В контакте Фэйсбук Твиттер
открыть меню

Андрей Медушевский. HOMO POLITICUS. Социальные основания политики и роль интеллектуалов в меняющемся мире

Автор:  Медушевский Андрей
04.08.2016

Размышления над книгой:

Мартин Липсет. Политический человек. Социальные основания политики. Расширенное издание. М., Мысль («Либеральная миссия»), 2015. 611 С.

В основу  статьи положена стенограмма доклада профессора  А.Н.Медушевского на заседании Круглого стола «Человек политический. Перечитывая Мартина Липсета», проведенного Фондом «Либеральная Миссия» 29 февраля 2016 года.

***

Книга С.М Липсета безусловно принадлежит к числу таких классических трудов, знание которых важно для современного читателя. Он определенно повлиял на русское общество и те споры, которые велись в русской интеллигенции конца ХХ- начала XXI веков. Три встречи российского общества с книгой Липсета приходятся на ключевые этапы развития  политической системы: книга вышла в  1960 г. (пик могущества СССР и завершение крушения колониальной системы в мире); второе издание осуществлено в 1980 (растущее осознание недолговечности СССР и  кризис марксизма в мировом масштабе); третье русское издание появилось сейчас, в 2015 г.  когда мы снова с тревогой обсуждаем перспективы либеральной демократии (постсоветское конструирование и создание сверхцентрализованной политической системы). Это говорит как минимум о том, что российская интеллигенция постоянно обращалась к этой проблематике, к этой книге, видя в ней определённые ответы на вопросы - что такое демократия, почему демократия находится в состоянии кризиса,  как можно  выйти из этого кризиса в глобальном масштабе и в российском контексте.

Сегодня мы заново задаем себе и обсуждаем важнейшие вопросы:  насколько  в современном мире сохраняет значение классическая формула демократии; как связан глобальный кризис демократии с переходом от  индустриального общества к новым формам его организации; может ли демократия реализоваться с размыванием глобального среднего класса; как разные общества адаптируют демократические институты, почему идеология менее важна сегодня, чем ранее, с чем связаны отступления от демократии и девиация ее принципов в направлении авторитаризма, какова вариативность выбора обществом между демократией и авторитаризмом и факторы, влияющие на него,  как добиться восстановления и развития институтов демократии в новых  условиях.

Политический человек – реальность или метафора?

Вновь актуален вопрос: имеем ли мы политическую науку и существует  ли политический человек или это метафора (в условиях сворачивания публичной политики)? Можно ли выделить типы политической антропологии вне демократии? Каковы  условия и рамки понятия «политическое поведение»; наконец,  можно ли говорить о политике в современной России при апатии населения, имитации многопартийности и устойчивом недоверии общества  к власти ?

В мировой мысли сложились три основных направления в изучении политики.

1)Политика как морально-обоснованное общественное действие.

Данная концепция, сформулированная Аристотелем,  не считает, что политика – это процедура: для него политика – способ сформировать хорошего гражданина и воспитать его характер. Поэтому он против крайностей – демократии (как правления большей части народа) и власти олигархии – правления меньшинства (ибо обе формы выражают лишь частные интересы определенных групп), а настоящая политика (возможная в «политии»)  – воспитание гражданской добродетели (размышление о человеческом сообществе как целом). Цель политических форм и государственного управления – отобрать наиболее добродетельных людей (как, напр., Перикл). В основе политики, следовательно, телеологический критерий – достижение гражданской добродетели. В отличие от социальных животных (муравьев и пчел), в человеческом обществе идет накопление опыта, через язык («Никомахова этика»). Моральная добродетель становится привычкой  - это познание через гражданское действие. Политическая мудрость есть моральная добродетель, соединенная с политическим опытом. Однако подход Аристотеля трудно совместим с современным пониманием демократии как процедуры.

2)Политика как социально-детерминированное поведение – в демократическом или авторитарном направлении. Это – направление мысли  ассоциируется с идеями Маркса, Г.Ласки и других философов , связывавших политику и идеологию с экономикой и формами массовой социальной мобилизации нового и новейшего времени.

Соотношение традиционных и современных форм политики поднимает  неудобные вопросы: вопрос о том, как должно быть представлено население в демократии; почему три раза в ХХ в. мы вынуждены  говорить о кризисе демократии (в начале, в середине и в конце века); может ли современная демократическая политика осуществляться в традиционных формах парламентаризма и конкуренции партий, или время партий вообще прошло, уступив место медиа-объединениям?

Эти вопросы были впервые поставлены  в переизданном мною классическом труде М.Я.Острогорского -«Демократия и политические партии» (М., 2010), который стал одной из отправных точек размышлений Липсета о демократии, политической культуре и участии, партиях, общественных и политических объединениях, возможности трансформации демократических институтов в условиях политических кризисов начала, середины и конца ХХ в., размышления о падении роли партии и приоритете общественных движений.

Третье течение рассматривает политику как искусство, прежде всего искусство приобретения и удержания власти. Данное направление, ассоциирующееся прежде всего с «Князем» Макиавелли, получило развитие  в новое время в концепциях  М.Вебера и Г.Лебона, став предметом практического осуществления  Лениным и Сталиным, вообще теми политическими теоретиками и практиками, которые разрабатывают методы манипулирования массовым сознанием в интересах сохранения доминирующих позиций правящим классом или элитой. Здесь соседствуют теории, многим обязанные классическим европейским представлениям о рациональности государственного управления – идее государственного разума (теории эпохи абсолютизма, рассмотренные, напр.,  Ф.Майнеке). Понятие «государственного разума» связано с попытками рационального конструирования государственной власти, но одновременно – объяснением исторического опыта и искусства управления. Если политика - это искусство, то во главу угла следует поставить способность лидера к манипулированию массами или отдельными людьми, в том числе с использованием психологических методик. Тогда в самом узком смысле политика –  это эффективное применение политических технологий, вообще разновидность использования различных психологических техник овладения сознанием общества или индивида (напр., известные технологии соблазнения женщины).

Вопрос о том, как Липсет понимал политику, не представляется очевидным.  Липсет отталкивается от аристотелевского (морального) подхода, но, как социолог, в основном работает со вторым – социальным подходом:  его интересуют социальные условия, способствующие демократии - факторы массовой мобилизации нового и новейшего времени, которые ведут к появлению современной демократии и различным авторитарным отклонениям от нее. Следует подчеркнуть, что Липсет начинал как марксист, данная традиция уверенно прослеживается в его книге, а интерес к советскому эксперименту и его результатам, очевидно, выступает как основополагающий (это подтверждается цитированием советских авторов).  Он вслед за Вебером и Шумпетером понимает демократию как процедуру (трехзвенная формула – свободные институты; политическая конкуренция и смена лидеров у власти; выборы как инструмент этой смены), но констатирует, что результаты процедуры могут быть различны в зависимости от готовности общества к демократии. Он практически не рассматривает политику как борьбу за власть. При этом, он не игнорирует технологического подхода к демократии, обращаясь к идеям Вебера и практике различных демократических и авторитарных режимов ХХ в. Выделяемые им критерии демократии – различны (это многофакторная модель демократии), а результат их применения на практике – не очевиден. Это – не моральная, но социологическая теория демократии.

***

Вклад Липсета – важен для его времени - эпохи 1960-х гг., окрашенной революционным протестом против казавшихся незыблемыми институтов буржуазного общества. Это – подробный анализ общественного выбора и его переменных. Он в основном полемизирует с марксистской схемой, отрицая приоритет экономики и подчеркивая значение других факторов – религии, культуры, степени вовлечения различных социальных групп или наоборот – их изоляции и маргинализации. Его интересуют ситуации изменения и пограничные ситуации, выявления оттенков демократических и авторитарных течений. Предложена социология политической жизни: анализ социальных условий, способствующих демократии, факторы нового времени (национализм, индустриализация, бюрократия); природа социальной (классовой) борьбы и достижения консенсуса; электоральные системы как способ вовлечения различных социальных групп в обеспечение этого консенсуса и предотвращение дестабилизации системы. Токвиль занимает место Маркса и Ленина, а  многофакторная модель  используется вместо однофакторной (классовой).

Демократия в этой трактовке - совокупность факторов и одновременно направленное их конструирование. Это конструирование может быть различно:  всегда существует вариативность перенесения центра тяжести  на демократические процедуры или отход от них в сторону авторитаризма. Когда я читал книгу, мне показалось, что Липсет  в определённом смысле размывает  границу между жёстким представлением о демократии как исключительно западном феномене и проявлениях данного феномена в странах  третьего мира.  Он пытается найти причины, по которым демократия реализуется в одном случае и не реализуется в другом. Демократия – это не статика, но динамика – процесс трансформации устойчивых институтов и социальных представлений традиционного общества. Липсет признает тезис Маркса о существовании базового социального конфликта, который определяет социальные интересы, но одновременно  корректирует жесткость этой схемы, полагая, что разрешение конфликта определяется не только экономическими интересами, но такими переменными как традиция,  религия, образование, политическая  культура. Этот анализ включает социологические критерии социальной стратификации - профессия, статус, престиж, благосостояние. Все это - термины, которые он  вводит для того, чтобы показать, что марксистская схема нуждается в корректировке для разных типов общественной организации. С этих позиций он уточняет концепцию революции Маркса, утверждая, что исход революции отнюдь не предопределен, а разрешение конфликта определяется не столько экономикой, сколько системой меняющихся социальных ожиданий в обществе, картиной мира людей, теми идеалами, к достижению которых они стремятся. Эта концепция модернизации вытекает из ревизионистской трактовки Маркса, которая была характерна для левой интеллигенции шестидесятых -  семидесятых годов ХХ в.

Недостижимость консенсуса

Липсет анализировал проблемы достижения консенсуса и его революционных срывов: влияние религии (католицизм и протестантство); идеологии (прежде всего экстремистских течений), политического участия и маргинализации; психологической реакции массового общества на социальные стимулы (раскол правых и левых). Устанавливается корреляция уровней экономики и демократии, вовлечения электората в принятие решений и срывы демократии; значение социальной политики для избежания социального взрыва.

В результате–  отказ от марксистской схемы: в теории Маркса нет места для демократии в условиях коммунизма; история русской революции продемонстрировала некоторые из «чудовищных последствий применения подобной теории» в обществах с незатухающими конфликтами; революции советского типа победили только в отсталых странах (Россия, Китай, Вьетнам), но не в развитых (США); авторитарный вектор может иметь различную степень деструктивности и не обязательно ведет к диктатуре; направленная политика государства может скорректировать крушение демократии (своевременно выведя общество из «революционной ситуации») и т.д. Ошибка марксизма в том, что он принял социологическую гипотезу за безальтернативный вывод, представленный как научная теория.

«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»,- это представление коммунистов о себе, основанное на опыте СССР - справедливо отметил Липсет (в 1960 г.), - побуждает их принять «самосбывающееся пророчество», гласящее, что достижение поставленных целей невозможно демократическими средствами. Но пророчество не есть научный прогноз.   Социальная структура и  динамика развития играют самостоятельную роль (роль политической культуры, традиции, степень распределения богатств, статуса и престижа, уровень образования, олигархизации, роль элит и проч.). Связь революции и модернизации (ее срывы); экономического развития и демократии; демократии и легитимности – существует, но она не абсолютна. Социальные революции, которые  совершались в ХХ в. -  не были марксистскими. Советской диктатуре противопоставлен идеал государства всеобщего благосостояния. Это правильный вывод, однако, с позиций современного исторического опыта, пожалуй,  – слишком оптимистический.

Демократия и авторитаризм

С этой точки зрения мне представляется актуальным обратить внимание на некоторые нюансы интерпретации Липсетом проблемы соотношения  демократии и авторитаризма. Его интересует не столько стабильная демократия, как она сложилась в США и странах Западной Европы после Второй мировой войны, сколько переходная ситуация, характеризующаяся проявлениями антидемократического сознания со стороны различных социальных сил. Он  говорит об авторитаризме рабочего класса, связывая его во многом с  патриархальной традицией, культурой,  более того, подчёркивает, что рабочий класс более консервативен, чем высшие слои общества. Далее он говорит об авторитаризме среднего класса и высшего класса. И именно с этой точки зрения он использует такие интегрирующие категории как популизм, отыскивая его проявления в массовых авторитарных движениях в развитых индустриальных странах и традиционных аграрных обществах. Эти проявления правого и левого популизма он не склонен рассматривать как однозначное отрицание демократии. Скорее, это срыв демократии в условиях недостаточной вовлеченности определённых социальных слоёв в демократический процесс – симптом кризиса и попытки выхода из него.

Таким образом, демократия - это не решение, а скорее проблема. Важен  вопрос о том, почему эти социальные слои выбирают авторитарный вектор, в то время как они могли бы стоять на позициях стабильной либеральной демократии.

Ответ усматривается в социологическом анализе политической культуры общества – тех ее переменных, которые определяют идеологический и политический выбор общества в пользу демократии или отказа от нее. Значение политической культуры и традиции как самостоятельного фактора демонстрируется различием  выбора модели социальных изменений в слаборазвитых странах.

Авторитарный драйв

Выбор, как мы теперь знаем,  может быть диаметрально противоположен: там, где он определяется  традицией протестантизма и европейскими стандартами индивидуализма и политической конкуренции – авторитаризм менее выражен, чем даже в  богатых странах с более консервативной (католической или исламской)  политической культурой. Обращение к религии как антитеза рационализму в политике – феномен консервативной романтики – демонстрирует конфликт социальных установок неоконсерваторов (республиканцев) и либералов (демократов).

Этот конфликт, находящий  сегодня проявление повсюду в мире,  может быть разрешен с опорой как на рациональные, так и иррациональные методы социального конструирования – вплоть до опоры на доиндустриальные традиционалистские и даже эзотерических конструкции. Для тех мыслителей эпохи, которые не смогли мужественно вынести ее судьбы – обращение к религии выступает как полноценный нравственный выбор – сознательный отказ от примитивных схем социального переустройства, которые основаны на фанатизме.  

Этот же вывод представлен  в отношении различных социальных групп, тоталитарные или авторитарные наклонности которых определяются уровнем культуры, образования, степенью вовлеченности в социальную трансформацию. Поддержка авторитарных идеологий объясняется не столько их содержательными параметрами (которые могут быть противоречивыми и заимствованными), сколько их психологической привлекательностью для известных слоев. Разобраться в причинах этой «привлекательности» коммунизма, фашизма или различных форм авторитаризма – задача социолога. Авторитарные течения левой, правой и центристской направленности опираются соответственно  на низшие, средние или высшие классы.

Авторитарный драйв возрастает по мере социальной и культурной изоляции; например,  авторитарные тенденции рабочего класса в развитых странах коррелируются со степенью образования, позиции среднего и высшего классов – с различными формами национализма и поиском культурной идентичности в условиях быстрых социальных изменений.

Этот подход позволяет дифференцировать  различные формы авторитаризма: ранний итальянский и немецкий фашизм, франкизм, голлизм, пужадизм,  перонизм, жетулизм, маккартизм и т.д., которые представляют ответ на вызовы модернизации и либеральной демократии в странах с европейской политической культурой. Все они в той или иной степени соединяют националистические призывы с антиэлитарными, что позволяет обеспечить широкую социальную поддержку популистской демагогии.

***

Казус brexit

Почему правый популизм получает поддержку в либеральной Европе

В этом контексте возможно объяснение подъема правых националистических движений в современной Европе и России. То, что говорил в США сенатор Маккарти, можно почти без изменений услышать от представителей современных крайне правых авторитарных течений в Европе с той разницей, что они достигли гораздо больших успехов в социальной мобилизации своих сторонников во Франции, Германии, Голландии, Бельгии, Италии, практически повсеместно в странах Центральной и Восточной Европы, России. Примеры конституционных контрреформ Венгрии, Польши, стран Балтии в этом отношении только наиболее яркие проявления общей тенденции.  Эти течения стали набирать силу не только и не  столько в связи с экономическим кризисом (при всей своей разрушительной силе он не превосходит предшествующие) сколько в связи с социальными  последствиями утраты привычной  стабильности и той картины мира, которая утвердилась после Второй мировой войны, достигнув зенита с крушением коммунизма.

Три основных проблемы приобрели ключевое значение в новейшее время: глобализация, информатизация и познание «другого», т.е. мотивации поведения индивида, картина мира которого отличается от установившихся стереотипов данной цивилизации. Первый из этих процессов – глобализация – привел к разрушению устойчивых исторически сформировавшихся  границ культурной  и национальной идентичности, а его следствием стало крушение европоцентризма как доминирующего подхода и связанных с ним иерархических приоритетов (постепенное осознание  этого процесса проходило по мере расширения контактов с обществами, ранее находившимися на периферии магистрального пути европейского развития). Второй процесс – информатизация (рост объема информации и скорости ее распространения в результате появления новых технологий) – привел к крушению линейной модели истории (поскольку стал возможен непосредственный обмен информацией между представителями разных культур вне учета их исторического генезиса). Третий процесс – познания «другого» - связан с необходимостью восприятия чужой культуры  - мотивации поведения и ее интерпретации в нейтральных научных понятиях (т.е. таких, которые  не были бы перенесены автоматически  из одной культуры в другую как эталон для сравнения). Эти три процесса в концентрированной форме сошлись в новейшее время, а их деструктивный потенциал проявился наиболее четко именно в либеральных демократиях Запада.

Наиболее определенным проявлением кумулятивного воздействия этих тенденций можно признать решение Соединенного Королевства о выходе из Европейского союза – Brexit 2016 г.  Его причинами, следуя логике данного анализа, должны быть признаны: 1)общая неудовлетворенность населения и, в частности, среднего класса, той политической конструкцией ЕС, которая представляет попытку сохранения привычной европоцентристской концепции в виде нового мета-государственного объединения, элиминирующего значение отдельных национальных государств с их собственной культурной традицией, экономическими и политическими интересами (критика бюрократии Брюсселя); 2)вера в возможность более эффективного «собственного пути», предполагающего стремление замкнуться в традиционных политических границах при сохранении активного информационного и экономического обмена с основными игроками внешнего глобализирующегося мира (в том числе поиск новой системы ценностей, предполагающей разрешение конфликта британской идентичности с другими – английской, шотландской, северо-ирландской и др.); 3)убеждение в необходимости ограничения инкорпорации в национальное сообщество представителей других культур и цивилизаций, имеющих мало общего с традиционной англо-саксонской культурой и лежащими в ее основе протестантскими ценностями (проблема отношения к миграционному кризису в Европе). Brexit, таким образом, есть объективное следствие трудностей поиска баланса в меняющемся мире, но одновременно - консервативно-популистская реакция на процессы глобализации, наивная вера в возможность остановить их деструктивные последствия путем самоизоляции или избранием новой «самобытной» стратегии развития.

Brexit означает, поэтому, торжество правого популизма и серьезный удар по той либеральной системе ценностей, которая исторически воплотилась в Европейском Союзе и его мессианских представлениях о правах и свободах человека как универсальной ценности для всего мира. Референдум в Соединенном Королевстве продемонстрировал удивительно слабую информированность населения о существе предложенного выбора (наиболее популярный запрос в Интернете после него был – «что такое ЕС?»); в очередной раз выявил неправомерность использования  непосредственной демократии (референдума)  для решения сложных вопросов (в истории разных стран таким образом удавалось проводить любые, в том числе самые авторитарные решения); показал неспособность правящей элиты управлять процессом социальной трансформации, поставив под сомнение универсальность и состоятельность всего проекта европейской интеграции как прообраза мировой интеграции. Однако этот факт может получить диаметрально-противоположные интерпретации: одна из них, поднятая на щит сторонниками консервативной политической романтики, уверенно заявляет о конце европейского типа либеральной демократии как такового; другая – представляет более оптимистический прогноз.

Brexit – есть одно из проявлений кризиса сложившейся в ЕС формы либеральной демократии, он указывает на ее несовершенство и бюрократические издержки, но не отменяет ценности проекта как такового.  Это явление – психологическая реакция на социальную депривацию – страх перед модернизацией и ее срывами, стремление вернуть утраченную стабильность и культурную идентичность в условиях, когда это невозможно традиционным набором инструментов. Это значит, что в настоящее время (как это неоднократно было в Европе ХХ в.) нужна новая концепция либеральной демократии, способная отразить вызовы глобализации, нужна радикальная трансформация самого либерального проекта, изменение его форм и создание новых инструментов реализации. Нужна, наконец, новая система когнитивных ориентиров общества и прежде всего формирования правящих элит, способных успешно противостоять консервативно-популистским утопиям  и продвигать либеральный проект в будущем

Схемы социальной мобилизации

Исследование интегральных аспектов электорального поведения может способствовать  преодолению существующих поныне (особенно у нас) упрощенных схем социальной мобилизации, показывая, что социальная поддержка крупных политических партий не стабильна, они вербуют своих сторонников из многих сегментов населения; политическое участие последних зависит от преобладания в обществе установок на раскол или консенсус,  реакция на внешние стимулы определяется не только конфликтом интересов, но и институтами поддержания стабильности (прежде всего – семья), а демократический выбор или его отрицание – вовсе не есть раз и навсегда установленная константа, поскольку демократия  предположительно является не каким-то унитарным качеством общественной системы, а комплексом характеристик, которые ранжируются по различным направлениям.

Этот вывод подтверждается социологией фашизма: по мере того, как относительное положение среднего класса Германии ухудшалось, а его негодование против социальной и экономической политики властей сохранялось и даже нарастало, либеральная идеология изменялась и из мировоззрения революционного класса становилась мировоззрением класса реакционного, что открывало путь установлению неограниченной власти. Экстремизм среднего класса в Италии, Веймарской Германии или Франции, равно как экстремизм рабочего класса (движения Перрона в Аргентине или Варгаса в Бразилии) – обусловливался слабостью социальной интеграции соответствующих социальных групп и готовностью поддержать экстремистский вектор. Этого не происходило, напротив, в тех странах, где уровень интеграции этих слоев в «тотальное общество» был выше и, соответственно, ниже поддержка авторитарных движений. Следуя этой логике,  в многофакторной системе со многими переменными (каковой является современное массовое общество), фокусом может быть любой ее элемент, а формулирование его состояния и вытекающих отсюда последствий не подразумевает принятия законченной теории социальной необходимости.  Эти наблюдения не вписываются в представления о существовании «единой теории демократии», применение которой будто бы  способно быстро разрешить проблемы демократической консолидации.  Но эти аргументы от этого не перестают быть убедительными, особенно с учетом драматических срывов демократических переходов и вообще растущего скептицизма в отношении т.н. «транзитологии» как направления современных политических исследований. 

Консенсус, эффективность и легитимность

В этом контексте решение проблемы стабильности демократии связано не столько с экономическим развитием страны, сколько решением вопросов обеспечения консенсуса, эффективности и легитимности режимов. Экономическая бедность в известном смысле – «психологическая бедность» (она определяется не  уровнем доходов, но скорее  осознанием их незначительности по сравнению с другими представителями того же социального страта). Консенсус, как мы видели – переменная, зависящая едва ли не от всей совокупности социальных  отношений; эффективность – инструментальная категория, выражающая степень, в которой данная система соответствует функциям правящей власти; легитимность – оценочная категория, выражающая способность системы поддерживать веру в приемлемость политических институтов для данного общества.  

Исходя из этого, кризис политической системы – есть прежде всего крушение ее легитимности, ценностный раскол между социальными группами, возникающий в условиях социальных изменений, когда рост социальных ожиданий перестает соответствовать уровню их удовлетворения со стороны политической элиты.

В какой мере эти общие положения социологической концепции Липсета объясняют дестабилизацию политических систем современного общества? Данный конфликт концентрируется вокруг проблемы доступа новых социальных групп к политическому процессу, причем именно те группы, которые вынуждены силой пробивать себе этот доступ склонны чрезмерно преувеличивать возможности, предоставляемые политическим участием.  В истории крупных социальных переворотов этими группами выступали Церковь (или религиозные меньшинства),  низшие слои, требующие равного участия в избирательных правах, группы, борющиеся за перераспределение национального дохода. В современном обществе к ним могли бы быть отнесены те силы, которые выступают за удовлетворение национальных, этнических, гендерных, экологических, информационных прав, причем не в национальном, но уже в глобальном контексте.

Революция меньшинств

Революция масс, о которой так убедительно писал Ортега-и-Гассет,  сменяется революцией меньшинств, а традиционная формула либеральной демократии о равенстве всех перед законом вытесняется идеей позитивной дискриминации (приоритетная защита прав меньшинств). Это ведет к конфликту легитимности нового типа – противоречию  идеи универсальных прав человека и плюрализации прав, включением в систему особых прав меньшинств (в перспективе беспредельных), - противоречию, которое   еще не получило теоретического, а тем более практического  разрешения в современном обществе. А это значит, что в будущем вполне вероятны  вызовы либеральной демократии со стороны новых хилиастических доктрин и экстремистских сил, использующих идею равенства во имя ограничения свободы.

Социология политики

Важен основной вывод Липсета - переход в современном обществе от классового конфликта (в идеологическом выражении)  к конфликту статусному – борьбе за престиж и распределение статусных позиций  в обществе. В связи с этим он подчеркивает важность движения от идеологического объяснения к социологическому. Ряд неожиданных наблюдений Липсета очень важны для иллюстрации этого тезиса:

1) Электоральное поведение зависит не столько от экономического положения избирателей, сколько от ценностей (которые могут стимулироваться религией, патернализмом или, наоборот, модернизмом – уровнем образования, вовлеченности, технологиями, а главное – общей картиной мира – к чему в принципе стремятся избиратели). Пример – голосование эпохи Гражданской войны в Южных штатах США, когда поддержка или отрицание рабства избирателями не были напрямую связаны с классовой позицией (количеством рабов в собственности), а результаты – не определялись экономическими приобретениями и утратами.

2) Положение интеллектуалов и склонность к восприятию авторитарных доктрин – связаны не столько с их местом в социальной структуре (достаточно устойчивым), или даже технократическим стилем мышления, сколько с престижем их места в обществе и происходящими из этого ожиданиями (напр., склонность американских интеллектуалов к левым марксистским идеям связана с эгалитаристскими традициями и низкой самооценкой своего места в американском обществе -самоуничижительным имиджем в сравнении с европейскими коллегами, поиском адекватного статуса и престижа на лестнице общественного признания).

3) Степень влияния профсоюзов и их демократизм (или, напротив, приверженность диктаторским методам управления) – определяются не идеологией, а законами формальных организаций – бюрократизацией и олигархизацией (в стиле железного закона олигархии Р.Михельса) как естественными тенденциями кризиса роста и механизмами обеспечения преемственности власти - это очень подробно показано на уровне социологии власти и лидерства.

4) Коррупция – следствие не капитализма и рыночной экономики в публичной сфере, а фактора анемии – невозможности согласования противоречивых установок демократии, - формальных рациональных процедур и требований демократии, с одной стороны, - с необходимостью быстрых и эффективных управленческих решений, - с другой.

5) Принципиальные изменения в политике – связаны больше с культурой и традицией (прежде всего, - религиозно-мотивированной), нежели с направленными действиями власти (поскольку одни проекты реализуются, а другие – отторгаются населением по чисто психологическим причинам) или одни идеологические установки ведут к разному функционированию систем и лидеров.

Социология конфликтов

Липсетом была  предложена социологическая методика изучения современных социальных конфликтов, включающая три подхода:- количественный (сбор и измерение данных), клинический (прогнозы на основе теоретического анализа) и изучение девиаций (отклонений от нормы) для преодоления идеологического априоризма. Такой подход  представляется  важным, потому что  выводит  всю проблематику раскола правых и левых на уровень доминирующих в обществе ценностей, восприятия социальной динамики, определения места самой интеллигенции в структуре общества, показывает, каким образом организации трансформируются под влиянием  процессов институционализации и бюрократизации, как особенности социальной стратификации определяют логику избирательного поведения и политических установок элит.

Мне кажется, что Липсет был одним из первых (наряду с Робертом Мертоном), кто показал, почему в условиях социальных изменений функция сменяется дисфункцией - демократические формы (в частности американская модель демократии), не реализуется в Азии или плохо реализуется в Латинской Америке. Наш современный исторический опыт  также показывает, что попытки внедрять единую институциональную схему демократии  в странах с разной политической культурой могут вести к ее отторжению и сбоям даже внутри демократического сообщества (как это представлено в рассмотренной ранее ситуации с Brexit). Липсет связывал это с соотношением доминирующей политической культуры (в основе которой лежит религиозная этика) с заимствованием моделей политического устройства извне. И данный подход, на мой взгляд, во многом соответствует действительности. Потому что трудно  представить себе ситуацию, когда простое заимствование некоторых формальных институтов демократии, создаёт эту демократию в странах, которые не готовы к принятию соответствующих формальных институтов.

Заимствованные институты и гибридные режимы

Действительно, многие постколониальные страны, заимствовав  в 1960-е гг. Вестминстерскую модель парламентаризма или американскую модель президентской системы, столкнулись с невозможностью их аутентичной реализации и необходимостью их корректировки по мере осуществления социальных преобразований. Аналогичная ситуация в XXI в. имеет место в странах на постсоветском пространстве, где различные эксперименты со сменой форм правления до сих пор не увенчались созданием стабильных и устойчивых демократических политических режимов. В ходе различных «цветных революций» новейшего времени от Азии до Африки и Латинской Америки был брошен вызов предшествующим моделям авторитарной власти, часто носившей следы патриархального и даже патримонирального управления. Однако на практике дело в большинстве случаев сводилось к модернизации форм авторитаризма, с сохранением у власти прежних элит или кланов.  Поиск идет, поэтому, по линии смешанных форм правления и гибридных политических режимов с устойчивыми характеристиками мнимого конституционализма.

Наши обстоятельства

 Этот вывод имеет прямое отношение к России. Наивно было бы думать, что приняв ту конструкцию демократии (как процедуры), которую предложил Шумпетер, мы получим  результат, аналогичный  Западным демократиям. Дело в том, что эта структура, эти формальные рамки, реализуемые в обществах с иной политической культурой, могут дать совершенно неожиданный эффект. Свободные выборы могут привести (и часто приводят) к власти авторитарные режимы, что неоднократно происходило в истории. В этом смысле Липсет, на мой взгляд, очень современен и актуален.

Конец идеологии

Принципиальный тезис Липсета (наряду с Д.Беллом, Р.Ароном и проч.) о конце идеологии - нуждается в более подробном комментарии. Говорят, что  этот тезис – выражение  некоей гордыни либерализма, который под концом идеологии понимает окончательное торжество одной из них, а именно, - либеральной. Но вывод о конце идеологии имел социологический характер и, на мой взгляд, соответствовал действительности, подтвердился на практике. Если мы понимаем идеологию как тоталитарную систему идей, которая претендует на объяснение мироздания, ведёт к манихейскому расколу общества и продуцирует мощный классовый конфликт, легитимирует массовую социальную мобилизацию и неограниченную власть,  то таких идеологий больше не существует.

В этом смысле конец идеологий  вписывается в другие аналогичные теории – конца истории, конца демократии (в традиционных формах). Не означает ли его принятие вывод о конце политики (возможна ли политика вне идеологии)?  Выясняется, что идеологию Липсет понимает в марксистском смысле – как «ложное сознание» - всеохватывающую теорию ценностей - этический абсолют, тотально направляющий социальное поведение. В условиях  «постматериализма», - полагал Липсет, - отпала нужда в тоталитарных (этических) идеологиях – они вытесняются рационально-прагматическим и функциональным подходом. Идеология как пассионарная связь революционных и контрреволюционных представлений с мобилизационной практикой – действительно переживает упадок. Это выражается в крушении марксизма, расколе левого движения, преодолении разрыва массового движения и авангарда и проч.

Утопии не умирают

Однако «конец идеологий» не означает конец утопий –  этических проектов социальной справедливости и права,  политики. В этой реальности (конца идеологий) значение интеллектуалов и идей   возрастает. Всякий status quo – есть источник инерции и догматизма, социальная функция интеллектуалов – подвергать их критике, пусть даже во имя утопических идеалов; выполняя эту функцию интеллектуал помогает поддерживать конфликт, который является неотъемлемым источником жизненной силы демократической системы. Этот вывод представляется особенно актуальным для состояния политической науки, где уровень конформизма, опирающийся на рафинированную систему его поддержания в разных странах, гораздо выше, чем в других областях гуманитарного знания. 

Все эти выводы следует воспринимать в контексте той полемики, которая шла в среде левых интеллектуалов в 60-е годы ХХ в. Суть проблемы в том, что  узкое понимание идеологии, которое господствовало в ХХ в., было отвергнуто с крушением коммунизма и едва ли может быть воспроизведено вновь. В этом традиционном понимании классические идеологии действительно закончили существование. Речь должна идти, таким образом,  во-первых,  о конце традиционных мобилизационных идеологий, который не исключает появления новых идеологий (как, напр., глобализм и антиглобализм); во-вторых, об изменении инструментов распространения идеологических представлений (новые информационные технологии), в-третьих, появлении возможности быстрой верификации тех или иных положений (не просто вера, но поиск достоверных знаний).

Если традиционные идеологии XIX-XX вв. продуцировались из единого центра, опирались на интеллектуалов и транслировались в массовое сознание, то их современные модификации опираются на новый  сетевой тип коммуникаций, обеспечивающий диалог интеллектуалов и аудитории в режиме «он-лайн».  «Расколдовывание мира» по мере его рационализации ведет к изменению смысла и техники идеологического конструирования, но не отменяет его значения. Можно говорить о появлении нового типа интеллектуалов, напр., блогеров и других деятелей, которые  в информационном пространстве продуцируют  самые разнообразные идеи, самые экзотические концепции и находят их массовую поддержку.

Медиа-политика

В этой перспективе я бы хотел остановиться на вопросе о том, чего не показал Липсет, в силу того, что его книга была написана очень давно. Современная политика – это медиа-политика. Определяющее значение приобретает конфликт между быстрым накоплением общего объема информации и реальным отсутствием или уменьшением полноценной, проверенной информации. Это  порождает отчуждение общества от власти в информационной сфере, поскольку общество  получает информацию в готовом виде, не способно критически проанализировать ее и оценить степень достоверности.  Существо современного кризиса демократии – отрыв общества от подлинной информации и институтов ее производства, отсутствие социального контроля над ними.

Главное противоречие заключается в том, что при росте физического объема информации удельный вес  качественной (достоверной, научно выверенной) информации уменьшается. Происходит столкновение реальной (достоверной, проверяемой) и мнимой (имитационной, транслируемой в готовом виде) информации с очевидной экспансией последней за счет первой. Имеет место не прямое навязывание картины мира, но скорее опосредованное моделирование сознания, т.е. коммуникация в режиме диалога (составляющего сущность пиара в отличие от классической пропаганды). Современные информационные войны неточно интерпретировать, поэтому, как идеологическую пропаганду, поскольку интерпретация смысла событий представляется в вариативной форме – индивид сам «выбирает» правильный ответ, не замечая, что его подводят к этому выбору.

 Следствия данной ситуации - преодоление традиционного деления на явное и тайное знание, «открытой» и «закрытой» информации и «инакомыслия» как его антитезы, появление возможностей семантического манипулирования «смыслами» вместо определения единого точного смысла вещей, т.е. выдвижение имитационной информации в противоположность подлинной (добываемой индивидом в процессе собственной познавательной деятельности, в том числе политической). Становление нового типа демократии означает, что традиционные социальные конфликты в обществе трансформируются в  информационные  конфликты, главным из которых становится  борьба за допуск к достоверной информации.

На первое место в современной демократии выходят когнитивные параметры социального конструирования реальности. Манипулирование массовым сознанием - не прямой обман, но селекция и направленная интерпретация фактов. Привычное представление о границе  лжи и правды стирается  – ложь подается без искажения фактов как фактически достоверная информация, причем с визуальным рядом. Следствием оказывается новый феномен – информационное отчуждение общества или его сегментов от принятия решений.

Этот тип отчуждения, возможно, не менее значим, чем предшествующие его варианты в виде экономического или социального отчуждения эпохи индустриального общества.  Выражением информационной сегрегации становится кризис легитимности традиционных институтов – «дефицит демократии»: информационный остракизм и информационная агрессивность, которые сопровождаются акциями гражданского неповиновения, охватившими все классические демократии.

 Согласимся с тем, что влияние в информационной сфере, это, безусловно, часть политики. Достаточно вспомнить разоблачения Э. Сноудена и Дж. Ассанжа, и принять к сведению тот факт, что публикация и распространение в сети нескольких документов (как это было сделано Викиликс), может поставить под сомнение легитимность правительств и повлиять на их политику. В этой ситуации  информационный фактор выступает на первый план. Принцип политического плюрализма  касается не только сферы идеологии, распределения власти или конкуренции различных групп в обществе, но, прежде всего, информационной сферы. Имеется ли информационный плюрализм, то есть существует ли возможность сопоставления различных информационных  блоков, или информация предстает как единый поток, который навязывает обществу определённую точку зрения?  Человек политический сегодняшнего времени – это вовлечение не только и не столько в партийную деятельность, сколько в коммуникации, однако – не пассивно пребывающий там, а способный отличить подлинную информацию и действовать в соответствии с моральным импульсом, отстаивать свою индивидуальную позицию (ибо теоретически  все общество может быть введено  в заблуждение). Плюрализм – не только многопартийность и оппозиция, но разделение сбора данных и производства информации, проведение ее критического осмысления и  профессионального анализа.

Информация и политика

В современной России политические и информационные ограничения идут рука об руку, что ведет к их взаимному усилению – сворачиванию публичного и информационного пространства. Новые технологии информационной машинерии укрепляют авторитарный вектор. Реставрационные тенденции выражаются в эрозии публичной политики и конституционных принципов по трем направлениям. Первое из них заключается в том, что более ограниченным становится информационное пространство с параллельным сворачиванием политического пространства. Ограничение рамок деятельности политических партий достигается конституционными и другими средствами укрепления главенства одной правительственной партии над другими в сфере публичной политики при формально провозглашенном равенстве  всех партий в отношении соблюдения конституционности. Но фактическое доминирование одной партии в информационном пространстве означает автоматическое выпадение из него других партий, общественных групп и вообще представительства альтернативных позиций. Ограничение политического плюрализма коррелируется с ограничением информационного.

 Второе направление корректировки политической системы - ревизия конституционного принципа разделения властей (горизонтального и вертикального)  в направлении централизации. Речь идёт не о разделении властей, а скорее о техническом разделении функции одной власти. В этой ситуации мы получаем ликвидацию плюрализма коммуникаций, которые обеспечивали бы баланс сдержек и противовесов между этими тремя властями.

Создание вертикали власти, основанной на преобладании администрации, достигается путем отделения административного права от публичного права и социального контроля (законодательство о СМИ, общественном порядке и безопасности, расширении дискреционных полномочий администрации, ограничение независимой судебной власти). Централизация власти означает централизацию информационных потоков – формирование повестки дня  доминирующим центром производства и распределения информации.

Медиа-бонапартизм

Третье направление изменений - установление сверхцентрализованного института  имперского президентства и его администрации, главенствующей над всеми институтами. В результате этого разделение властей получает чисто функциональный характер, президентская партия становится доминирующей, а политическая система, сохраняя формальные конституционные формы, тяготеет к режиму личной власти. Глава государства одновременно выступает как главный и единственный идеолог политического режима, который мы считаем возможным определить как  «медиа-бонапартизм».

В этом контексте характерно выдвинутое официальное определение политики. Конституционный Суд РФ определил политическую деятельность  как  деятельность с целью оказания воздействия, в том числе – путем формирования общественных воззрений «на принимаемые государственными органами решения и проводимую ими политику» (т.е. включая права человека, экологию, экономику и проч.). Этот подход положен в основу корректировок ФЗ «О некоммерческих организациях» в части уточнения политической деятельности. К политической деятельности, согласно разъяснениям Министерства Юстиции,  отнесены: участие в организации и проведении публичных мероприятий (собрания, митинги, демонстрации);  участие в деятельности, направленной на получение результата на выборах, референдумах и наблюдении за ними, деятельность политических партий; публичные обращения к государственным органам, иные действия, оказывающие влияние на их деятельность; распространение оценок решений госорганов и их политики; деятельность, направленная на формирование общественно-политических взглядов, убеждений; вовлечение граждан в указанную деятельность; финансирование указанной деятельности. Такая широкая трактовка политической деятельности граничит с отождествлением ее с общественной деятельностью, ограничивает публично-правовую сферу, в частности – необходимое взаимодействие общества и власти в разработке информационной политики и политики права, включая выражение общественными активистами собственной позиции (под него оказывается возможным подвести даже проведение соцопросов). 

Данный подход к определению политики как «влияния» на процесс принятия решений не является чем-то принципиально новым. Он скорее созвучен представлениям Ленина, Вебера и К.Шмитта, полагавшим, что политика – все, что относится к власти, а власть – это преодоление сопротивления  любыми средствами (в случае государственной власти – путем применения легитимного насилия). Проблема заключается в том, чтобы определить, кто, или какой институт, определяет те пределы воздействия, за которыми политика трансформируется в общественную деятельность. Если мы говорим о плюрализме источников воздействия, то получаем демократическую политику, если эти источники сконцентрированы в едином центре, то политику нельзя определить как демократическую. Сведение политики исключительно к воздействию на власть и информационному манипулированию, безусловно, ведёт к отрицанию публично правовой сферы и замыкает политику на административные структуры. Очевидно, что полноценная  политическая конкуренция означает существование информационной конкуренции как основы  когнитивного конструирования социальной реальности. Этот тезис получил обоснование в моей книге (Медушевский А.Н. Политические сочинения: право и власть в условиях социальных трансформаций. М., 2015).

Кризис либеральной демократии в современном мире заставляет переосмыслить традиционные подходы к данному явлению.  Современные проблемы демократии – те же, что стояли перед наукой прошлого. Это не значит, что они должны получить сходные решения. Общество радикально изменилось: традиционный классовый конфликт трансформировался в глобальный – между регионами мира на разных стадиях развития; структурный конфликт (между классами) – в функциональный (традиционные идеологии камуфлируют иное  функционирование режимов), а идеологический конфликт – в информационный (допуск к подлинной информации или отказ в нем как основа принятия политических решений). Главная из этих проблем – обеспечение действенности демократических процедур принятия решений при одновременном недопущении популизма и авторитарного перерождения власти. Неоднократные заявления о кризисе либеральной демократии, действительно выражавшие трудности, с которыми она сталкивалась в ХХ в., не означали отказа общества от демократических ценностей и принципов, но, скорее свидетельствовали о необходимости трансформации демократических институтов для отражения новых социальных вызовов. Это делает актуальным обращение к  тем мыслителям, которые ставили данные  вопросы в прошлом, но одновременно заставляет задуматься о поиске новых решений в современном обществе. Дефицит демократии означает отсутствие когнитивных ориентиров, понимания целей и путей их достижения. 

Решение проблемы социального отчуждения общества и власти сегодня состоит, согласно моей позиции,  в принятии обществом новых стандартов публично-правовой этики, обеспечении полноценной информационной конкуренции как дополнения политической и экономической, и профессионализации интеллектуалов как основы конструирования когнитивно-информационной реальности с позиций демократического идеала. Этика и профессионализм – ключевые параметры данного выбора  в обществах новейшего времени. Создание политических проектов, способных преодолеть стереотипы политической романтики  во имя рационального объяснения мира, основанного на достоверном  знании,  выступает императивом современной борьбы за либеральную демократию. Эта работа позволит возродить значение публичной политики как общественной добродетели и воссоздать подлинного «политического человека», сознательно соединяющего моральный выбор с  политическим профессионализмом.

 

© Текст: А. Медушевский