23.12.2022
Егор Гайдар
Особость России.XI-XX вв.
(Полный текст опубликован в журнале Вестник Европы, номер 15, 2005).Заключительная публикация цикла статей, представляющих собой авторскую журнальную редакцию глав книги специально для «Вестника Европы». См.: ВЕ. Т. 9, 10, 11, 12, 13-14.
В январе 2005 года книга Е.Т. Гайдара «Долгое Время. Россия в мире. Очерки экономической истории» выпущена в свет издательством «Дело». Все права на журнальную версию сохранены за автором и «Вестником Европы».
С начала XI века в Европе началось медленное, с отступлениями, войнами, катастрофами, но существенное (по сравнению и с предшествующим тысячелетием и с большей частью остального мира)[1]. ускорение экономического роста. Все наиболее развитые тогда европейские регионы лежат вдоль линии, которую можно провести от Венеции и Милана к устью Рейна. И к западу, и к востоку в сторону от этой линии эффективные инновации (троеполье, водяные и ветряные мельницы и т.д.) распространялись медленнее, чем вдоль нее. В европейские страны, удаленные от этой географической оси подъема, технологические новшества приходили много (одним-тремя веками) позже.
Россия XI-начала XIII века была, со всей очевидностью, европейской страной[2]., хотя и удаленной от центра европейских инноваций и потому относительно мало развитой.
Славяне — индоарии, основной этнический элемент этой обширной территории. Многие славянские институты имели общие корни с установлениями, характерными для западноевропейских индоариев[3]..
Правящие династии здесь, как и в Англии и странах Северной Европы, имели норманнское происхождение и были тесно включены в систему отношений между европейскими королевскими домами. Обычное право, писаное право, система налогообложения были основаны на переплетении славянских и норманнских традиций[4].
Н.П.Павлов-Сильванский пишет: «Арийское родство русского древнейшего права с германским в наше время достаточно ясно. В области уголовного права, судопроизводства и права гражданского древнейшие русские порядки отличаются разительным сходством с правом германским. По части уголовного права мы находим в "Русской Правде" не только кровную месть, свойственную всем первобытным народам, в том числе и не арийского корня, но и всю систему наказаний, известную германским варварским "Правдам": и виру, и денежные пени за телесные повреждения. В судопроизводстве находим у нас, одинаково с Германией, и ордалии (испытание водой и железом), и судебный поединок (поле), и свод, и послухов-соприсяжников… В гражданском праве — и одинаковые брачные обряды, покупку и умыкание жен, и рабство неопытного должника, и родовое владение землею».
Систематик арийского права Лейст, ознакомившись с «Русскою Правдою», в своем исследовании о «Праарийском гражданском праве» выражает изумление перед особенною близостью древнерусского права к германскому… аналогичными нормами, характерными для скандинавских государств. Полюдье лишь немногим отличается от скандинавской вайциллы[5].
Специфика природных условий России — малопродуктивные почвы[6], краткость сезона, пригодного для земледельческой деятельности[7], наряду с обилием земли и малочисленностью населения. Это объясняет более поздний, чем в Западной Европе, переход от подсечно-огневого земледелия (с характерной для него непрочной оседлостью) к пашенному и замедленное формирование государства[8]. Однако российская община начала второго тысячелетия н.э. была похожа на современную ей европейскую марку, включала элементы частного землепользования, неравенства в земельных долях…
СУХОПУТНАЯ ЗЕМЛЯ
Удаленность от удобных для мореплавания морей, сухопутность, — вот главное отличие России от мира Западной Европы, вся история которой была сначала связана со Средиземноморьем, а затем с Атлантическим океаном[9]. В VIII—XII веках торговый путь «из варяг в греки», интерес к которому возник после того, как арабские завоевания усложнили условия средиземноморской торговли, сыграл значительную роль в формировании первого русского государства.Но с конца XII- начала XIII века значение этого пути, связывавшего юг и север, запад и восток, падает; с одной стороны, под влиянием давления кочевников, с другой — благодаря походам крестоносцев, захвативших Константинополь и открывших прямые и удобные морские маршруты европейской и евроазиатской средиземноморской торговли[10]. С этого времени на протяжении многих веков российские княжества оказываются отрезанными от больших торговых путей. Даже Новгород и Псков, активно вовлеченные в процесс балтийской торговли, интенсивно взаимодействовавшие с Ганзейской лигой, из-за географического положения, отсутствия собственных морских портов оказываются в положении младших партнеров в этой торговой деятельности. Западноевропейские инновации постепенно доходят до России, но с заметным, на несколько веков, опозданием. Троеполье, широко распространенное в Северо-Западной Европе уже в X-XI веках, становится в России доминирующей формой организации земледелия лишь в XVI—XVII веках.
Урожайность зерновых 1:3-1:3,5 (соотношение посеянного зерна и полученного урожая) остается обычной в России вплоть до второй половины XIX века. В Северо-Западной Европе такая урожайность была нормой в ХП-ХШ веках[11]. Эволюция социальных институтов также следует за западноевропейской, но с заметным отставанием[12].
Русь приняла христианство от Византии. Учитывая тесные экономические связи с ней и ее культурное влияние, такое развитие событий было логично. Этот византийский выбор оказал серьезное влияние на специфику эволюции российского общества и государства в сравнении с западноевропейской[13]. Восточная римская Империя и Западная, разбитая на осколки, но соединяемая универсальной латынью Рима, уже шли разными историческими путями. Россия оказалась культурно, религиозно, политически и идеологически отделенной от того центра инноваций, которым во все большей степени становится Западная Европа. Она (дальше — больше) воспринимает ее (и сама воспринимается ею) как нечто чуждое, инородное. Следствие — нарастающее ограничение культурного обмена, возможности заимствования нововведений, подозрительность, изоляционизм.
Независимая церковь как центр влияния, отделенный от государства, нередко противостоящий ему, — важнейший элемент, ограничивший государственную власть на протяжении веков, в течение которых подготавливался подъем Европы. В России такой традиции не сложилось. Для нее не стало характерным то сочетание культурного и религиозного единства европейского мира (при отсутствии его политического объединения), которое провоцировало нескончаемые войны европейских государств, но и делало неизбежной конкуренцию и использование эффективных инноваций.
БЛИЗОСТЬ СТЕПИ
Еще один фактор расхождения траекторий развития России и Западной Европы — близость Большой степи, монгольские завоевания XIII века. Механизмы налогообложения, основанные на сочетании регулярной переписи и круговой поруки, к началу первого тысячелетия н.э. были широко распространены в аграрном мире, в том числе в Византии, оказавшей сильное цивилизационное влияние на формирование российской государственности[14]. Однако до монгольского нашествия в российских источниках нет сведений о подобной системе налогообложения на Руси. Здесь ее развитие следует скорее европейским традициям.Именно монголы, которые к тому времени хорошо освоили и приспособили к своим нуждам китайскую налоговую систему, существовавшую со времен Шан Яна и включавшую регулярные переписи населения, круговую поруку в деревне при сборе налогов[15], приносят в Россию податную общину и резко увеличивают объем изымаемых государством у крестьян ресурсов[16]. Не случайно ко времени свержения татаро-монгольского ига ключевым экономико-политическим вопросом на Руси стал вопрос о наследнике татарской дани[17].
С.Соловьев пишет: «Со времен Донского обычною статьею в договорах и завещаниях княжеских является то условие, что если бог освободит от Орды, то удельные князья берут дань, собранную с их уделов, себе и ничего из нее не дают великому князю: так продолжают сохранять они родовое равенство в противоположность подданству, всего резче обозначаемому данью, которую князья Западной Руси уже платят великому князю Литовскому»[18]. После стояния на реке Угре московские князья отказываются от традиционных представлений о том, что в случае ликвидации зависимости от Орды дань, подлежащая уплате в Орду, достанется удельным князьям. В духовной Ивана III уже нет традиционной фразы о том, что если «переменит бог Орду» и плата «выхода» в Орду будет отменена, то удельные князья могут взять «выход» со своих уделов в свою казну[19].
Удержание монгольской системы налогообложения в руках московских князей после сокращения выплат Золотой Орде стало главным фактором финансового укрепления Москвы.
Именно это позволило в первые десятилетия после краха татаро-монгольского ига в массовых масштабах привлечь итальянских архитекторов и инженеров, развернуть масштабное строительство крепостей и храмов. Как справедливо пишет Ч.Гальперин: «Монгольская система налогообложения была более обременительная, чем любая известная до этого в России. Приняв татаро-монгольскую модель, московские великие князья оказались способными извлекать больше доходов, чем когда бы то ни было раньше, и использовать завоеванные земли, максимизируя извлекаемые доходы и, соответственно, власть. Москва продолжала собирать полный объем монгольских налогов в России даже после того, как она перестала передавать их Золотой Орде»[20].
МОНГОЛЫ И РАЗВИТИЕ РОССИИ
К этому времени траектории социально-экономического развития Европы и России успели далеко разойтись. В Европе, особенно Северо-Западной, уже укореняются элементы «демократии налогоплательщиков». Для аграрного общества с характерными для него ограниченными административными возможностями подобные установления — непременное условие гарантий частной собственности. В России ко времени татаро-монгольского завоевания представление о том, что свободные люди не платят прямых налогов, укоренилось практически только в Новгороде и Пскове. Здесь в Х-ХШ веках эволюция налоговых установлений и механизмов принятия решений по налоговым и финансовым вопросам происходит под сильным влиянием опыта Северной Европы, в первую очередь Ганзы[21]. После освобождения от татаро-монгольского ига российская налоговая система уже принципиально отличается от европейской. Это характерная для восточных деспотий структура, основанная на переписи и податной общине с круговой порукой, не предусматривающая органов, которые представляют интересы налогоплательщиков[22], позволяющая выжимать ресурсы у крестьянского населения страны при помощи централизованной бюрократии и государственного принуждения.Еще один результат ига — изменение роли общины. Из механизма крестьянской самоорганизации и взаимопомощи она превращается в страшный инструмент государственного принуждения[23].
Однако, как и везде, круговая порука в России препятствует повышению эффективности сельско-хозяйственного производства: для крестьянских хозяйств рост урожая оборачивается лишь увеличением налоговых изъятий[24]. Поскольку обязательства перед государством несет вся община, а земля остается главным ресурсом, позволяющим их выполнять, со временем обычным делом становятся регулярные переделы земли[25]. Укоренившись в России, этот порядок снимает у крестьянских хозяйств какое-либо стремление повысить плодородие почвы.
П.Милюков пишет: «…Одна черта оставалась незыблемой с XIV века и по наш век: правительственные налоги постоянно раскладывались между собой самими плательщиками, членам тяглой общины. …Как бы эти налоги ни назывались, какой бы предмет обложения ни имела в виду казна… всякий налог сольется в общую сумму и превратится в налог с тягла, с земельной доли, доставшейся (от общества или по наследству, покупке и т.п.) каждому домохозяину»[26].
Община, разумеется, не была исключительно официальным, государственным институтом, механизмом принуждения к налоговой дисциплине. Она была и инструментом крестьянской самоорганизации, взаимопомощи и сопротивления помещикам и государству[27]. Но роль общины как фискального инструмента была важнейшим фактором, побуждающим государство поддерживать ее сохранение.
Господствовавшие в XV-XVI веках представления о всевластии российского государя и безграничности его прав, о подданных-холопах носят вполне восточный характер и обнаруживают мало следов европейского влияния домонгольской эпохи.
В России домонгольского периода, по меньшей мере на северо-западе, заметно сильное влияние европейского опыта развития городов. Эволюция институтов Новгорода и Пскова, их становление как крупных центров торговли и ремесла, участвующих в европейской системе хозяйственных связей, сближает эти города с городской Европой XII—XIII веков[28].
В начале XII века княжеская власть в Новгороде стала ослабевать: место посадника (ежегодно сменяемого главы исполнительной власти в городе) стало выборным. Если до того посадник был ставленником и правой рукой князя, то теперь он избирался городским вече из числа новгородских бояр, т.е. тем самым он превратился из орудия княжеской воли в потенциальную помеху его власти. Вече добилось права назначать архиепископа, впоследствии стало назначать и тысяцкого, т.е. воеводу местного ополчения. Новгород избавился от зависимости от Киева, который уже не мог назначать новгородских правителей. Начиная с 1136 года, когда восстание граждан закончилось изгнанием сына прежнего киевского князя, Новгород пользовался правом самостоятельно выбирать себе князя из любого княжеского рода[29].
Хотя князь и являлся приглашенным главой новгородской администрации, его права были ограничены традиционными установлениями. В XII веке он не имел права суда без участия посадника, не мог содержать свой двор вне территории новгородских земель, не имел права назначать местных администраторов без согласия посадника, не мог сместить избранное должностное лицо без публичного разбирательства. Права князя в области налогообложения были жестко ограничены. Он получал доходы с определенных территорий, но имел право делать это лишь при посредничестве коренных новгородцев. Даже права князя на охоту, рыбную ловлю, занятие пчеловодством были детально регламентированы[30]. Ограничение прав князя в Новгороде вызывает естественные ассоциации с подобным же регулированием прав приглашенного главы администрации — подеста — в городах Северной Италии того же времени[31].
Характерная черта установлений Новгорода и Пскова — отсутствие постоянного войска. Здесь, как и в городах Западной Европы, каждый горожанин при необходимости — воин[32]. Однако после подчинения Новгорода и Пскова Москве при Иване III и физического уничтожения большей части новгородского населения при Иване IV города в России — это в первую очередь административные центры, лишенные самоуправления. Они играют ограниченную роль в торговле и ремесле[33].
Россия, до начала XIII века шедшая в общем русле европейского развития, к XV-XVI векам превращается в традиционное централизованное аграрное государство[34] со всеми характерными для него чертами — всевластием правителя, бесправием подданных, отсутствием институтов народного представительства, слабостью гарантий частной собственности, отсутствием независимых городов и местного самоуправления[35].
РОССИЯ В ПЕРИОД «ПОРОХОВЫХ ИМПЕРИЙ»
Появление пороха, артиллерии, огнестрельного оружия трансформирует соотношение экономической и военной мощи. Начинается период «пороховых империй». Государства, чей экономический и финансовый потенциал позволяет содержать регулярные армии, оказываются способными не только защищаться от набегов кочевников, но и наносить им сокрушительные поражения. Наступление России на юг и восток — проявление этой тенденции. Степь, долгое время бывшая главной угрозой для России, теперь становится объектом ее территориальной экспансии[36]. Процесс движения оседлых земледельцев в сторону плодородных, но ранее неосвоенных степей, связанный с наступлением периода «пороховых империй» и закатом военного могущества кочевников, — не чисто российский феномен. Те же процессы в это время происходят и в Восточной Азии, в степных районах, прилегающих к Китаю. Но в России конца XVI века крестьяне не ищут земли, подконтрольной властям, а бегут от нее. Перепись, произведенная в Коломне и Можайске, свидетельствует о том, что в конце XVI века здесь пустовали примерно 90% дворов[37]. К 1584 году, к моменту смерти Ивана Грозного, в московском уезде под пашней было лишь 16% земли, 84% пустовало. На каждое жилое поселение в Подмосковье приходилось три пустых. Еще хуже обстояло дело в районе Новгорода и Пскова, здесь в обработке было только 7,5% земли. Писцовые акты этого времени пестрят описаниями пустошей, что раньше были деревнями. По мере убыли населения государственная и частновладельческая повинность становится тяжелее. По словам Л.Курбского, «взяв однажды налог, посылали взимать все новые и новые подати»[38]. В конце XVI века писец, отправленный для новой переписи податного населения, пишет, что деревня «пуста, не пахана и не кошена, двор пуст, и хоромы развалились». Он же объясняет и причины запустения: «от царевых податей», оттого, что «землею худа, а письмом [т.е. податями] дорога», «от мора и от голода и от царевых податей», «от помещикового воровства», «от помещикового насильства крестьяне разбрелись безвестно», «запустела от помещиков»[39].Открытие возможности миграции на юг и восток приводит к изменению важнейшего для аграрного общества параметра: соотношения земли и трудовых ресурсов.
В самом деле, ведь в условиях земельного дефицита для функционирования институтов аграрного общества не требуются такие жесткие формы личной зависимости крестьян, как их закрепощение. При недостатке земли государство легко мобилизует часть результатов крестьянского труда, необходимую для содержания привилегированной элиты, -крестьянину просто некуда деться. Но если в результате географических открытий, краха степных государств, других исторических обстоятельств земля оказывается в изобилии, для аграрной цивилизации остаются лишь две альтернативные стратегии. Первая: эволюция в эгалитарное общество, почти без сословных различий, с минимальным перераспределением доходов и, как правило, отсутствием прямых обязательных налогов и платежей (именно так развивались британские колонии в Северной Америке в XVII—XVIII веках). И вторая: прямое и жесткое государственное принуждение, лишающее крестьянина свободы передвижения, возможности воспользоваться преимуществами, которые дает доступность плодородной земли.
В Европе ХII-ХIII столетий рост численности и плотности населения, нарастающий земельный дефицит стали факторами, которые привели к ликвидации личной зависимости крестьян от феодалов, широкому распространению выкупа традиционных повинностей.
С середины XIV века вспышки голода и эпидемий приводят к сокращению населения Европы. Земельные ресурсы, приходящиеся на душу населения, увеличиваются, возникает дефицит рабочей силы. Именно в это время землевладельческие элиты многих стран предпринимают попытки восстановить в деревне отношения личной зависимости, увеличить бремя крестьянских повинностей[40]. Крестьянство отвечает на это саботажем, беспорядками, а подчас и крестьянскими войнами.
Развитие событий в разных странах определялось соотношением внутренних сил, степенью консолидации элит. В большей части Западной Европы крестьянам удалось отстоять вольности, сформировавшиеся на предшествующем этапе развития.
В Восточной Европе — Польше, Венгрии, Румынии, Германии к востоку от Эльбы — идет процесс вторичного закрепощения крестьян, их прикрепления к земле, лишения личных свобод, превращения в собственность помещика[41]. В России, к началу XVI века уже восстановившей культурное взаимодействие с Европой, совместились два процесса: открытие новых ресурсов незанятых плодородных земель и освоение восточноевропейского опыта вторичного закрепощения крестьян[42]. Именно на этом фоне формируется российская система крепостного права.
НОВОЕ РАБСТВО
Сформировавшаяся при вторичном закрепощении крестьян в Восточной Европе система отношений была жестче, чем после краха Западной Римской империи и Великого переселения народов. В западно-европейских крепостнических порядках VII—X веков при всей неравноправности сторон всегда явно или неявно присутствовали контрактные элементы. Крестьянин нес перед феодалом натуральные, денежные или трудовые повинности, но и феодал с его замком были нужны крестьянину для защиты от разбойников и грабителей, от набегов викингов и кочевников. Уход земледельца под защиту сюзерена стал в то время важным механизмом феодализации. Контрактный характер маноральных отношений предопределял и ключевую роль взаимных обязательств феодала и крестьянина, это ограничивало произвол первого, обеспечивало стабильность положения второго. В отношениях, которые складываются при вторичном закрепощении, контрактные элементы были либо сведены к минимуму, либо отсутствовали вообще. С появлением регулярных армий помещик с его замком оказался не нужным крестьянину для защиты дома, хозяйства и семьи, но феодал по-прежнему нуждался в продуктах крестьянского труда и присваивал их. Неприкрытая роль насилия в отношениях «помещик-крестьянин» сближает их не столько с отношениями раннефеодальной эпохи, сколько с античным рабством или рабством в заморских колониях.Характерная черта этих отношений — то, что закрепощенные или порабощенные сословия уже не воспринимаются элитой как соплеменники, наделенные какими бы то ни было правами[43].
РУССКИЕ ДОГОНЯЛКИ
Растущая экономическая и военная мощь ведущих западноевропейских государств, в том числе ближайших соседей — Польши, Швеции, со всей очевидностью угрожала суверенитету России. В то же время страны-лидеры служили источником технологических заимствований в области вооружений, военной организации, кораблестроения, производственных технологий. Реакция Российского государства на эти вызовы и возможности вытекает из глубинной логики татаро-монгольского наследия.Российская политическая элита во все времена стремилась заимствовать не европейские институты, на которых базируются достижения Западной Европы, а военные и производственные технологии[44], опираясь при этом на финансовые ресурсы государства, не ограниченные ни традициями, ни представительными органами[45].
Это придавало развитию России неустойчивый характер. Институты, которые должны обеспечивать создание и распространение эффективных инноваций, не действуют, отечественное предпринимательство слабо, запугано и малоинициативно, за кратким всплеском государственной активности следует долгий период застоя. Городская культура Руси, бывшая в ХI—XIII веках органической, хотя и периферийной, частью европейской городской культуры, не выдержала татаро-монгольского ига и в первую очередь порожденного им резкого усиления государства. Характерной чертой российского общества постмонгольского периода был низкий даже по стандартам традиционного аграрного общества уровень урбанизации.
Историческая статистика, доступная нам, несовершенна. Поэтому оценки доли городского населения в России в XVII—XVIII веках колеблются в пределах от 4 до 10%. Но очевидно, что она ниже, чем в странах северо-западной Европы того же периода. К тому же с последней четверти XV века в России не было пользующихся широкой автономией свободных городов — важнейшего института, создавшего предпосылки экономического подъема Западной Европы[46]. Конечно, Россия никогда полностью не уходила от общего европейского наследия, из-под европейского влияния. Она слишком близка к Европе, не может полностью устраниться от «тектонических» процессов, связанных с начинающимся подъемом Европы, формированием специфических европейских институтов. Но в XV-XVII веках дистанция между социальными институтами Западной Европы и России, по-видимому, достигает максимума. Разрыв настолько велик, что очевиден для современников и в России, и за ее пределами[47]. Отсталость России от Европы осознавалась российской властью. При первом Романове — Михаиле Федоровиче — была начата реформа армии, направленная на использование европейского опыта. Появились полки «иноземного строя». Но и к концу XVII века решение задачи дальше имитации европейских институтов не продвинулось. Регулярной армии так и не было: плохо обученные солдатские полки с иноземными офицерами-наемниками, стрельцы и дворянская конница, флота никакого. Школ мало, да и тех учат только грамоте. Университетов нет, ученых нет, врачей нет, знание иностранных языков — крамола, иностранцы — под подозрением. Одна аптека (царская) на всю страну. Газет нет. Одна типография, печатающая в основном церковные книги[48].
Были исторические моменты (например, в начале XVIII века), когда Российское государство ценой огромных усилий с помощью технологических заимствований сокращало разрыв, но потом он вновь увеличивался. Догоняющий характер развития России по отношению к Западной Европе был хорошо понятен лидерам российской элиты XVIII-XIX веков.
Но с началом современного экономического роста в XIX веке драматический разрыв по уровню душевого ВВП между Западной Европой и Россией становится очевидным и бесспорным. Действительно, на рубеже XVIII и XIX столетий в Западной Европе стали многократно увеличиваться среднегодовые темпы роста экономики, резко выросли финансовые ресурсы, находившиеся в распоряжении европейских государств. Новые технологии открывали новые возможности в военном деле, производя в нем настоящую революцию.
Реакция царского режима на эти беспрецедентные перемены у границ империи определялась двумя факторами.
С одной стороны, начало современного экономического роста совпало по времени с завершением наполеоновских войн, когда Россия убедительно продемонстрировала миру свое военное могущество. Николаевская Россия, убаюканная своим величием, просто проспала момент старта. Пробуждение вызвала лишь страшная крымская катастрофа.
С другой стороны, события конца XVIII- начала XIX века, от Великой Французской революции до восстания декабристов, показали, насколько опасны для самодержавного режима потрясения, связанные с началом социально-экономической трансформации[49].
Отсюда вывод, ставший стержнем политики царствования Николая I: перемены не нужны, они таят в себе угрозу режиму; главное — сохранить традиции и устои.
Ф.И.Тютчев лаконично подвел черту под царствованием Николая I: Не богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые и злые, — Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей. (Тютчев Ф.И. Собр. соч.: В 2 т. М., 1980. С. 144)
Жене Тютчев писал прямо: «Для того, чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах». (Тютчев Ф.И. Собр. соч.: В 2 т. М., 1980. Т. 2. С. 176)
НАЧАЛО РЕФОРМ
В России, крестьянской стране, современный экономический рост, связанный с драматическими изменениями в занятости, с масштабным перетоком рабочей силы из деревни в город, не мог начаться без решения вопроса об освобождении крестьян.Как и во многих других странах, в России решение земельного вопроса и освобождение крестьян без революционных потрясений предполагают компромисс между интересами государства, землевладельцев и крестьянства. Если говорить о создании предпосылок для устойчивого экономического роста, российский компромисс оказался не слишком удачным.
С самого начала работы над проектом земельной реформы авторы ее сочли необходимым исключить внесение крестьянами выкупа за свое освобождение. Объектом выкупа должны были стать лишь переходящие от помещика к крестьянам земельные наделы. Однако дворянство сумело навязать свой вариант реформы. По сути, выкупалась не только земля, но и личная свобода земледельца: во многих губерниях, особенно в Нечерноземной России, размеры крестьянских обязательств существенно превышали рыночную цену земли[50]. При этом крестьяне не имели права отказаться от выкупа земли. Государство гарантировало платежи помещикам, а на крестьянство взваливало многолетние выкупные обязательства перед казной. Земля переходила не к крестьянам, а к крестьянской общине, которая сохраняла прежний податной характер, несла обязательства перед государством по налоговым и выкупным платежам на основе круговой поруки. Сохранение коллективных обязательств, которые распространялись на членов общины, делало освобождение крестьян незавершенным. Крестьянин не имел права свободно, без согласования общины уехать в город, поступить на фабрику — его всегда можно было оттуда отозвать[51]. Лишь в 1903 году правительство отказывается от круговой поруки как способе взимания налогов.
После реформы 1861 года в России не сформировалось ни крупного современного товарного сельского хозяйства, которое работало бы на рынок, активно использовало наемную рабочую силу и стимулировало перераспределение трудовых ресурсов в промышленность, например, по английскому образцу, ни частного крестьянского хозяйства со свойственным ему социально-экономическим и политическим консерватизмом по французской модели. Крестьяне оказались полуосвобожденными: они были обременены крупными финансовыми обязательствами, привязаны к податной общине и не удовлетворены тем, как был решен земельный вопрос. Они по-прежнему не признавали помещичьих прав на землю.
К 1896 году 89 млн гектаров земли, принадлежащей дворянству, перешло в руки крестьян. К этому времени крестьянство владело более чем 80% земли и арендовало часть остальных земель[52]. Но ненависть основной массы крестьянского населения к привилегированному сословию оставалась заряженной миной грядущего социального взрыва.
И все-таки современные исследования, базирующиеся на богатом архивном материале, по меньшей мере ставят под вопрос привычный тезис о существовании в России конца ХIХ — начала ХХ века аграрного кризиса, стагнации доходов сельского населения[53]. Работы, выполненные во второй поло-вине ХХ века, также показали, что представления об упадке дворянского хозяйства после реформ, неспособности дворян адаптировать его к рыночным условиям неточно отражали реальность[54].
Однако это еще один случай в истории, когда важно не столько то, что происходило на деле, но сколько то, как это воспринималось современниками. А для современников утверждения об аграрном кризисе и упадке дворянского хозяйства представлялись очевидными.
фото Григория Ярошенко
[1]Как указывалось выше, ускорение экономического роста в Китае эпохи Сунь в XI—XIIIвв., по всей видимости, было более значительным, чем в Европе того же времени. См. также: Jones E.L. Growth Recurring. Economic Change in World History. Oxford: Clarendon Press, 1988. P. 75, 76, 80. [2]«Ареал распространения монет и предметов ремесла, находимых на Руси, фактически охватывает все страны Европы». См.: Пашуто В.Т. Место Древней Руси в истории Европы / Феодальная Россия во всемирном историческом процессе. М.: Наука, 1972. С. 191. [3] Гудзь-Марков А.В. История славян. М.: ВИНИТИ, 1977. С. 57. Для всех славянских языков характерны общие индоевропейские термины, обозначающие главнейшие земледельческие операции: «пахать», «сеять», общие индоевропейское название плуга — «орало». См.: Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. 2-е изд. Ч. 1. М.: Мир, 1917. С. [4]Гуревич А.Я. Походы викингов. М.: Наука, 1966. С. 85-87. [5]В киевский период дань взимается с покоренных племен. Со своего населения князья получают добровольные приношения — дары, подобные вайцилле в Скандинавии. См.: Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. Т. 2. М.: Кооп. изд-во «Мир», 1925. С. 400, 401. [6]Плодородные почвы степной и лесостепной полосы до XVI в. были недоступны для земледельческого освоения из-за опасного соседства со скотоводами-кочевниками. [7]О трудности ведения сельскохозяйственного производства в России, его влиянии на специфику эволюции российских социально-экономических институтов см.: Pipes R. Russia under the Old Regime. London: Weidenfeld and Nicolson, 1974. Р. 4-6. [8]Прокопий Кесарийский пишет: «Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим… Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства». См.: Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. М.: Арктос, 1996. С. 250, 251. [9]В Западной Европе нет ни одного города, который находился бы дальше чем на 300 километров от моря. Расстояние от Москвы до моря — 650 километров. Для значительной части России оно больше. [10]О связи взятия крестоносцами Константинополя, открытии прямой морской коммуникации по Средиземному морю, закате торгового пути «из варяг в греки» и кризисе российской государственности см.: Pipes R. Russia under the Old Regime. London: Weidenfeld and Nicolson, 1974. Р. 35, 36. Впрочем, есть исследователи, считающие представление об упадке Киева после крестовых походов и практическом прекращении торговли по пути «из варяг в греки» преувеличением. См.: Новосельцев А.П., Пашуто В.Т. Внешняя торговля Древней Руси // История СССР. 1968. № 3. С. 103, 104. [11]Pipes R. Russia under the Old Regime. London: Weidenfeld and Nicolson, 1974. Р. 8. [12]О тенденциях к феодализации в Древней Руси, подобных тем же тенденциям, характерным для Западной Европы, но разворачивающим ся на два-три века позже. См.: Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М.: Наука, 1988. [13]К.Леонтьев пишет: «Я хочу сказать, что Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия, под влиянием Византийских идей, Византийской культуры». См.: Леонтьев К. Восток, Россия и славянство: Сб. ст. Т. 1. М., 1885. С. 98. О влиянии идущей от Византии традиции подчинения церкви государству на эволюцию российских государственных институтов см.: FlorinskyM.T. Russia: A Historyandan Interpretation. Vol. 1. N.Y.: The Macmillan Company, 1953. P. 126-151. В.К.Кантор отметил: «П.Я.Чаадаев писал, что беда России в принятии христианства от всеми презираемой Византии». Г.Г.Шпет поправляет Чаадаева: «От Византии было бы и неплохо, но беда не в Византии, а в провинциальном болгаро-македонском языке, на котором не было великой самобытной, тем более античной культуры». (См.: Вестник Европы. Т. 13-14. 2004.) «Нас крестили по-гречески, но язык нам дали болгарский». (Г.Г. Шпет. Очерк о развитии русской философии. М.: Правда, 1889. С. 28.) [14]История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма / Ред. З.В.Удальцова. Т. 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства. М.: Наука, 1985. С. 328-338. [15]Разумеется, круговая порука за уголовные преступления была хорошо известна и в Западной Европе, и на Руси до монгольского нашествия. См.: История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма / Ред. З.В.Удальцова. Т. 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства. М.: Наука, 1985. С. 451. [16]О переписи населения татарами как предпосылке формирования упорядоченной системы налогообложения на Руси см.: Милюков П. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1. Население, экономический, государственный и сословный строй. СПб.: Типография И.Н.Скороходова, 1904. С. 160, 161. Монгольские представления о налогообложении всегда предполагали, что у подданных надо изымать максимум возможного. Они имеют право на жизнь лишь в том случае, если создают доходы для правителей. См.: Hartog Leo de. Russia and Mongol Yoke. London-N.Y.: British Academic Press, 1996. Р. 55, 56, 164-166. Данные о первой татарской переписи населения российских княжеств, относящиеся к середине 40-х гг. XIII в., носят отрывочный характер. Проведенная в 1257-1259 гг. перепись была частью общей программы административного упорядочения покоренных территорий. Хан Менгу велел провести поголовную перепись населения подчиненных монгольскому государству стран. В 1252 г. перепись была проведена в Китае, в следующем году — в Иране. В русскую землю монгольские писцы-«численники» прибыли в 1257 г. и переписали население Суздальского, Рязанского и Муромского княжеств. Не подлежало податному окладу только духовенство. В 1259 г. на перепись согласился ранее сопротивлявшийся ей Новгород. О второй татарской переписи на Руси, произведенной в рамках кампаний общей переписи покоренных народов для упорядоченного обложения, см.: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 2. История России с древнейших времен. Т. 1, 2. М.: Мысль, 1988. С. 154, 155; История СССР. Первая серия. Т. I—VI. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Наука, 1966. С. 58, 59; Halperin C.J. Russia and the Colden Horde. Bloomington: Indiana University Press, 1985. Р. 89, 90; Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. Some Conclusions and Generalizations. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1961. P. 230-232. [17]Милюков П. Указ. соч. Ч. I. С. 142; Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. М.: Наука, 1904. С. 249, 250. [18]Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 2. История России с древнейших времен. Т. 1, 2. М.: Мысль, 1988. С. 480. [19]Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси. М.: Наука, 1988. С. 46. [20]См.: Halperin Ch. G. Russia and the Golden Horde: The Mongol impact on medieval Russian history Bloomington: Indiana University Press, 1985. Р. 84-90. [21]О связи налоговых установлений Новгорода, Пскова и Вятки с традициями, перешедшими от античного полиса через североитальянские города, см.: Вернадский Г.В. Россия в средние века. М.; Тверь: Леан Аграф, 1997. С. 13-15. О влиянии германского городского права на формирование установлений в славянских городах, близких к Балтике, см.: EpsteinS.R. (ed.). Town and Country in Europe, 1300-1800. Cam bridge: Cambridge University Press, 2003. P. 161, 162. [22]Вряд ли к таковым можно отнести земские соборы. Это были в первую очередь совещания власти со своими представителями. См.: Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. Т. 2. Курс русской истории. Ч. 2. М.: Мысль, 1987-1990. С. 358. [23]«Все исследователи пореформенной сельской общины в качестве ее специфической черты отмечают наличие жесткой круговой поруки. Корни этой черты обнаруживаются уже в Средние века. Причина этого явления заключена в коллективной ответственности общины перед государством за уплату налогов и выполнение повинностей и в гарантировании каждой семье возможности вести хозяйство… Община несла коллективную ответственность за уплату налогов, отбывание повинностей, поставку рекрутов. Крестьяне сами производили раскладку оброка и разных повинностей по тяглам, мужским душам или по иным местным обычаям». См.: Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М.: Наука, 1904. С. 310, 313. О монгольских переписях как основе функционирования налоговой системы Московского государства, предполагающей круговую поруку членов крестьянской общины, см.: Хромов П.А. Очерки экономики феодализма в России. М.: Гос. изд-во полит. лит., 1957. С. 313-321, 349. [24]В результате возник мир, «который, в силу круговой поруки, был заинтересован в том, чтобы каждый облагался по силе и никто в "избылых" не был». «А у кого в дому или в дороге в животе стали прибыли, и на того человека… дани прибавить, а у кого убыли, и с того человека убавить». См.: Кулишер И.М. Указ. соч. С. 410. [25]Переделы земли в общине появляются в России впервые под влиянием налогового (тяглового) бремени и помещичьих притязаний. См.: Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в Древней Руси. Изд. 2-е. М.- Петроград: Гос. изд-во, 1923. С. 49-51. Переделы земли не были исключительно российским установлением. Источники позволяют отследить переделы земли в средневековой Дании, переделы лугов в Англии ХI— ХII вв. Но в России они сохраняются на многие века, становятся одним из важнейших элементов организации сельского хозяйства. См.: История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма / Ред. З.В.Удальцова. Т. 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства. М.: Наука, 1985. С. 104; Там же. Т. 2. Крестьянство Европы в период развитого феодализма. М.: Наука, 1986. С. 481. " [26]Милюков П. Указ. соч. С. 160-162. [27]Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. Т. 1. Изд. 3-е. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2003. С. 424-429, 447, 448,461-467. [28]О влиянии германского городского права на формирование установлений западных славян см.: TownandCountryinEurope, 1300-1800 / S.R. Epstein (ed.). Cambridge: Cambridge University Press. 2003. P. 161, 162. [29]Феннел Д. Кризис средневековой Руси 1200-1304. М.: Прогресс, 1989. С. 55, 56. [30]Florinsky M.T. Russia: A History and an Interpretation. Vol. 1. N.Y.: The Macmillan Company, 1953. P. 116-118. [31]О связи широкого вовлечения Новгорода во внешнюю торговлю и укрепления в нем демократических институтов см.: FlorinskyM.T. Russia: A History and an Interpretation. Vol. 1. N.Y.: The Macmillan Company, 1953. P. 110-120. [32]В новгородской традиции купец принимает образ эпического богатыря. См.: Костомаров Н.И. Русская республика. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада (История Новгорода, Пскова и Вятки). М.: Чарли; Смоленск: Смядынь, 1994. С. 312, 411. [33]«Достаточно взглянуть на рисунки московских улиц XVIIв. с деревянными избами, отделенными друг от друга длинными заборами, без мостовых или, еще хуже, — с тряскими мостовыми из бревен, с базарной толкотнею и вонью на главных площадях, достаточно этих иллюстраций к Олеарию или Мейербергу, чтобы прийти к заключению, что Москва, вопреки присутствию двора, оставалась огромных размеров деревней». См.: Милюков П. Указ. соч. С. 227. [34]Барон фон Герберштейн, посол Священной Римской империи в России во времена правления Василия III, отмечает, что власть правителя Московского государства превышает власть любых других правителей в мире, что он имеет неограниченный контроль над жизнью и собственностью всех своих подданных. См.: Herberstein S. Notes upon Russia. Vol. 1. London: The Hakluyt Society, 1851-1852. P. 30, 32. [35]Об аномально высокой, по европейским стандартам, роли государства в регулировании общественной жизни в России см.: KahanA. The Plow, theHammer, andtheKnout. Chicago-London: The University of Chicago Press, 1985. [36]О масштабах финансовых и экономических проблем, порожденных массовой эмиграцией на юго-восток, запустении традиционных русских земель см.: Павлов-Сильванский Н.П. Указ. соч. С. 40; Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. Some Conclusions and Generalizations. Princeton: Princeton University Press, 1961. P. 151-158. [37]Кулишер И.М. Указ. соч. С. 12. [38]История СССР. Первая серия. Т. I-VI. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Наука, 1966. С. 210. [39]Кулишер И.М. Указ. соч. С. 10, 11. [40]North D.C., Thomas R.P. The Rise of the Western World. Cambridge: Cambridge University Press, 1973. P. 77-79. [41]О влиянии свободных городов в Западной Европе и их отсутствии или слабости в Bосточной на разную эволюцию обложения крестьянства начиная с XIV-XVIвв. См.: Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. Some Conclusions and General-izations. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1961. P. 270-275. [42]В Великом княжестве Литовском указ 1447 г. запретил перемещение крестьян с частных земель на государственные. Это был первый шаг к закрепощению. См.: Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 16, 17. [43]Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIIIвв. Время мира. Т. 3. М.: Прогресс, 1992. С. 459, 460. [44]Иван IV хорошо представлял себе уровень технического отставания России от Западной Европы, необходимость привлечения технических специалистов всех типов: инженеров, мастеров горного дела, врачей, архитекторов, ювелиров. Ганзейская лига с настороженностью воспринимала подобные инициативы, потребовала от властей Любека запрета на отправку технических специалистов в Москву. В основе этого решения был страх, что распространение технических знаний в России усилит это царство в экономическом и военном отношениях. Польское правительство также послало в 1553 г. специальных посланников к императору и Папе Римскому с тем, чтобы предотвратить возможность использования Москвой западных инноваций. См.: Вернадский Г.В. Московское царство. Ч. 1. М.; Тверь: Леан Аграф, 1997. С. 64, 65. [45]«С одной стороны, приходилось приглашать иностранных мастеров зодчих, переводчиков, всячески развивать экономические и политические связи с близ- и далеко лежащими странами. С другой — всеми мерами оберегать крепнущее российское самодержавие и Православие от "реформ" и влияния западной цивилизационной политической и религиозной "скверны" в лице представительных органов, церковной и реформационных идей и т.д.». См.: Россия в начале ХХ века / Ред. А.Н.Яковлев. М.: Новый хронограф, 2002. С. 14. [46]Об отличии российских городов от западноевропейских представлений, о том, что такое город, см.: Ключевский В.О. Сказание иностранцев о Московском государстве. Пг., 1918. С. 8, 212-252; White C. Russia and America: The Roots of Economic Divergence. London-N.Y.-Syd- ney: Croom Helm, 1987. P. 33, 34. [47]Один из великих ученых Европы, Лейбниц, полагал, что будущее России — превращение ее в колонию Швеции. См.: Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Первого. М., 1986. С. 428. [48]Россия и мировая цивилизация. К 70-летию члена-корреспондента РАН А.Н.Сахарова. М.: Институт российской истории, 2000. С. 169. [49]О влиянии политических катаклизмов, связанных с подготовкой современного экономического роста, в первую очередь Великой Французской революции, на внутреннюю политику России, растущую подозрительность к приходящим из Европы идеям, институтам и образованию см.: Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры (1700-1893 гг.). СПб., 1892. [50]По расчетам Д.Муна, переобложение крестьян после реформы 1861 г. в результате с включения в выкупные платежи фактора личной
свободы, не связанного с качеством земли, составляло 90% в нечерноземных губерниях России и 20% в черноземных. См.: Moon D. The
Russian Peasantry 1600-1930: The World the Peasant Made. London-N.Y.: Longman, 1999. P. 111, 112. И.Ковальченко и Л.Милов показывают, что к 1879 г. цены на землю выросли до уровня, в том числе крестьянством, нередко оказывается намного важнее, чем реальное развитие событий. См.: Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок XVIII- начала XIXв. М.: Наука, 1974. С. 257, 258.
[51]Реальные возможности общины удерживать своих членов от миграции в город были ниже тех, которые определялись формально действующим законодательством. См.: Gatrell P. The Tsarist Economy 1850-1917. N.Y.: St. Martin’s Press, 1986; Kahan A. The Plow, the Hammer, and the Knout: An Economic History of Eighteenth-Century Russia. Chicago: Chicago University Press, 1985.
[52]Timasheff N. The Great Retreat: The Growth and Decline of Communism in Russia. N.Y.: Dutton & Co, 1946. P. 29.
[53]Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX- начало ХХ в.): Новые подсчеты и оценки / Пер. с англ. И.Кузнецова,
А. и Н.Тихоновых. М.: РОССПЭН, 2003.
[54]Беккер С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России / Пер. с англ. Б.Пинскера. М.:
Новое лит. обозрение, 2004.