16.01.2017
«Вацлав Клаус (Václav Klaus) привык говорить вещи, которые прочие избегают высказывать, но его популярности это, судя по всему, никогда не вредило. Напротив, этот ярый евроскептик и поборник свободного рынка вправе считаться самым успешным «истинно консервативным» политиком в Европе за последние 25 лет»[1].
Почетная лекция по экономической политике имени Егора Гайдара
Егор Гайдар и экономика структурных преобразований
Для меня было большой честью присутствовать сегодня на этом мероприятии в связи с выпуском Российской школы экономики. Я рад присутствовать здесь особенно сейчас, когда ситуация вокруг России столь напряженная, и, на мой взгляд, поведение России не совсем верно интерпретируется другими странами. Мое выступление связано с именем Егора Гайдара. Конечно, с моей точки зрения, он был одним из главных экономистов и одним из ведущих либеральных политиков посткоммунистической России. Я несколько раз встречался с ним, и всегда очень большое впечатление на меня производили его дружелюбие, открытость, искренность, прекрасные навыки аналитического мышления. Но чаще всего я вспоминаю о двух наших встречах.
Первая состоялась в Праге, в моем кабинете в Министерстве финансов Чехословакии в начале 1990-х годов. Егор хотел выслушать мое мнение и узнать о моем опыте участия в политике. Я тогда сказал, что поначалу, когда коммунизм пал, у меня не было серьезных политических амбиций, но потом для того, чтобы добиться признания в качестве экономического эксперта, мне пришлось предпринять некоторые действия. После событий 1968 года я был выброшен из Академии наук Чехословакии, не мог преподавать, но я хотел вернуться. Вот, собственно, в чем состояла моя мечта. Однако после того, как я стал первым министром финансов посткоммунистической Чехословакии, я очень быстро осознал, что в демократическом обществе эта роль бессмысленна, если ты не обладаешь мощным политическим мандатом или, по крайней мере, если у тебя нет серьезной политической поддержки. В моем случае такая поддержка отсутствовала.
Я решил создать собственную политическую партию и вместе с этой партией сумел победить на парламентских выборах, заняв пост премьер-министра. Я помню, что Егор внимательно слушал, и мне казалось, что концептуально он со мной соглашался, но все же до конца не уверен, сработает ли подобный механизм в России. Это была наша первая важная и запомнившаяся мне встреча.
Вторая встреча, которой я тоже никогда не забуду, состоялась на конференции в Варшаве, и тогда Гайдар довольно мудро отвечал на агрессивные вопросы, которые ему задавала аудитория. Конференция была организована в честь десятилетия падения Берлинской стены. На Гайдара нападали не только с чисто научных позиций — его критиковали за непоследовательность российских реформ и за другие ошибки. Он не искал оправдания, он не стал заново читать свой доклад, который только что закончил и который как раз и был посвящен этому вопросу.
Он просто сказал: «Я тогда был всего лишь премьер-министром России, я не был русским царем». И это было прекрасным и очень мудрым ответом, по крайней мере, для тех, кто хотел разобраться в ситуации.
Все истинные реформаторы прекрасно сознают все те ограничения, с которыми приходится иметь дело. Они прекрасно понимают, насколько ограничена их власть. Я подчеркиваю, речь идет не о тоталитарном обществе.
Всем нам не хватает Егора. Он был прекрасным экономистом, который принадлежал к старой, но несправедливо забытой школе политической экономики. Он приобрел свои знания в период коммунизма и стал примером того, как сегодняшняя, излишне упрощенная интерпретация коммунистического наследия фактически недоступна для понимания. Он доказал, что можно было изучать экономику даже тогда и что нет никаких оправданий для тех, кто этого не делал и заявлял, что делать это было невозможно.
Кто-то из нас, в том числе и Егор Гайдар, был убежден в том, что даже в трагические годы коммунистического правления можно было работать продуктивно и плодотворно. Мы старались максимизировать нашу личную функцию полезности, если угодно, даже в рамках существующих ограничений — внешних, связанных с подавляющим режимом коммунизма, и внутренних, связанных с нашими собственными убеждениями, предпочтениями и системой ценностей. Я пытался все эти вопросы проанализировать в своей книге, которую написал пять лет назад, приурочив ее к 20-летию падения коммунизма в моей стране. Книга была издана на чешском языке под названием «Где начинается завтра» и переведена на русский под названием «Где начинается будущее» (она вышла в издательстве «Художественная литература»).
Я полагаю, что нам еще предстоит в наших странах очень многое сделать, и мы еще должны дать нашим гражданами и особенно следующим поколениям четкий и неупрощенный анализ всех тех аспектов неэффективности и иррациональности, которые были характерны для коммунистического режима. Без этого мы не сможем должным образом уяснить ситуацию в посткоммунистическом периоде.
Годы коммунизма были годами потерянными, но не пустыми и не бессмысленными. Кто-то из нас пытался выращивать собственный «человеческий капитал», и я надеюсь, об этом понятии вам рассказывали во время вашего обучения. Этот термин широко использовался моим хорошим другом, недавно ушедшим от нас, профессором Гэрри Беккером, которого нам тоже очень не хватает.
Егор Гайдар был готов тогда сыграть ту роль, которую ему пришлось играть в начале 90-х годов в России. Его жизнь также подтвердила важность экономической теории, подтвердила возможность практического применения ее положений в реальных условиях. И я позитивно воспринимаю этот факт, я уверен, что сейчас среди нас в этой самой аудитории сидят будущие Егоры Гайдары. Я хочу воспользоваться уникальной возможностью, чтобы рассказать о нескольких моментах, касающихся наследия Егора Гайдара.
Хочу поделить свои замечания на три группы. Прежде всего экономисты, ставшие политиками в период падения коммунизма в Центральной и Восточной Европе, знали, что им придется сменить всю политическую, социальную, экономическую систему. Они хотели добиться фундаментальных, кардинальных, глубоких системных изменений. Кто-то из них очень хорошо понимал, что частичные, незавершенные реформы не смогут дать должного эффекта. Они понимали, что необходимо сформировать некоторую критическую массу шагов и действий, и тому есть две причины. Зная, что изменения будут сопряжены с определенными издержками, они понимали, что изменения необходимы, и реформаторам нужно было убедить людей в том, что их намерения серьезны, что их конечная цель состоит в том, чтобы добиться существенного, значимого результата, а это можно сделать только благодаря проведению очень масштабных изменений. Изменения должны быть реальными, и тут пришлось бороться и с очень мощной инерцией институтов, и с противодействием, и даже с определенными поведенческими установками. Не всем удалось успешно решить эту задачу. Исходя из ограниченного знания ситуации в России, тем не менее я хочу сказать, что Егору Гайдару удалось добиться фундаментальных изменений. Конечно, есть еще несколько имен его коллег, которые необходимо упомянуть здесь, но он, пожалуй, сыграл самую важную роль.
Второе условие успеха связано со способностью соединить все необходимые составные части, все ингредиенты. Возможно, из-за дефицита политических знаний или политической власти каких-то компонентов будет не хватать. Но я говорю об очень масштабной работе, связанной с подготовкой реформ. Несмотря на определенное нетерпение, требовалось очень серьезно подойти к этому вопросу. Я не имею в виду Джозефа Стиглица и его постепенный подход. Собственно, постепенный подход — это завуалированное ничегонеделание. Я имею в виду практический, гибкий, адаптируемый к изменяющейся обстановке проект. На практике очень сложно соединить все составные части, все ингредиенты, потому что мы имеем дело с многомерной системой, с реальными живыми людьми, с их реакцией на наши действия. И, конечно, все теоретическое на практике гораздо сложнее.
До падения коммунизма такие люди, как я и Егор Гайдар, изучали массу теорий, касающихся так называемой оптимальной последовательности проведения реформ. Однако мой реальный опыт показывает (и я очень быстро это понял), что любая оптимизация последовательности шагов возможна лишь в учебниках, но не в реальной жизни. Практически невозможно отлаживать систему по ходу, однако есть некоторые основополагающие правила, которым необходимо следовать. Среди них я хотел бы упомянуть следующие.
Во-первых, я уже говорил о важности формирования критической массы мер, направленных на реформы, которое должно осуществиться на самом раннем этапе. Во-вторых, не менее важно обеспечить элементарное макроэкономическое равновесие, чтобы избежать разрушительных последствий высокой инфляции. И в моей стране темпы инфляции были, вероятно, самыми низкими, несравнимыми с теми, что наблюдались в других посткоммунистических странах. Пожалуй, мы были единственной страной, где сбережения населения не были уничтожены и съедены инфляцией.
Далее. Либерализация цен, связанная с этими мерами, должна была проводиться только при наличии достаточной степени макроэкономической стабильности во избежание порочного цикла ценовых войн. Как я уже говорил, процесс преобразований бессмыслен, если на раннем этапе не провести приватизацию. Она должна быть широкомасштабной, должна проводиться быстро, для того чтобы активизировать действие экономики, должна сопровождаться реструктуризацией предприятий, и при этом нельзя ждать формирования отечественного капитала. Мы говорили о ваучерной приватизации, о стандартных подходах. В этой связи как раз такие механизмы оказались неизбежными.
Институциональная база рыночной экономики — это важный фактор, который способствует успеху реформ. Однако формирование институтов — бесконечный процесс; невозможно ждать, пока появятся совершенные институты. Было бы неверно останавливать дерегулирование, приватизацию, отмену субсидий и другие реформы, ожидая, пока возникнет полностью развитая система институтов.
Еще одна предпосылка успеха преобразований — это способность объяснить эти преобразования (в том числе неизбежные издержки, связанные с ними) населению, народу. Люди должны верить в процесс преобразований. Они должны стать вашими союзниками. Они должны обеспечить элементарную политическую поддержку этим действиям, и, пожалуй, именно это и стало наиболее непростой задачей — наверное, Егор Гайдар согласился бы с такой моей оценкой.
Это было уже 20 или 25 лет тому назад. У нас были разные задачи, нам приходилось решать разные проблемы; отдельные посткоммунистические страны по многим объективным и субъективным причинам демонстрировали разную степень развития своей экономики и политической системы, и я отнюдь не собираюсь называть эти страны. Одни из этих стран превратились в нормальные рыночные экономики и демократии — (нормальные в европейском смысле), они могут быть достаточно далеки от свободного рынка и истинных парламентских демократий. Тем не менее эти страны уже решили задачу преобразований. Другие страны по-прежнему решают эти задачи, они еще не достигли этого статуса. Исходя из того, как я вижу ситуацию, Россия находится именно в этой группе стран.
Что делать? У меня рекомендаций нет. Да я и не собираюсь давать рекомендации, поскольку это совершенно иной вопрос. Помимо всего прочего, я довольно осторожно, если не враждебно, отношусь к советам — пусть даже доброжелательным, но советам из-за границы. Я знаю, что существует такая доходная структура бизнеса, как консалтинговые компании. Но результат этих консалтинговых услуг практически равен нулю. Вы учитесь в экономической школе, некоторые из вас будут консультантами, поэтому не рассматривайте мое заявление как идущее вразрез с вашими частными интересами, я не пытаюсь минимизировать ваш доход. Но тем не менее, как я уже сказал, одни страны все еще следуют курсом перемен. Другие страны пока не завершили этот процесс до конца. Есть третьи страны, которые проводят конституционные реформы, но рыночные реформы, равно как и политические, у них довольно неглубоки и неэффективны. Институты остаются слабыми и функционируют плохо. Права на частную собственность все еще оспариваются. Это изменяется только эволюционным путем. Нет рецепта быстрого выздоравливания. Все это зависит от времени. И конечно же, обсуждение этих вопросов выйдет за рамки нынешней повестки дня.
Я приехал в Россию из Центральной Европы, из Праги, из страны, которая на ранних этапах решила эту трансформационную задачу. С точки зрения наших последователей, мы, конечно же, не построили рай на Земле, хотя многие заявляют об этом. Я рассматриваю сложившуюся систему как достаточно неэффективную, патерналистскую, где экологические аспекты осложняют экономику и делают невозможным здоровый экономический рост.
Для меня речь идет о долгом кризисе государственных задолженностей, и это мы видим и в политически мотивированной валюте, такой как евро. Делаются революционные попытки просто повернуть историю вспять. В прошлом коммунисты тоже хотели перечеркнуть экономические законы, хотели политически управлять экономикой, но это не сработало. И в Европейском Союзе я также вижу постдемократические политические договоренности, которые основываются на подавлении роли государства – а это единственная структура, которая делает демократию возможной. Но на континентальном уровне сохранить ее невозможно.
То есть суть моей полемики с нынешними европейскими структурами основывается на критике как негативных последствий, амбиций экономически централизовать и унифицировать Европейский континент, так и на недооценке негативных последствий недемократических попыток подавить государства в интересах паневропейского правительства.
Экономическая стагнация в Европе не является чем-то исторически неизбежным, эта проблема была создана человеком, это результат преднамеренно выбранной и в течение ряда лет развивающейся европейской экономическо-социальной системы, все более и более централизованного недемократического союза, политического и экономического по своему характеру, что создает непреодолимые препятствия на пути дальнейшего развития. То, что мы столкнулись с кризисом, не случайно. Это проблема, которая была вызвана нами же. Это рана, которую мы сами себе нанесли. Сотни незначительных деталей, которые, в общем-то, казались неважными, трансформировались в серьезный результат. Не менее важно и то, что неестественная, чрезмерная централизация, бюрократизация, гармонизация, стандартизация и унификация Европейского континента — все это привело ко все более и более заметным демократическим травмам. Не просто к демократическому дефициту. И конечным результатом всего этого является то, что мы больше не можем говорить о демократии в Европе.
Мы вступили в постдемократическую эру, которая, безусловно, всегда являлась мечтой социалистов любых мастей. И в перспективе это может привести к еще более сложным проблемам, нежели те, с которыми мы сталкиваемся сегодня: я имею в виду единую валюту в Европе. Европейский валютный союз — это не что иное, как экстремальная версия такой экстремальной структуры. Как экономист я знаю из истории, что все режимы, основанные на фиксированном обменном курсе, рано или поздно требуют вносить валютные коррективы. Это элементарные правила, прописанные в учебнике. В течение веков системы и механизмы корректировки стремились к тому, чтобы повернуть историю вспять. И конструктивисты, сторонники центрального планирования, манипуляторы и диктаторы, к сожалению, всегда стремились именно к этому. Поэтому мой опыт, накопленный в Европе, – это еще одна причина, по которой я довольно сдержанно отношусь к тем рекомендациям, которых, может быть, так ждут от меня здесь сегодня. Я убежден в том, что рекомендации необходимо давать только там, где ты живешь.
Спасибо за ваше внимание и спасибо вам за то, что предоставили мне честь быть сегодня здесь с вами.
Из интервью журналу «The Spectator», (Великобритания), в сокращении
…Если послушать, как Клаус горячо рассказывает о нелепостях Евросоюза, трудно поверить, что хоть один человек в здравом уме — левый или правый — может захотеть, чтобы его страна оставалась в этом объединении.
«Несколько дней назад я смотрел список членов Еврокомиссии Юнкера. У нас в стране считают, что 16 министров – это слишком много, и полноценных портфелей на всех не может хватить. У ЕС сейчас их 28 — это больше, чем у любой страны в нашей части мира. Посмотрите, как называются их портфели — я просто глазам своим не поверил! Бывший премьер-министр Эстонии — европейский комиссар по цифровым рынкам. Как экономист не могу сказать, что это должно значить. Плюс есть еще немецкий политик Гюнтер Эттингер (Günther Oettinger) — европейский комиссар по «цифровой экономике и обществу». Если бы даже в коммунистические времена у нас в правительстве появились такие должности, оно бы стало посмешищем. Я не могу себе представить, чем занимаются эти люди…«В Европе мы получили не просто немецкую Soziale Marktwirtschaft (социальную рыночную экономику), а немецкую модель, испорченную еще одним прилагательным — “экологическая”». «После падения коммунизма я начал свою политическую карьеру со знаменитого лозунга: «За рынки без прилагательных».
Эта фраза вызвала у нас в стране скандал. Многие говорили: «Клаус выступает за рынок без социальной политики». «Нет, — отвечал я, — Пускай будет социальная политика, но я за рыночную экономику и социальную политику вдобавок к ней, а не за социальный рынок». Порядок слов очень важен. А сейчас мы все глубже погружаемся в экологическую и социальную рыночную экономику». Впрочем, как ни называй нынешнюю систему, говорит Клаус, она явно не работает.
«Политики из верхушки ЕС и лидеры европейских стран, делающие вид, что все в порядке, — это смешное и нелепое зрелище. Меня оно поражает», — говорит Клаус.
Клаус считает, что Европейский Союз реформировать бесполезно, и призывает заменить ЕС «Организацией европейских государств» — ассоциацией свободной торговли без политической интеграции.
«Когда мы начали менять нашу страну, мы осознанно избегали слова “реформа” и использовали слово “преобразование”, потому что мы добивались именно системных перемен. Подобные системные перемены нужны сейчас и Европе».
Европа, по мнению Клауса, ошибается не только в экономических вопросах. Он также недоволен враждебностью западной элиты к России.
«Я помню, как один политик из некоей страны, одно время даже бывший ее министром иностранных дел, говорил мне, что его ненависть к коммунизму не позволяет ему читать Достоевского. Эти слова я запомнил надолго, и боюсь, что нынешняя антироссийская пропаганда основана на аналогичной логике и способе мышления. Бóльшую часть жизни я провел в коммунистической Чехословакии, под советским господством. Однако я не путаю Советский Союз с Россией. Те, кто не видят между ними разницы, просто предпочитают закрывать на нее глаза. Я всегда говорю моим американским и британским друзьям, что хотя политическая система в России отличается от наших и нам бы жить при ней не понравилось, сравнивать нынешнюю Россию с Советским Союзом Леонида Брежнева просто глупо».
«Антироссийская пропаганда США и ЕС абсолютно нелепа, и я не могу с ней смириться», — уверенно отмечает Клаус. Он хочет вернуть полномочия по демократическому принятию решений обратно – на уровень национальных государств.
«Я критикую не только ЕС — я также весьма критически отношусь к глобальному управлению и к транснационализму в принципе. Неделю назад в Гонконге я говорил, что крайне наивно открывать свою страну, не озаботившись сохранением основ государственности. Такие вещи ведут либо к анархии, либо к мировому правительству. Я определенно за Европу суверенных национальных государств. Однако мы уже давно вышли за пределы простой экономической интеграции. Евросоюз — система постдемократическая и постполитическая».
В политике Клаус с самого начала отстаивал принципы суверенитета и отрицал господствующие точки зрения. В отличие от прочих лидеров из стран бывшего советского блока, он после падения Берлинской стены не колеблясь критиковал западную политику. Он был одним из немногих, кто выступал против «гуманитарных бомбардировок» Югославии, организованных Клинтоном и Блэром в 1999 году. Он также резко критиковал войну в Ираке… При этом он чувствует, что свобода придерживаться «немодных» мнений и выражать их оказалась сейчас на Западе под нарастающей угрозой. «Если вы спросите меня, идет ли сейчас в Европе наступление на свободу, я скажу “да”. Я чувствую, что на меня давят, не позволяя мне высказывать мои взгляды. У меня теперь с этим постоянно возникают проблемы. Внезапно, впервые за 20 лет, я начал сталкиваться со следующей ситуацией: меня приглашают основным выступающим на конференцию, затем организаторы узнают, что у меня есть серьезные сомнения по поводу Евросоюза, однополых браков или украинского кризиса, и говорят: “Извините, большое Вам спасибо, но мы уже нашли другого выступающего...” Политически корректным признается лишь узкий спектр мнений»...
«...Еще недавно у Европы были лидеры с четким и ясным мировоззрением — такие «левые», как премьер-министр Швеции Улоф Пальме и канцлер Австрии Бруно Крайский, и такие «правые», как Де Голль и Маргарет Тэтчер. С ними можно было соглашаться или не соглашаться, но нельзя было упрекнуть их в непоследовательности или неискренности. Однако на смену им пришло поколение вкрадчивых, бесцветных политиков, колеблющихся вместе с партийной линией. Вацлав Клаус – не такой. Он — реликт тех времен, когда наши лидеры имели убеждения и не боялись их высказывать. Остается надеяться, что он не станет последним в Европе политиком такого рода…»
inosmi.ru
Оригинал публикации: Vaclav Klaus: the West’s lies about Russia are monstrous.
Примечания