирована тем, что знал ее только один человек из группы.

Еще огромное влияние на меня оказал человек, 25-я годовщина смерти которого, к сожалению, будет в этом году. Это отец Александр Мень. 9 сентября прошло уже 25 лет с момента его убийства, и в это до сих пор очень трудно поверить. Я знала его с четырех лет, это был мальчик, который приехал к нам на дачу на каникулы. И он ужасно меня раздражал, потому что все время что-то писал или читал. Я-то считала, что было бы лучше, если бы он со мной играл. Но без него я бы никогда не стала тем, кто я есть: хранителем, библиотекарем, директором библиотеки. В Библиотеке иностранной литературы я работаю 40 лет. Это огромный отрезок времени. Директором я являюсь со времен «перестройки», поскольку для меня, наполовину русской, наполовину еврейки, православной верующей, не члена партии, было просто немыслимо возглавлять такое огромное идеологическое учреждение, как это называли в советские времена. Но с началом горбачевской эры стали происходить перемены, интеллигенция хотела доверять этому лидеру. В 1989 году ветер перемен коснулся и меня, и я получила предложение от Министерства культуры стать директором библиотеки, что явилось для меня некоторым шоком. Я решила, что мне нужен совет, не другое мнение даже, а основное, первое. Отец Александр Мень сразу понял, что я хотела обсудить с ним нечто важное. Я стала говорить, что ни за что не приму это предложение, но он прервал меня и произнес слова, которые я никогда в жизни от него не слышала. Он сказал: «Знаешь, Катя, я никогда не дам тебе на это благословения».

— Не дадите благословения? Но почему?

— Кто-то должен этим заниматься.

— Да, но почему я? — И добавила: — Я вообще-то литературный критик, я не хочу становиться бюрократом — директором библиотеки.

С присущим ему фантастическим чувством юмора он спросил, глядя на меня: «Ты что, Лев Толстой?» Этим вопросом он сбил меня, остановил поток моих дальнейших вопросов и споров.

— Нет, я не Лев Толстой, — ответила я спокойно, — но мне кажется, я довольно неплохо образованный литературный критик.

Дальше он спросил меня о том, чего больше всего в жизни я боюсь потерять. Я ответила. Он сказал: «Тебе будет дано время».

Это была замечательная сделка. Вы знаете, это действительно сделка, своего рода договор; потому что если вы делаете что-то, что не соответствует «высшей бухгалтерии», то время сокращается, и я ощущаю это физически. После нашего разговора Мень должен был на два месяца уехать. И мы, безусловно, не могли знать, что произойдет это ужасное убийство 25 лет назад, 9-го сентября. Иногда отец Александр мне снится, правда, очень редко. Я твердо знаю, что он не здесь, что он приходит из другого мира, потому что его губы другого цвета и т.д. В одном из моих снов я хотела получить книгу, которую он должен был закончить. «Отец Александр, Вы обещали закончить книгу». «Я заканчиваю», — был тихий ответ. «Но она мне нужна для публикации». Внезапно мы оказались с ним в какой-то квартире из ночных кошмаров, он протянул мне изданную в Брюсселе Библию, к которой он действительно писал комментарии, и сказал: «Вот текст». — «Да, но он же не закончен» — «Продолжай! Делай что-нибудь!».

Вот так…

Другим человеком, который научил меня понимать, что такое библиотека, — был, конечно, Дмитрий Сергеевич Лихачев. Для меня большая честь и счастье (даже не знаю, какие подобрать слова) в некоторой степени считать себя его ученицей. В годы, когда я с ним работала, он начинал размышлять над ролью библиотек в мире. И я думаю, что только сейчас я поняла, что он имел в виду. Мы хорошо знаем его лестное высказывание о библиотеках как о самых важных составляющих культуры. Почему? Почему библиотеки, почему не музеи, не филармонии, не концертные залы? Не сразу я поняла его слова о том, что если все в мире пропадет, цивилизация рухнет, но выживет хоть одна библиотека, то у культуры будет шанс на восстановление. Я думаю, что он был абсолютно прав, но мы (то есть я) тогда этого не понимали. Ибо что такое библиотека? Это просто собрание разных книг. Но если эти книги не читают, их не обсуждают, — они мертвы. Библиотеки — это своеобразное отражение мира, микрокосмос в макрокосмосе. Для меня библиотеки — это место диалога, встреч, толерантности, сострадания, взаимопонимания и разнообразного общения. Именно это я пытаюсь создать с момента своего назначения директором библиотеки в 1989 году.

Честно говоря, мы довольно забавная структура, поскольку нигде в мире вы не найдете ни одной библиотеки иностранной литературы. Есть иностранные коллекции, есть национальные библиотеки (например, Британская библиотека) и т.д. Наша библиотека была создана в 1921-м, поэтому мы постреволюционное учреждение. Библиотека была создана одной замечательной дамой, откуда и пошло наше название: Библиотека иностранной литературы имени Рудомино. Рудомино — фамилия основательницы библиотеки. Маргарита Ивановна Рудомино — девушка из Саратова, приехавшая в послереволюционную Москву с чемоданом маминых книг. Друзья называли ее хранителем. Да, Хранительница — это наиболее подходящее определение именно для нее. Она была действительно замечательным библиотекарем, она была изобретательницей, человеком с необычайной фантазией и интуицией. И то, что она сделала в 1921 году, до сих пор очень важно для нас. Я познакомилась с ней только под конец ее жизни, потому что она была директором библиотеки на протяжении более чем пятидесяти лет. Потом дочь премьер-министра Косыгина захотела вдруг возглавить ГБИЛ. И Маргариту Ивановну изгнали из библиотеки буквально за два часа. Она была человеком, которого советское правительство послало в Германию, чтобы привезти многочисленные немецкие книги в качестве компенсации за потери страны в Великой Отечественной войне. И она свое задание выполнила очень хорошо. В то время никто не сомневался, что это было правильно. Но уже тогда Маргарита Рудомино поняла, что этот акт не соответствовал общепринятым нормам международного права. Я помню, когда она умирала, она попросила меня прийти к ней попрощаться. И она сказала мне: «Катя, я хочу, чтобы ты знала, что я привезла в СССР двухтомное издание Библии издания самого Гутенберга, самое ценное в мире». После ее смерти я стала изучать происхождение наших немецкой, австрийской, польской коллекций. Это очень интересная и сложнейшая, не только юридически, но и эмоционально окрашенная история.

Еще один человек, которого я хотела бы упомянуть, в этом контексте, связанный с историей всех этих книг-трофеев (и вы будете удивлены именем, которое я сейчас назову), это папа римский Иоанн-Павел II. Однажды мне прислали приглашение на один официальный ужин в Ватикане, которое я сразу отложила в сторону, ибо была уверена, что произошла ошибка. Я была уверена, что человек, являющийся главой католической церкви, занят более важными делами, нежели встреча с директором Библиотеки иностранной литературы. Но это не было ошибкой. Мне за два часа дали визу, я приехала в Ватикан, и это был, я бы сказала, просто незабываемый ужин. Это был ужин по-польски: капуста, колбаски, очень по-польски. И он уже был такой слабый (показывает), это было после попытки покушения на папу. Мы с ним говорили о разных вещах. Я не помню сейчас, о чем конкретно мы говорили. Но в конце концов, как говорится, любопытство взяло верх, и я в очень вежливой форме спросила его, зачем он меня пригласил. «Вы пригласили меня, потому что отец Александр Мень был моим духовным наставником?» Иоанн-Павел II сказал: «Да. Я молюсь ему, как святому. Но не только по этой причине». И он прошептал что-то на ухо кардинала, который переводил. Происходил перевод с английского на итальянский, с итальянского на английский. Так мы и разговаривали. Затем тут же появились каталоги книг, изданных Библиотекой иностранной литературы, в том числе и каталог немецких книг XVII века из нашей коллекции. И я глупо спросила: «Где вы взяли эти книги?» — «Библиотека Ватикана — за углом», — улыбнулся папа. Я сказала: «Но почему это для вас так важно?» Он ответил: «Не только потому, что я из Польши, но также потому, что то, что делает Ваша организация по возврату книг, можно охарактеризовать как попытку закончить ту большую войну. Вы знаете, для меня это было важным посылом, чтобы принять очень серьезное решение».

И наконец, Андрей Дмитриевич Сахаров. Мне очень повезло увидеться с ним всего несколько раз. Но я расскажу вам про одну из таких встреч, которую можно охарактеризовать одним словом — толерантность. У Сахарова была маленькая собачка. На мой взгляд, очень неприятная. И всякий раз, когда у них в квартире появлялся незваный гость, эта собачка обязательно набрасывалась либо на ноги, либо на юбку — словом, на все, что ей удавалось достать. Я все время пыталась отодвинуть ее от меня, Сахаров же, напротив, все время давал ей возможность делать то, что она хотела. В этом и была толерантность — предоставлять свободное пространство для маневров.

Вообще-то, мне очень повезло. Моя бабушка (и это было абсолютно нормально для меня) ввела меня в круг своего культурного общения, познакомила с поэзией Максимилиана Волошина и Марины Цветаевой. Однажды я была в одном московском музее, и когда хранитель сказал, что у них есть портрет светленькой кудрявой девочки, но они не знают, кто эта девочка, я сказала, что это была моя мама, Михаил Нестеров нарисовал ее, когда был у нас в гостях. Поэтому что я могу сказать? Видите ли, я думаю, по большому счету, это не мое достижение, это их достижение. Всем им удалось вложить что-то в меня, и то, что я сейчас стараюсь делать, насколько могу, — это создавать и поддерживать нашу библиотеку, это очень важное учреждение. «Времена не выбирают, в них живут и умирают…» Сейчас для библиотеки настало довольно трудное время, проходят многочисленные расследования по поводу того, что работники ГБИЛ имени Рудомино являются либо иностранными шпионами, либо иностранными агентами. Но я знаю, что единственное, что мы пытаемся сделать, — это сохранить то, что еще можно сохранить в нашем сумасшедшем мире, — культуру, образование. И если вы спросите меня, как я сама себя ощущаю, я вам скажу, что не считаю себя хранительницей, я бы назвала себя просто библиотекарем, а не генеральным директором… Кроме того, я ощущаю себя немного тягловой лошадкой просвещения, именно не образования, а просвещения. И именно так мне представляется моя миссия.

Спасибо всем вам за помощь, потому что здесь находится так много людей, кто помог мне в развитии библиотеки, здесь есть международные члены нашего попечительского совета. Не знаю, ответила ли я на ваш вопрос, но я очень старалась.

Ответы на вопросы

Профессор Ирина Кириллова:

Прежде всего я хочу поблагодарить Екатерину Гениеву и за воспоминания из ее личной жизни, и за рассказ о том, чтó она сделала, чтобы Библиотека иностранной литературы стала гораздо больше, чем просто прекрасной библиотекой, где можно отыскать любые книги авторов на русском языке (несмотря на название), и в переводе на русский, и на оригинальном языке практически каждой страны (главным образом все-таки европейской). Забывается, к сожалению, что Россия является неотъемлемой частью европейской культуры. Мы внесли в нее очень важный, весомый вклад. И я хотела бы попросить Вас развить мысль, которой Вы уже касались: какой Вы видите роль библиотеки, которая является не просто книгохранилищем, а — международным культурным центром, центром, который привлекает людей, интересующихся идеями, искусством, интеллектуальным прогрессом России. Могли бы Вы рассказать немного больше о роли Библиотеки иностранной литературы в общекультурном аспекте?

Екатерина Гениева:

Большое спасибо за вопрос. Начну не с формального, а с персонального ответа. Однажды в нашей библиотеке, на том этаже, где у нас находится BBC Library Alive, я увидела маленького мальчика. Я думаю, ему было лет семь. Он ел огромное яблоко, что вообще-то в библиотеке запрещено, но не важно. Играл с компьютером (многое из того, что он делал, он делал лучше, чем я могу это делать). Я испугалась, что он потерялся в огромном здании, подошла к нему и спросила: «Может быть, ты не знаешь, куда идти?» Он посмотрел на меня, и у меня появилось ощущение, что не я смотрю на него сверху вниз, а он смотрит на меня сверху вниз, и сказал: «Ты знаешь, я работаю в этой библиотеке уже давно и знаю все, что здесь происходит». Думаю, что это самое важное для ответа на ваш вопрос.

Почему Дмитрий Сергеевич Лихачев верил в то, что библиотеки очень важны? Сюда, цитируя того, кто хорошо известен послу Брентону, приходят абсолютно все, без каких-либо ограничений. Это не университет, куда вход ограничен, мы не всегда даже знаем, что это за люди. Иногда это могут быть даже не очень приятные персонажи, но мы говорим им только «добро пожаловать», до тех пор пока они не станут физически опасны для своего соседа. Я думаю, что в современном мире, мире гонки технологий, которую мы не можем и не должны останавливать, библиотеки остались немногими местами, где мы можем посмотреть друг на друга, увидеть выражение лица, попытаться понять, почему мы разные, почему мы должны быть толерантны и, используя выражение Пушкина, полны сострадания друг к другу. Это огромная задача, особенно в такой сложно управляемой, необъятной стране, как Россия. За 11 часов путешествия из Москвы в Петропавловск-Камчатский вы пролетаете через 11 часовых поясов, как в поездке из Москвы в Соединенные Штаты. Я упомянула это в ответе на ваш вопрос, Ирина, так как мы очень богатая библиотека и пытаемся работать не только в пределах МКАД, не только в Москве или Санкт-Петербурге. У нас огромная сеть по всей России: мы стараемся распространять авторов, публикации, устраиваем дискуссии, детские программы и т.д. Сейчас мы работаем с нашими книгами и распространителями в 49 регионах России. Это особенно важно в наше время с огромным количеством политических проблем и в России, и во всем мире. В наш век цифровых технологий, экранов, дисплеев, которые отнимают читателей у книг, традиционные читатели не посещают библиотек. Читатель сейчас часто не идет к нам ногами, он вызывает нас к себе пальцами. Но важно сохранить библиотеку не только как место, куда человек все-таки может прийти и почитать, но и как место, где он может просто побыть. Так как книги, в какой бы форме они ни были напечатаны, не только живут, но и вдыхают жизнь
в людей.

И еще могу сказать, процитировав слова Меркуцио из «Ромео и Джульетты»: «Чума на оба ваши дома!» Если мы оберегаем культуру, то она способна сделать гораздо больше, нежели политики со всеми их переговорами. Иногда мы даже более влиятельны, чем люди, занимающиеся политикой. Я думаю, Дмитрий Лихачев, когда говорил что, если мир будет разрушен и выживет только одна библиотека, то мир будет иметь шанс для возрождения, подразумевал именно это. Но есть и функциональный ответ: мы должны быть и мы остаемся платформой для межкультурного, межрелигиозного, интернационального диалога. Это то, чем должна заниматься библиотека. Огромная миссия, но она, с моей точки зрения, выполнима.

Андрей Корчевский:

Я прошу прощения за, возможно, очень личный вопрос. Я хотел бы спросить Вас, как человека верующего: что для вас персонально значит разделение христианских церквей — Русской Православной и западной церкви?.. Это должно иметь смысл, это не просто что-то случайное. Для чего это было, по вашему мнению и, может быть, мнению отца Александра Меня? Как вы видите будущее? Видите ли Вы мосты между церквами в будущем? Будут ли они объединяться или еще более разделяться?

Екатерина Гениева:

Это очень сложный вопрос, и я не уверена, что смогу ответить на том уровне, который вы задали. Но я скажу вам, что я об этом думаю, что чувствую, и, раз вы спросили, что отец Александр Мень думал об этом. Я смотрю на этот процесс с некоторой надеждой. Мы знаем, когда это произошло, но мы также знаем, что все, что произошло после 1917 года, было результатом разделения. У нас в семье всегда считали, что созданные барьеры между христианами «недотягивают до рая». И самое мое любимое высказывание отца Александра на этот счет такое: мы должны быть вместе в главном, мы должны быть терпимы друг к другу в том, что нас разделяет, в остальном мы должны руководствоваться любовью. К этому нас призывал Господь. Другого ответа у меня нет.

Лиз Робсон:

У меня очень приземленный вопрос. Я сама абсолютно верю в библиотеки и в их просветительскую роль. Но в нашем XXI веке большинство молодых людей используют компьютеры. Они читают, конечно, но на лэптопах, планшетах и т.д. Считаете ли Вы, что суть культуры меняется, когда Вы не держите в руках книгу?

Екатерина Гениева:

Конечно, меняется, но я не знаю, долго ли еще уцелеет так любимая мною печатная книга. Все переменчиво: например, в высокоразвитой технологически Голландии люди начинают вновь покупать книги, дарят их в качестве рождественских и пасхальных подарков. Вы абсолютно правы в том, что развитие технологий вытесняет традиционного читателя, превращает его во что-то иное. Хотя вот в нашей библиотеке наблюдается очень забавное явление. У нас с Людмилой Скачковой, директором культурного центра, проблема не в том, как пригласить молодых людей прийти к нам, а в том, как уговорить их возвращаться домой до одиннадцати часов вечера. Вот почему мы нужны. Необходимо не только приглашать читать — вы не можете заставить читать человека, если он не хочет. Но мы приглашаем людей для различных видов диалога, для встречи друг с другом, и это работает. Из моего опыта: в России, с ее недостатком финансирования и низкими зарплатами, библиотекари довольно часто являются новаторами. Они создают своеобразные культурные центры, работают над культурным образом своего региона, что особенно важно. Я могу легко предсказать, что, может быть, лет через десять все наши книги станут чем-то вроде реликвий погибшей Римской империи.

Однажды у меня была очень интересная дискуссия с Д.С. Лихачевым. В то время мы вместе с фондом Сороса создавали интернет-центры по всей России, и Лихачев присутствовал во время технических обсуждений оптоволокна, «пропускной способности» и т.п. Он сидел на углу стола, хотя определенно ничего не знал об оптоволокне. Я не утерпела и спросила, почему он тратит свое время на всю эту технологию. Он сказал: «Катя, я не понимаю того, о чем они говорят, но я понимаю, что мы вступаем в новую эпоху человеческого рода, человеческих чувств. Технологии, как океан в «Солярисе» Тарковского, диктуют нам, что делать». Это очень сложный философский вопрос, я боюсь, мы не сможем его сегодня обсудить, но это всё вокруг нас. Технологии, конечно, очень важны, но они очень опасны. Это — как огромная яма, куда бросают и хорошее, и плохое. Конечно, это влияет и на пользователей библиотек.

Валентина Полухина:

Согласны ли Вы, что для того, чтобы вернуть лю-бовь молодого поколения к книге надо сделать то, что когда-то предложил Иосиф Бродский: будучи лауреатом Нобелевской премии, он был готов распространять недорогие поэтические сборники во всех отелях, в школах и т. д.

Екатерина Гениева:

Согласна на 500 процентов! Это ведь не технологическая, а философская идея Бродского. Мы делаем нечто подобное и в нашей библиотеке. Программа называется «Большое чтение». Мы выбираем книгу, печатаем тиражом, достаточным для распространения в школах и библиотеках какого-либо региона, проводим вокруг этого разнообразные мероприятия, привлекая на добровольной основе людей всех возрастов. И это работает!

Когда мы начинали эту программу, я посещала библиотеку Конгресса США. Господин Биллингтон руководил библиотекой Конгресса и то время, когда Иосиф развивал эту идею. Во время моего визита господин Биллингтон предложил мне познакомиться с человеком, который разрабатывал программу «THE BIG READ» («Большое Чтение») в США Дейна Джойа; кстати, он работал вместе с Бродским. Я спросила: почему они не читают русские книги? Он ответил, что им никто этого не предлагал, а если я предложу что-то подходящее, то читать, конечно, будут. Предложенная книга, правда, должна была соответствовать определенным критериям: не должна быть очень большой, как «Война и мир», должна быть написана известным автором, и я подумала про себя, что русские классики все довольно известны. «Чехова и Тургенева не предлагайте, это достойные книги, но, так как у них очень устаревший перевод, молодые люди их не понимают». И мы в 2006 году с Публичной библиотекой Чикаго начали читать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Потом издавали, распространяли и читали «Убить пересмешника» Харпер Ли. А с 2007 года этот проект поддержали уже во многих регионах России.

Это чудесная идея — не просто распространять книги, а иметь целевую программу для школ, университетов и т.д. Очень важно, какие люди участвуют в этой программе. Это должен быть не тот, кто говорит, как скучный школьный учитель, отбивающий охоту к чтению вообще, но такой человек, кто сможет подобрать ключик к аудитории… Я абсолютно уверена, что библиотека благодаря своей структуре и философии приглашает людей разных культур, религий, уровня понимания, верований принять участие в дискуссии. Библиотека — это специальная территория для людей, которые не пойдут в церковь, не пойдут в университет или научный институт. Библиотека — это своего рода Ойкумена, место, где происходят встречи людей, обмен мнениями. Теперь «Большое чтение» — это международная программа, которой уже десять лет. В ней под патронажем ВГБИЛ участвуют множество библиотек самых разных стран.

Некоторые слова, привнесенные в русскую культуру, так и не становятся ее частью. Одно из таких слов: толерантность. Это не терпимость, это что-то совершенно другое. И если честно, возникает масса проблем. С Людмилой Улицкой мы опубликовали набор прекрасных книг «Другой, другие, о других». У нас возникли сложности с нашей, скажем так, правовой структурой, потому что в одной из книг упоминалось о семьях, где только два папы или только две мамы. К сожалению, попадая в школу, дети из таких семей могут подвергаться насилию или даже могут быть избиты до полусмерти. Целью этой публикации была защита детей от насилия. Но в связи с этой книгой у меня возникли юридические проблемы, так как некоторые провинциальные учителя и чиновники решили, что это оскорбляет национальный менталитет. Вы затронули важный вопрос, ибо привнести эту идею в страну с давними традициями довольно сложно. То же самое происходило и с трофейными коллекциями.

Я не буду говорить, что и как мы вернули. Важно понимать, что все, что произошло с миром, объединяет его. Однажды, когда мы выясняли происхождение одной немецкой коллекции, коллега из Германии сказал: «Вопрос, который мог сделать нас врагами, делает нас друзьями». Я не могу сказать, что это легко, иногда бывает очень сложно. Сейчас, к сожалению, возвращается множество советских клише. У нас большие проблемы с властями по поводу Американского центра. Его хотели закрыть. Я сказала, что не буду его закрывать, тогда нужно закрывать и Британский Совет. Если это просто политика, скажите, я закрою и не буду ничего изобретать. Что будет, когда мы встретимся в следующий раз, я не знаю, пожелайте мне удачи.

Кстати, о проблемах с Британским Советом. Вы знаете, за высокой политикой всегда скрывается что-то человеческое. Наши учителя (в отношении которых идеи Бродского очень уместны) написали множество писем в Государственную Думу: «верните нам наш Британский Совет». Так как там были книги, фильмы, языковое образование. Другой смешной случай: нынешний министр культуры Мединский выступал против Американского центра и Британского Совета. Придя в библиотеку, он сразу прямо направился в Американский центр. В тот момент там находилось большое количество студентов военных училищ. Министр поинтересовался, что они тут делают? Человек довольно субтильный, он долго проталкивался между крепкими высокими студентами. Когда ему это удалось, он снова спросил: «Что они здесь делают?» Я ответила, что как министр культуры он мог бы предположить, что ребята пришли сюда почитать.

Посол Энтони Брентон:

Сегодня мы много говорили о книгах в целом. Не могли бы вы назвать две-три книги, которые имели значение для Вас? И почему?

Екатерина Гениева:

Думаю, господин посол, Вы спросили о том, какие книги я взяла бы с собой на необитаемый остров. Конечно я возьму сонеты Шекспира в оригинале и в прекрасном переводе человека, который находится здесь, в зале (Андрей Олеар). Кем бы ни был джентльмен, которого называли Уильям Шекспир, его тексты я возьму. Также небольшое собрание сочинений Пушкина, в первую очередь поэзию и, если в чемодане хватит места, некоторую прозу. Один из моих любимых ро-

манов — «Сила и Слава» Грэма Грина. Сейчас, когда я перечитала Лермонтова, возьму его религиозную поэзию. С моей точки зрения он был довольно неприятной личностью, многое о нем неизвестно, но он был гениальным и очень верующим поэтом. Это четыре. И еще возьму хорошее издание Библии. Это мой выбор. Знаете, я бы взяла еще одну книгу. Джон Донн. Точно, это номер 6.

Если говорить о том, что мы покупаем для библиотеки, это зависит от разных факторов. Думаю, что мы должны стараться отвечать на сложные задачи современного мира. Иногда такие книги соответствуют не моему вкусу, а вкусу наших читателей.

Валентина Полухина:

Какие книги российских и британских авторов являются самыми популярными среди Ваших читателей?

Екатерина Гениева:

Переводы классической американской и британской литературы очень популярны. Тиражи небольшие, но российский книжный рынок весьма богат и разнообразен.

Продолжаю: необыкновенно популярный жанр — это фэнтези. Что бы вы ни думали об этом, Гарри Поттер — это хит в России. Так же как здесь. Популярны двуязычные книги, что поначалу было для меня загадкой. Но это очень важно для изучения иностранного языка и для новой школы переводчиков. Однажды мы пригласили молодых переводчиков перевести Уильяма Блэйка. Некоторые из моих коллег думали, что я сошла с ума. Кто посмеет переводить Блэйка после Маршака? Но это произошло. И это важно, так как иначе теряется прекрасная школа перевода с английского языка на русский. Еще одна вещь, которую мы стараемся поддерживать в библиотеке: у нас есть прекрасная структура с государственным финансированием для перевода с русского на иностранные языки. Мне самой не верится, что мы уже поддержали 400 книг на два миллиона долларов. Если кто-то захочет сделать новый перевод романов «Отцы и дети» или «Анна Каренина» и сможет договориться о публикации его в западном издательстве, то мы заплатим за перевод. Это двусторонний процесс — новые переводы и публикации на Западе, продвижение имиджа России.

© Текст: Екатерина Гениева